Впервые над полюсом

Давно истек срок, на который у Водопьянова могло хватить горючего. Самолет на базу не вернулся. Значит, сел на лед?! Если вышла из строя радиостанция самолета, то почему же не слышно Кренкеля? Ведь времени, чтобы развернуть свой «Дрейф», у него было достаточно. В том, что он мог это сделать, причем в короткое время и ничего не перепутав, я не сомневался - это знающий и собранный человек.

Мучительной, напряженной жизнью живет база! Снова запрос Москвы… Но в эфире есть все, что угодно, кроме RW - позывного водопьяновского самолета и UPOL - позывного дрейфующей зимовки.

21 час 30 минут. Делаю очередной вызов радиостанции Кренкеля. Перехожу на прием. И вдруг! Музыкальными точками и тире (тон «Дрейфа»!) в приемник врывается:

- Рудольф! Рудольф! Говорит UPOL - Северный полюс! Вас слышу! Прошу отвечать!!!

Каждый радист имеет свой почерк. Последнее сомнение исчезает - рука Кренкеля!

Трудно описать, что я пережил. Была тут радость, что жив Кренкель, а вместе с ним, наверное, и все остальные: что-то неуловимое в его спокойной, ритмичной работе внушало уверенность в этом! Была радость: работает и хорошо слышен «Дрейф» - радиостанция, в создании которой я принимал участие! Ну а потом, чего греха таить, - ведь не каждый же день устанавливается связь с Северным полюсом!

Мы расцеловались с Мошковским. У бывалого парашютиста и летчика стояли в глазах слезы.

Говорят, услышав Кренкеля, я диким голосом крикнул: «Сели!» И, наверное от избытка чувств, так же громко добавил нелитературное выражение. Возможно. Хоть и маловероятно. Но крик был: именно на него из всех комнат нашего дома и из других домов, на ходу одеваясь, в радиорубку бежали люди!

Медленно, изо всех сил стараясь не сбиваться, отвечаю Кренкелю. Что я говорил - не помню. Очевидно, это было поздравление и еще наше, радиолюбительское, «88» - любовь и поцелуй!

Передача окончена. Люди, до предела набившиеся в радиорубку, затаили дыхание. И на новой страничке аппаратного журнала вытягивается цепочка слов: «Понял! 88, Коля! Все живы. Самолет цел. У Иванова сгорела основная динамомашина. У меня разрядились аккумуляторы. Если связь прервется - жди в полночь. Отто Юльевич пишет радиограмму. Хорошо сели в 11 часов 35 минут. Лед мировой! Подожди немного…»

Непродолжительный перерыв. И вот она, радиограмма № 1, открывшая необычную линию связи: остров Рудольфа - Северный полюс! Адресована Шевелеву и Главному управлению Северного морского пути при СНК СССР…

«В 11 ЧАСОВ 10 МИНУТ САМОЛЕТ «СССР Н-170» ПОД УПРАВЛЕНИЕМ ВОДОПЬЯНОВА, БАБУШКИНА, СПИРИНА, СТАРШЕГО МЕХАНИКА БАССЕЙНА ПРОЛЕТЕЛ НАД СЕВЕРНЫМ ПОЛЮСОМ. ДЛЯ СТРАХОВКИ ПРОШЛИ ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ДАЛЬШЕ. ЗАТЕМ ВОДОПЬЯНОВ СНИЗИЛСЯ С 1750 МЕТРОВ ДО 200. ПРОБИВ СПЛОШНУЮ ОБЛАЧНОСТЬ, СТАЛИ ИСКАТЬ ЛЬДИНУ ДЛЯ ПОСАДКИ И УСТРОЙСТВА НАУЧНОЙ СТАНЦИИ. В 11 ЧАСОВ 35 МИНУТ ВОДОПЬЯНОВ БЛЕСТЯЩЕ СОВЕРШИЛ ПОСАДКУ. К СОЖАЛЕНИЮ, ПРИ ОТПРАВКЕ ТЕЛЕГРАММЫ О ДОСТИЖЕНИИ ПОЛЮСА ВНЕЗАПНО ПРОИЗОШЛО КОРОТКОЕ ЗАМЫКАНИЕ. ВЫБЫЛ УМФОРМЕР РАЦИИ, ПРЕКРАТИЛАСЬ РАДИОСВЯЗЬ, ВОЗОБНОВИВШАЯСЯ ТОЛЬКО СЕЙЧАС, ПОСЛЕ УСТАНОВКИ РАЦИИ НА НОВОЙ ПОЛЯРНОЙ СТАНЦИИ. ЛЬДИНА, НА КОТОРОЙ МЫ ОСТАНОВИЛИСЬ, РАСПОЛОЖЕНА ПРИМЕРНО В 20 КИЛОМЕТРАХ ЗА ПОЛЮСОМ ПО ТУ СТОРОНУ И НЕСКОЛЬКО НА ЗАПАД ОТ МЕРИДИАНА РУДОЛЬФА. ПОЛОЖЕНИЕ УТОЧНИМ. ЛЬДИНА ВПОЛНЕ ГОДИТСЯ ДЛЯ НАУЧНОЙ СТАНЦИИ, ОСТАЮЩЕЙСЯ В ДРЕЙФЕ В ЦЕНТРЕ ПОЛЯРНОГО БАССЕЙНА. ЗДЕСЬ МОЖНО СДЕЛАТЬ ПРЕКРАСНЫЙ АЭРОДРОМ ДЛЯ ПРИЕМКИ ОСТАЛЬНЫХ САМОЛЕТОВ С ГРУЗОМ СТАНЦИИ. ЧУВСТВУЕМ, ЧТО ПЕРЕРЫВОМ СВЯЗИ НЕВОЛЬНО ПРИЧИНИЛИ ВАМ МНОГО БЕСПОКОЙСТВА. ОЧЕНЬ ЖАЛЕЕМ. СЕРДЕЧНЫЙ ПРИВЕТ. ПРОШУ ДОЛОЖИТЬ ПАРТИИ И ПРАВИТЕЛЬСТВУ О ВЫПОЛНЕНИИ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ЗАДАНИЯ.

НАЧАЛЬНИК ЭКСПЕДИЦИИ ШМИДТ».

Оглушительным «УРА» приветствовали мы своих товарищей, впервые в истории посадивших самолет (причем какой! огромный, четырехмоторный, весом более двадцати тонн!) в непосредственной близости от Северного полюса!

Куда девались сон, усталость! Кругом оживленные, радостные, смеющиеся лица! Оказывается, все улетевшие на полюс были очень хорошими людьми. Мы вспоминаем каждого в отдельности, рассказываем из жизни товарищей наиболее интересные случаи, о части которых, возможно, они сами не имеют понятия.

Вот у дверей фотолаборатории собрал порядочный кружок слушателей повеселевший Мошковский. Любимый герой его рассказов - Папанин.

- В Нарьян-Маре Дмитричу подарили свежей рыбки, - начинает Мошковский. - Вы знаете, что каждый старший механик глубоко уважает Дмитрича и безоговорочно доверяет ему, но все же бдительно следит, чтобы он не положил в самолет чего-нибудь лишнего, сверх установленного веса. А если все же положит - докладывает руководству. Тогда происходит небольшой шум, как говорят в Одессе, и излишки из самолета выгружаются… Так вот, приходит Дмитрич однажды ко мне. «Яша!-говорит он. - Хочешь быть мне большим другом на всю жизнь?» - «Странный вопрос вы мне задаете, Иван Дмитриевич! Думаю, не ошибусь, если скажу - да!» - «Тогда, Яшенька, возьми, спрячь в самолете пятнадцать килограммчиков свежей рыбки! Специально взял нам с тобой на Рудольфе полакомиться!»

- Вы понимаете - не мог я отказать Дмитричу! Взял тюк с рыбкой. Чтоб мне никогда не прыгать с парашютом, если он весил меньше пятидесяти кеге! Прилетаем на Рудольф. Проходит день, два… Дмитрич молчит. И я молчу. Проходит десять дней. Мы оба молчим. Наконец мое терпение лопается, как перегруженный парашют, и я делаю намек, я спрашиваю: «Иван Дмитриевич! Может быть, мы с вами наконец устроим легкий завтрак с участием свежей рыбки?!» И что же, вы думаете, он мне отвечает? - «Браток!-Заметьте, уже не Яша, а «браток». - Как тебе не стыдно! Какая тебе на Рудольфе рыбка! Ты через месяц в Москве будешь, а мы год дрейфовать собираемся! Давай замнем для ясности!» И замял: улетела рыбка на Северный полюс…

Оканчивается один рассказ, начинается другой, и «заседание» переносится в кают-компанию. Веселый у нас сегодня вечерний чай: ни на минуту не прекращаются смех, шутки!

Близится назначенный Кренкелем ночной срок связи. Выхожу из дома. Ветер, снег, туман. Каково-то нашим друзьям там, на льдине, в двадцати километрах от полюса…

* * *

22 мая. Да, чувствуется, что начала функционировать новая, необычная линия связи. Еще ночью стали поступать первые поздравительные телеграммы в адрес воздушной экспедиции и станции «Северный полюс». К середине дня поток телеграмм увеличился настолько, что начальник базы Либин дал указание приносить в радиорубку завтраки, обеды и ужины - сбегать на полчаса в кают-компанию для радистов стало делом трудным. Поначалу не менее трудным оказалось, скажем, есть суп и одновременно работать на ключе. Впрочем, скоро натренировались: на брюках супа оказывалось не более половины. Наибольших успехов в координации движений достиг Богданов. Работая на ключе правой рукой, он левой совершенно свободно намазывал масло на хлеб и виртуозно размешивал в стакане сахар, вращая ложку то по часовой стрелке, то против, в зависимости от требования восхищенных зрителей…

Телеграмм много. Шлют их коллективы фабрик и заводов, колхозов и советских учреждений. Шлют ученые, студенты и школьники. Родные, друзья и знакомые. А подчас приходит теплое приветствие от неизвестного советского человека. Он не подписывает телеграмму. Зачем, ведь его все равно не знают. Он далеко от высоких широт. Может быть, никогда не был в Арктике. Но он патриот, его восхищает посадка первого советского самолета на полюсе, так же как позднее будет восхищать наш первый полет в космос. И он не может молчать: он шлет папанинцам и летчикам поздравления, желает дальнейших успехов в освоении Арктики, выражает надежду, что все вернутся с полюса живыми и здоровыми, дает немного смешные советы. Нас волнуют не столько скупые, близкие к стандартным, слова телеграмм, сколько чувства, которыми они продиктованы. Вновь возникает ощущение великого внимания и заботы, с которыми относится к нам вся страна!