Впервые над полюсом

19 мая. Уже больше суток живем «дрейфующей жизнью». В течение двенадцати часов расчищали проход к аэродрому и выравнивали площадку. Вымотались. Снова обед из концентратов, несмотря на то что у Кекушева от них, по его словам, портится фигура. Снова какао.

На несколько минут выглянуло солнце, но Волков успел определиться: наши координаты почти совпадают с полученными накануне посредством радиопеленгации. Я нашел антенный грузик, оборванный во время посадки. В трещине неподалеку от лагеря видели нерпу. Все время идет снег и сразу тает. Надледной воды становится все больше. Ноги у всех мокрые. Как-то взлетим? Отправили по телеграмме родным. Егорыч и я получили телеграммы из дому: оказывается, и на дрейфующем льду может быть повод для радости…

Появились первые «инвалиды». Взорвавшийся коробок спичек-«молний» сильно обжег Волкову правую ладонь. Терентьев простыл - радикулит. Несмотря на эти неприятности, оба весь день работали на устройстве аэродрома, стараясь не отстать от остальных - здоровых.

20 мая. Рассеялся туман. Далеко на горизонте увидели снеговые шапки. Земля. «Вижу Рудольф!»-закричал Волков, сидевший верхом на своей кабине. Действительно, в бинокль на вершине одного из открывшихся куполов можно было рассмотреть несколько черточек - самолеты.

Закончили расчистку прохода для самолета. Продолжаем выравнивать площадку. Трещина на аэродроме немного разошлась.

После обеда, разогрев моторы, начали рулежку. По узкому проходу, сильно кренясь на неровностях, медленно ползла машина. Волков бежал впереди, показывая дорогу Егорычу. Кекушев, Терентьев и я, повиснув на хвосте, помогали делать крутые повороты. Для преодоления шестисот метров, отделяющих лагерь от аэродрома, потребовался час. Наконец - самолет на расчищенной площадке!

Перебрасываем лагерь. Это уже просто: три рейса с нартами - и мы на новом месте. Снова раскидываем палатку, организуем «пищеблок». Несмотря на усталость, все это делаем гораздо быстрее, чем в первый раз,-появился опыт. Завтра, если позволит погода, попытаемся вылететь на базу. Оттуда сообщили прогноз: «В ближайшие часы постепенное улучшение погоды, ослабление ветра, прекращение поземка».

Вечером начал ежиться Егорыч - наверное, простудился. Досрочно уложили в спальный мешок, организовали лечение коньяком. Для вида посопротивлявшись, Егорыч не без удовольствия подвергся лечению, которое даже со стороны выглядело привлекательно. Закусив «лекарство» шоколадом, он моментально заснул.

Мы посовещались - глазами - с Терентьевым: не «заболеть» ли и нам? Но тут же отвергли эту идею: знали, что на страже неприкосновенного запаса коньяка стоит неумолимый Леопардович, который в вопросах его расходования ни на какие сделки с совестью не пойдет.

Последний в этот день срок связи с базой. Богданов сообщает: «Флагманский самолет готовится стартовать на север!» Залезаем в спальные мешки. Пробуем заснуть. Получается не сразу: ведь в сорока километрах от нас начинается штурм полюса!

21 мая. Палатка наша прозрачная. Ее освещает яркий солнечный луч. Выскакиваем наружу. Туман разошелся, половина неба уже голубая (молодец Дзердзеевский!), а на горизонте снова замаячили знакомые ледяные шапки островов.

Нам не до завтрака сейчас: мы хорошо знаем цену летной погоде в Арктике. Разогреваем моторы. Быстро и немного бессистемно, несмотря на ворчание Кекушева, укладываем в самолет все, что было выгружено на лед.

С мокрого снега машину сдвинуть не легче, чем примерзшую. Вчетвером помогаем Егорычу сорваться с места. У края площадки он разворачивается и выключает моторы. Теперь предстоит поднять машину домкратом: самолет должен начать разбег сам, без нашей помощи. Мы не можем помочь ему потому, что не сумеем потом забраться в машину, - не даст поток воздуха от винтов. Если же Егорыч уменьшит газ хотя бы на несколько секунд, чтобы мы забрались в самолет, лыжи моментально, как трясина, засосет мокрый снег. Подкладываем доски и поднимаем самолет посредством домкрата - сначала одну сторону. Когда между лыжей и снегом образуется зазор в пятьдесят миллиметров, заменяем домкрат деревянным чурбаком и начинаем поднимать другую сторону. И когда покончено с ней, прыгаем в машину. Заводятся моторы. Газ! Рывок! Самолет падает с чурбака и домкрата и начинает стремительный разбег. Кекушев при помощи веревки, заранее привязанной к домкрату, втаскивает его в самолет через нижний люк.

Самолет бежит, подпрыгивая на неровностях площадки. Скорость разбега увеличивается. Близится конец площадки - либо взлет, либо встреча с высокой грядой торосов… Но все кончается благополучно, тряска прекращается, совсем близко от шасси мелькают торосы. Самолет в воздухе!

Через семнадцать минут садимся на запасном аэродроме базы. Нас встречают только два товарища. Центр событий переместился на основной аэродром, и там находятся почти все.

UPOL выходит на связь

Нам возбужденно рассказывают, что в 4 часа 52 минуты, воспользовавшись улучшением погоды, на полюс стартовал самолет Водопьянова, Кроме экипажа, на борту Шмидт, Папанин с товарищами и Трояновский, Иванов поддерживал прекрасную связь с Рудольфом и Диксоном.

Около 11 часов Иванов вызвал наземные станции и начал передавать очередную радиограмму. Он дал номер, число слов и… исчез из эфира! Богданов терпеливо ждал. Ждали, склонившись к приемникам, радисты полярных станций и радиоцентров Арктики. Томительно бежали секунды, минуты, часы. Самолет в эфире не появлялся.

На куполе стояли три четырехмоторных гиганта, готовые ринуться на поиски пропавшего самолета.

Звонок с основного аэродрома. Шевелев просит принять участие в организации там дополнительного приемного пункта. На У-2 перелетаю на основной аэродром. Вместе со штурманами Ритсляндом, Жуковым и Аккуратовым веду наблюдение на волнах, присвоенных самолету Водопьянова. Проходит час, другой - ничего. Погода портится: купол затягивает туманом, временами проходят снежные заряды.

Тревожится Москва. Просит Шевелева обрисовать обстановку. Сдерживая нервное подергивание щеки, Марк Иванович диктует ответ:

«ТРИ САМОЛЕТА СТОЯТ, ГОТОВЫЕ К ВЫЛЕТУ. ПРЕДПОЛАГАЮ НЕИСПРАВНОСТЬ ОСНОВНОГО ПЕРЕДАТЧИКА. УСТАНОВКА РАДИОСТАНЦИИ ПАПАНИНА ТРЕБУЕТ МНОГО ВРЕМЕНИ. ПОКА САМОЛЕТ НЕ НАЛАДИТ РАДИОСТАНЦИЮ, ШАНСЫ НАЙТИ ЕГО КРАЙНЕ МАЛЫ. В СЛУЧАЕ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОГО ОТСУТСТВИЯ СВЯЗИ ВЫЛЕТИМ ТРЕМЯ САМОЛЕТАМИ. ИДЯ РАЗВЕРНУТЫМ ФРОНТОМ, БУДЕМ ПРОЧЕСЫВАТЬ ПОЛОСУ В 30 КИЛОМЕТРОВ».

Еду на вездеходе на зимовку сменить в радиорубке много часов не спавшего Богданова. В 19 часов заступаю на вахту. Внимательно прослушиваю эфир на волнах, присвоенных самолету и дрейфующей станции. Волны Кренкеля так легко запоминаются: 60 и 600 метров. В оговоренные расписанием сроки вызываю самолет и Кренкеля. Снова тревожится Москва.

Погода испортилась окончательно. С аэродрома начинают возвращаться летчики, штурманы, механики и работники базы. На цыпочках, неуклюжие в меховой одежде, они осторожно входят в радиорубку. В глазах у всех безмолвный вопрос. К сожалению, я могу ответить им только отрицательным покачиванием головы. Вот вошел, стараясь не шуметь, Молоков. Постоял немного и вышел. Вошел и сел рядом со мной Мошковский. Сумрачен сегодня обычно веселый Яков Давыдович. Почти не отлучается из радиорубки Марк Иванович Шевелев.

А эфир грохочет. Он беспределен, бесплотен, и сторожит антенну каждой радиостанции. Постоянно готов помочь людям совершить добрые дела: прийти на помощь заболевшему человеку, судну или самолету, терпящим бедствие, погасить пожар в лесу или степи и спасти людей от цунами. За тридевять земель от родного дома может находиться человек, но эфир со скоростью света домчит весточку от него до родных и близких. Всемогущий эфир донесет до человека мотивы любимых песен и поможет узнать, что делается сейчас на нашей беспокойной планете. А когда в просторы Вселенной устремится космический корабль, самочувствие людей на нем тоже поможет узнать эфир… Но если ты действительно такой всемогущий, эфир, почему же ты не принесешь нам от людей, находящихся в центре Арктики, весточку, которую мы так ждем?!