Наркомпуть Ф. Дзержинский

— Во время гражданской войны комиссары железных дорог хорошо себя показали, — с недоумением заметил Зимин.

— Мало сказать: хорошо! — с горячностью воскликнул Дзержинский. — Благодаря их героической деятельности железнодорожники справились с перебросками войск на многочисленных фронтах и тем самым помогли Красной Армии добиться победы. За это железнодорожным комиссарам вечное спасибо от народа!

— Почему же в мирное время те же комиссары не справляются?

— Почему? Я тоже над этим думал. Видимо, в корне изменились наши задачи и условия работы. В годы войны главное было — любой ценой добиться победы. Комиссары действовали боевым приказом, нажимом, и в те грозные дни все это было оправдано. А теперь центр тяжести борьбы переносится в экономическую область. На железные дороги пришла новая экономическая политика с такими хозяйственными рычагами, как платность транспортных услуг, хозяйственный расчет, рентабельность, режим экономии. Теперь дело не пойдет «любой ценой»!.. А у комиссаров за годы войны укоренились кое-какие привычки, навыки, от которых не смогли отказаться. В среде же специалистов произошли определенные сдвиги. Немалую часть из них вдохновила грандиозность задач по техническому возрождению транспорта России и они честно трудятся. Растут и кадры красных специальстов. Вот и получается, что теперь комиссары лишь дублируют мысли и распоряжения технических руководителей. Они превратились в «надсмотрщиков» за специалистами. А это не только бесполезно, но и вредно, так как мешает развитию инициативы технических руководителей, снижает их личную ответственность, а значит тормозит развитие транспорта…

Дверь открылась. Вошел проводник с подносом. Он поставил перед наркомом стакан горячего молока, а перед его собеседниками стаканы чая.

— Почему мне молоко, а остальным чай? — нахмурился Дзержинский.

— Абрам Яковлевич велели, — ответил проводник.

— Дайте мне чаю, уберите молоко, — приказал нарком. Проводник растерялся и ушел, оставив молоко на столе.

— Феликс Эдмундович! — обратился к нему Зимин. — Пейте молоко, вам же прописана диета.

— Вы же не сторонник всеобщей уравнительности… — добавил Грунин.

— Я не за уравниловку, — ответил Дзержинский. — Но поймите, я не могу пить молока, органически не могу, когда мои товарищи пьют морковный чай без сахара…

Дверь снова открылась. Проводник принес наркому стакан чаю, а на середину стола поставил блюдечко с мелко наколотым сахаром.

— Ну вот, — улыбнулся Дзержинский, — теперь попьем горячего чайку…

Уже несколько дней, как поезд наркома прибыл из Омска в Новониколаевск, где находились руководящие органы Сибири. Именно здесь собирался Дзержинский обосноваться со своим штабом, чтобы привлечь все живые силы огромного края к выполнению правительственного задания.

С раннего утра Феликс Эдмундович готовился к экстренному заседанию Сибирского ревкома. Ему предстояло выступать по двенадцати пунктам повестки дня, посвященной вывозу продовольствия.

Неожиданно вошел дежуривший в этот день комиссар ВЧК. Он доложил: двое командировочных из Москвы настойчиво добиваются приема.

— Думал, военные. Проверил документы, оказывается они из Москвотопа.

— Направьте их в комиссию по топливу, — предложил нарком. — Я крайне занят.

— Говорят, — не по топливу. У них жалоба на начальника и комиссара дороги.

— Жалоба? Пусть войдут, только предупредите, у меня очень мало времени.

Вошли два молодых человека. Оба были одинаково одеты — в новых кожаных куртках на меху, кожаных брюках-галифе, высоких сапогах и кожаных фуражках с маленькими красноармейскими звездочками. Такую форму носили командиры и комиссары автобронечастей и бронепоездов.

«Почему так одеты сотрудники сугубо цивильного учреждения, снабжающего Москву топливом?» — недоумевал нарком. Он принял посетителей стоя, давая понять, что занят и спешит.

— Какая у вас жалоба? — спросил он.

Тот, что был постарше и выше ростом, шагнул ближе к столу. Большой орлиный нос придавал хищное выражение упитанному лицу с квадратным подбородком. Когда он заговорил, во рту блеснули золотые коронки.

Стараясь придать побольше внушительности своему тону, он не спеша сообщил, что Москвотоп командировал их в Сибирь для закупки муки сотрудникам. Поездка разрешена Наркомпродом и Моссоветом. Задание уже выполнено, они хотят вернуться в Москву, но начальник дороги, который служил при Колчаке, категорически отказался дать распоряжение о прицепке вагонов. Обратились к комиссару, но он почему-то заодно со старым спецом-контрреволюционером. Узнав, что в Новониколаевск прибыл нарком путей сообщения, они и пришли жаловаться на вопиющий бюрократизм.

— Вот наши мандаты, утвержденные Главтопом, резолюция Наркомпрода, разрешение Моссовета, справка НКПС, — скороговоркой закончил он, протягивая бумаги Дзержинскому.

— Ваша жалоба на бюрократизм — безосновательна, — холодно возразил, отстраняя документы, Дзержинский, — управление дороги выполняет мой приказ. В западном направлении разрешено движение только продовольственных маршрутов государственного назначения. Все посторонние перевозки временно запрещены.

— Товарищ нарком! Так у нас же не посторонние перевозки. Ведь не на Сухаревский рынок мы везем муку, а для государственного учреждения, — развязным тоном возражал высокий москвотоповец. — Наша организация выполняет ударные задания правительства. Ведь уголь и дрова — это тепло для народа, хлеб для транспорта и заводов…

Дзержинский поморщился от этих слов, так неуместно звучавших в устах упитанного москвотоповца. Маркому даже показалось, что в голосе посетителя слышались иронические нотки, но он сдержался:

— Неужели вы не понимаете о чем я говорю? Я даже задержал на станциях все санитарные поезда. Вам ясно?

«Как далеки эти люди от понимания государственных интересов», — думал нарком. Он нетерпеливо ждал, когда же посетители уйдут.

Однако москвотоповец не унимался:

— Мы же не просим у вас вагоны или паровозы. Дайте нам только разрешение на прицепку к готовому поезду четырех вагонов…

— Четырех вагонов? — перебил его нарком. — А кто вам их предоставил?

— Вагоны наши и трафарет на них наш. Арендованы Москвотопом у HKПC. Мы в них приехали из Москвы. Нам только разрешение на прицепку. Обо всем остальном сами позаботимся. Сами договоримся с машинистом, чтобы взял наш груз сверх нормы. Начальник станции не возражает…

«Сами договоримся с машинистом». Эта фраза резнула слух. По нечаянно вырвавшимся словечкам нарком сразу понял, перед ним не просто люди с потребительскими настроениями. В наглом и самоуверенном «сами договоримся» он распознал голос алчных и бесстыдных дельцов, совершающих на транспорте преступные махинации с помощью подкупа должностных лиц.

Молча смотрел Дзержинский на стоявших перед ним розовощеких молодчиков, облаченных с головы до ног в кожаные доспехи и думал: «Вот как выглядят нынешние спекулянты! Под видом служебных поручений, прикрываясь аршинными мандатами советских учреждений, спекулируют они вагонами с продовольствием, наживая огромные барыши на мучениях голодных людей. Для достижения своих грязных целей они в широких масштабах применяют взятки и подачки натурой, развращая нестойкую часть железнодорожников, в массе своей живущих впроголодь. Вот как в натуре выглядят замаскированные спекулянты! Кожаные костюмы и красноармейские звездочки — их защитная броня. Это мимикрия, приспособление к окружающей обстановке…»

Нарком спохватился — время идет, он и так уже потерял минут десять. Как же быть с этими молодчиками? Для того, чтобы отдать их под суд Революционного трибунала, мало одних подозрений. Нужны неопровержимые улики.

Ничего не сказав, Дзержинский сел за стол, вырвал листок из блокнота и начал писать.

До этого момента москвотоповцы чувствовали себя весьма и весьма неуютно под пронизывающим взглядом Дзержинского. Теперь же, увидев, что нарком пишет записку, они воспрянули духом. Высокий победоносно глянул на низкорослого товарища и чуть подмигнул ему: «Все-таки дает разрешение».