Колумб

Проситель становился на колени — в четырех шагах от тронов клалась особая подколенная подушечка — и в этой позе (предварительно он должен был облобызать руки их высочеств) излагал свое дело.

Затем слово предоставлялось членам Королевского совета [41], и в заключение королева или король давали всемилостивейшие указания: поручить таким и таким-то лицам снова рассмотреть дело.

Андрес Бернальдес, которому лет десять спустя Колумб рассказывал о своих кастильских мытарствах, писал, что Колумб показал королеве и королю карту мира (mapamundi), на которой был нанесен маршрут его предполагаемого плавания. По словам Бернальдеса, королевская чета «не слишком поверила» Колумбу (46, 212–213).

Так оно, вероятно, и было. Имеется очень интересный документ — свидетельские показания некоего Андреса де Карраля, данные им в 1512 году по просьбе Диего Колона, старшего сына и наследника великого мореплавателя, который как раз в эти годы втянулся в тяжбу с кастильской короной.

Андрес де Карраль сообщил следующее: «Пребывая при дворе, в Мадриде, вместе с Адмиралом, в то время, когда он хлопотал перед их высочествами о делах своих открытий, свидетель со слов Адмирала узнал, что члены совета противились ему, и говорили их высочествам, чтобы те не верили Адмиралу. Тогда Адмирал попросил, чтобы дело его передали лицу, коему их высочества доверяют, и дело передали одному монаху из ордена святого Франциска, а имя его свидетель запамятовал, этот же монах затем сказал их высочествам, что все, что утверждает Адмирал, — истинная правда» (84, 60).

Здесь явно идет речь об аудиенции в Алькала-де-Энарес и о последующих событиях. Из Алькала-де-Энарес двор 20 февраля 1486 года перебрался в Мадрид и там пробыл неделю, причем до сентября 1494 года королевская чета больше Мадрид не посещала. Стало быть, Карраль действительно встретился в феврале 1486 года в Мадриде с Колумбом. Показания его очень важны: как выяснилось, Колумб добился на аудиенции, в общем для него крайне неблагоприятной, чтобы с его делом в официальном порядке ознакомили сведущего эксперта. И этим экспертом был монах-францисканец, небезызвестный Антонио де Марчена.

24 февраля 1486 года Марчена получил аудиенцию у королевы и короля. И наполовину спас дело. Он убедил королевскую чету передать просьбу Колумба специальной комиссии и посоветовал во главе ее поставить своего друга Эрнандо де Талаверу.

Совет благой, но столь необычное дело решить быстро и определенно ни одна кастильская комиссия не могла. Хотя бы уже по той простой причине, что «законники», не разбираясь в навигационном деле и космографии, дабы снять с себя ответственность, должны были ввести в состав своей комиссии моряков и «астрологов», а их надо было где-то разыскивать и обучать правилам канцелярских процедур.

Да и сам глава комиссии, Талавера, не горел желанием ускорить дело.

Моряков и «астрологов» в комиссию ввели, но имена их история не сохранила. Помощником же Талаверы стал «законник» Родриго де Мальдонадо, правовед и дипломат.

В 1479–1480 годах он участвовал в очень сложных кастильско-португальских переговорах в городке Алькасовасе. Он и его португальские коллеги разделили тогда сферы заморской экспансии весьма оригинальным образом. На карте намечена была горизонтальная линия. Она пересекала Атлантику к югу от Канарских островов. Все моря и земли к югу от этой линии объявлены были португальскими. Канарские же острова и часть Моря-Океана к северу от них отошли Кастилии.

Естественно, что Мальдонадо волновал вопрос, совместимы ли планы Колумба с условиями алькасовасского соглашения.

Эти же соображения беспокоили и Талаверу. В 1479–1481 годах он не раз ездил в Португалию как чрезвычайный посол Изабеллы и знал, сколь настороженно относится Лиссабон к любым заморским предприятиям Кастилии.

Комиссия была создана в марте или апреле 1486 года, но весенне-летнее время не благоприятствовало ее работе. Как раз в эту весну и за это лето королевская чета, гастролируя по Кастилии, посетила сорок два населенных пункта.

Гастролировали король и королева, гастролировал Талавера, гастролировал Мальдонадо, вынужден был гастролировать и пленник комиссии — Колумб.

Наконец в ту пору, когда пожелтела листва в кастильских лесах, их высочества решили отправиться на зимовку. 7 ноября I486 года двор прибыл в Саламанку — «Иберийские Афины», город, который на всю Европу славился своим университетом.

В Саламанке королевская чета провела почти всю зиму, и за эти месяцы комиссия Талаверы неоднократно обсуждала дело Колумба.

Спустя 133 года после этой зимы Колумбовых тревог испанский хронист Антонио де Ремесаль, монах-доминиканец, не лишенный творческого воображения (историкам этот дар не всегда идет на пользу), удивил мир собственной версией о ходе событий в Саламанке.

Колумб, писал Ремесаль, «прибыл в Саламанку, чтобы изложить свои доводы профессорам астрологии и космографии, читавшим эти предметы в университете. Когда он стал развивать свои взгляды и соображения, к ним с должным вниманием отнеслись лишь монахи из монастыря святого Стефана, а в этом монастыре изучали не только свободные искусства и богословие, но прочие дисциплины, которые читались в университете.

В монастыре собирались хунты астрологов и математиков, здесь Колумб выдвигал свои тезисы и здесь же их защищал. И с одобрения монахов передал затем свой проект на отзыв наибольшим профессорам университета» (109, 84).

Доминиканский монастырь святого Стефана в Саламанке существовал, весьма возможно, что в нем Колумб жил зимой 1486/87 года. Не исключено, что он делился своими замыслами с монахами этой обители.

Однако монастырь святого Стефана не был филиалом Саламанкского университета, и совершенно необоснованно Ремесаль утверждал, будто сперва монахи, а затем университетские профессора, подменив комиссию Талаверы, решали вопрос, быть или не быть экспедиции Колумба.

Процедура разбора такого рода дел исключала подмену королевской комиссии группой астрологов-любителей.

Ремесаль подготовил почву для последующих, еще более фантастических «саламанкских домыслов».

В конце 20-х годов прошлого века к штату посольства США в Мадриде причислен был выдающийся американский романист Вашингтон Ирвинг. Его с детства привлекала судьба Колумба, и на испанской земле он создал труд о великом мореплавателе.

Книга Вашингтона Ирвинга, посвященная Колумбу, вышла в свет в 1829 году и мгновенно была переведена на многие европейские языки.

Она этого заслуживала: Ирвинг писал прекрасно. Но он был не только романистом, но и романтиком и, отдавая дань традициям этого жанра, создал легенду о великом споре Колумба с хунтой саламанкских ученых-мракобесов.

По Ирвингу, Колумб выступил в университете на публичном диспуте и посрамил ученых невежд, которые отвергали теорию шарообразности Земли и на этом основании отклонили проект великого мореплавателя.

Сцена разгрома «Саламанкской хунты» автору удалась. Она очень эффектна и назидательна. Колумб клеймит позором ретроградов, окопавшихся в цитадели средневековой лженауки (10, I, 11–123).

История этой битвы перекочевала в другие биографии Колумба, и ирвинговская версия нет-нет да и всплывает и в наши дни.

Увы, никакого торжественного диспута не было. Но даже если подобная дискуссия состоялась бы, ни один, пусть даже самый косный, саламанкский педант не решился бы с высоты университетской кафедры доказывать, что Земля не шар, а ковчег, стоящий на трех китах.

В XV веке, мы уже об этом упоминали неоднократно, сферичность Земли признавалась аксиомой.

И, кроме того, в Саламанке читали курс космографии виднейшие кастильские ученые, а здешний университет был центром передовой европейской научной мысли [42].

Лас Касас, сам питомец Саламанкского университета, ни о каких публичных диспутах не упоминал, но он писал, в точности следуя при этом Фернандо Колону, что комиссия Талаверы собиралась много раз и отводила доводы Колумба на том основании, что уж коли за тысячи лет, истекшие со дней сотворения мира, люди ничего не узнали о западном пути в Индию, то нелепо было бы допустить, что проситель мудростью своей мог превзойти моряков и ученых всех веков и народов.