На Востоке

Чуть поодаль громила самураев рота старшего лейтенанта Кукина. Прокладывая себе путь огнем и гусеницами, танкисты прорвали оборону противника на всю глубину и вышли к реке. Появление советских танков в тылу вызвало растерянность у врага. Однако окончательно сломить его пока ее удалось.

К горе Баин-Цаган наш полк подошел, когда бой немного стих. Обе стороны спешно приводили себя в порядок, готовясь к новой схватке. Я отыскал комбрига Яковлева в боевых порядках его танковой бригады. Он разговаривал с бойцами и командирами одной из рот.

Разговор был оживленным. Танкисты делились впечатлениями о первом боевом успехе.

Завидев меня, Яковлев приветливо поздоровался:

- Запаздываешь, Иван Иванович. Так ведь и без тебя, без твоих мотострелков с японцами управиться можем. Верно я говорю? - Это он спросил у красноармейцев.

- Управимся, - отозвались они.

А мне, признаться, было не до шуток, потому что остро переживал опоздание полка, хотя и не были мы виновны в нем.

Пояснил, что пришел решить вопрос о взаимодействии. Яковлев ознакомил меня с обстановкой. Из его слов я понял, что враг еще достаточно силен. По нему нужно нанести такой же, а может быть более мощный, удар. Однако приказа командира корпуса на это пока не было. Мы договорились, что я разверну свой полк за правым флангом 11-й танковой бригады, чтобы одновременно с ней ударить по японцам, находившимся на горе Баин-Цаган.

И вскоре такой приказ из штаба 57-го корпуса поступил. Замысел командования был прост: танковой бригаде ударом с севера, 24-му полку ударом с северо-запада и с запада, 7-й мотобронебригаде ударом с юга окружить и уничтожить главную группировку противника.

После короткой подготовки по позициям врага был произведен артиллерийский налет. И тут же более 100 боевых машин танковой бригады, оглушая местность ревом двигателей, стремительно рванулись на японцев. Опомнившись, враг снова обрушил на наши танки огонь. Но, поддерживаемые артиллерией и минометами, они неудержимо шли вперед, с ходу прорвали оборону врага и устремились в глубину его боевых порядков. Танкисты крушили самураев огнем и гусеницами, пехотинцы разили их огнем, штыком и прикладом.

Наивысшей похвалы были достойны действия 175-го артиллерийскою полка, и особенно его 2-го дивизиона под командованием майора Александра Степановича Рыбкина. Этот полк входил в состав нашей дивизии. В бою за Баин-Цаган он поддерживал своим мощным огнем наступление 24-го мотострелковою полка и 11-й танковой бригады. Меткими выстрелами артиллеристы уничтожали танки, пехоту и кавалерию противника, поднимали в воздух огневые точки. Под прикрытием огня танкисты смелее шли в бой и громили самураев.

Отваги артиллеристам было не занимать. Забегая вперед, скажу, что и в последующих боях они действовали храбро и умело. Так, 24 июля, когда японцы превосходящими силами обрушились на позиции 149-го стрелкового полка и сложилась крайне тяжелая обстановка, командир дивизиона майор Рыбкин сам встал к одному из орудий, заменив наводчика, и открыл точный, губительный огонь прямой наводкой по противнику. В этом бою он лично уничтожил более ста японских кавалеристов. Его примеру последовали подчиненные.

Словом, мы, пехотинцы, верили, что артиллеристы не подведут. Японцы не зря боялись их огня, он был точен и сокрушителен.

Советское правительство по достоинству оценило героизм и мужество артиллеристов, наградив многих из них орденами и медалями. Командиру дивизиона майору А. С. Рыбкину указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя Советского Союза.

В годы Великой Отечественной войны мы снова встретились с ним. А. С. Рыбкин командовал артиллерийским полком в тот период, когда я возглавлял 15-й стрелковый корпус. И сражался он с немецкими захватчиками так же геройски, как и на реке Халхин-Гол с японскими самураями.

...Между тем накал боя нарастал. С юга ударила по тылам японцев 7-я мотоброневая бригада, грозя окружением.

Яростно сопротивляясь, под сильным натиском танкистов и мотострелков противник вынужден был отходить под прикрытием огня минометов, артиллерии и пулеметов. Самураи цеплялись за каждую удобную позицию, но не могли выдержать напора наших подразделений.

Уже перевалило за полдень, а схватки все не утихали. Стояла нестерпимая жара. Нещадно палило полуденное солнце. Над полем боя висела песчаная пыль, поднятая разрывами снарядов и рикошетирующими пулями. Люди обливались потом, задыхались от зноя и пыли, а воды - ни капли. Река Халхин-Гол была недалеко, но подойти к ней под огнем противника возможности мы не имели. Я тоже изнывал от жажды. И тут шофер моей машины красноармеец Громов подполз к окопу, в котором я находился, и протянул мне солдатский котелок с какой-то мутной жидкостью. Трудно было по внешнему виду определить, что это - вода, квас или чай. Мне показалось, что это был чай, потому что содержимое котелка было горячим. Сделал несколько глотков и почувствовал какой-то странный привкус.

- Что ты мне принес? - спросил я Громова.

- Воду, - спокойно ответил он.

- А где ты ее взял?

- Из радиатора машины.

- Почему же она такая сладкая? - не удержался я и засмеялся.

- Потому что я положил туда кусок сахара, чтобы было вкуснее, - сказал он и тоже улыбнулся.

Как бы там ни было, мне удалось хоть немного смочить рот. Сразу стало легче.

В таких неимоверных условиях приходилось драться нашим воинам. И они крепко били врага, несмотря на его численный перевес.

В 19 часов наше командование организовало одновременную атаку позиций врага с трех сторон. Бой продолжался и ночью.

4 июля рано утром при поддержке авиации японцы перешли в контратаку, пытаясь сбросить наши части с занимаемых позиций. Японские самолеты обрушили на советские войска бомбовые удары, стремясь парализовать их действия. Но летчики дали достойный отпор. Все контратаки тоже были отбиты с большими для врага потерями.

Во второй половине дня на наблюдательный пункт полка приехал на машине командир связи из штаба советских войск и вручил мне карту с графически изложенным на ней приказом командира корпуса комдива Г. К. Жукова.

Гору Баин-Цаган опоясывала синяя черта, означающая передний край обороны противника. Красным цветом обозначались наши войска, красные стрелы указывали на гору Баин-Цаган. Ниже на карте стояла лаконичная надпись:

К рассвету разгромить японцев на Баин-Цагане. Жуков.

Это был исключительно короткий, но ясный приказ. Очень сожалею, что эта карта с приказом вместе с полевой сумкой осталась в штабе полка, когда после ранения меня увезли в госпиталь. Однако чертеж, изображенный на карте, и написанные слова остались в моей памяти навсегда.

Итак, приказ был получен. Передо мной встал вопрос, как до наступления темноты довести его до командиров батальонов и всего личного состава. Со мной на наблюдательном пункте находились лишь два связиста и лейтенант Искра. Начальник штаба, заместитель по строевой части и комиссар были в подразделениях. И получалось, что послать для передач приказа и постановки боевой задачи некого. Да и трудно осуществить такое дело. Огонь со стороны японцев велся такой, что поднять голову невозможно, а тем более встать и передвигаться в сторону противника. Боевые порядки батальонов находились от НП в пределах 300 - 500 метров. Было над чем задуматься. И тут мне пришла в голову мысль, которая, может быть, кому-нибудь покажется сумасбродной. Но в то время, считаю, она была правильной. Я решил использовать для этого свою легковую автомашину, Отполз на обратные скаты бархана, где она стояла, подошел к водителю Громову и сказал:

- Как ты думаешь, на большой скорости сможем проскочить на передовую, в батальоны?

Громов был смелым воином и шофером отменным. В какие только ситуации ни попадал, а никогда не терялся, находил выход из положения. И сейчас он твердо ответил:

- Конечно проскочим. Японцы и глазом не моргнут, как мы будем на месте.