Я сын батрака. Книга 1

Зоя моет посуду у раковины и молчит, ладно, думаю, пусть подумает над тем, что я ей сказал. Я решил её не трогать, пусть решает сама, ребёнка повезёт она к своей матери, вот пусть и решает. Я разделся, лёг в постель, взял перед сном почитать газету, а жена помыла посуду, села ко мне на кровать и говорит мне: «Сеня, вот ты говоришь, написать маме и договорится с ней. Я думаю этого делать не надо, ведь если она получит письмо с моим предложением, то сразу пойдёт советоваться к Ильиным, к тёте Дуне, а та, может ей посоветовать, этого не делать. Скажут, зачем тебе такая обуза, ребёнок маленький, мало ли что с ним случится. Мама под воздействием этих слов может отказаться от ребёнка. А нам нужно такое решение? Нет, оно нам не надо. Лучше мы приедем с Аллой и скажем, мама, мы привезли к тебе нашу дочь, выручай. Я думаю, так будет лучше» — «Для нас, — вставил я реплику и далее продолжил, — А почему ты говоришь, что мы привезём, ты хочешь сказать, что одна с ребёнком к маме ты не поедешь?» — «Сеня, ну ты что, зимой, одна с ребёнком и с вещами, а там две пересадки, в Бресте и в Москве, как я справлюсь, нет, одна я Аллу не повезу, я боюсь ехать одна».

После её слов, я лежал и думал, как всё это будет выглядеть по отношению к её матери, и чем больше я думал, тем больше убеждался, что Зоина идея выглядит коварством по отношению к ней. Поставим её перед фактом, мол, вот привезли, значит надо брать и деваться тебе некуда. Если бы она повезла дочь одна, то ладно бы ещё, вы родственники, вот и разбирайтесь, но если со мной, то это совсем другое дело, значит, в этом коварстве буду участвовать и я, а мне этого не хотелось бы.

Оба молчим, каждый думает о своём, а что, вопрос очень важный и его надо обдумать, как следует. Первой молчание нарушила Зоя, спрашивает меня: «Ну, что ты согласен с моим предложением?» — «Не совсем», — ответил я. «А что тебя смущает?» — «Да то, что наши действия смахивают на подлость по отношению к твоей матери. Ты, этого не находишь?» Тут Зоя соскочила с кровати, нагнула голову, сгорбила свою спину, как кошка перед прыжком и почти закричала: «Послушай меня, мы к кому везём дочь, к твоей матери или к моей?»

Меня её поза и крик в мой адрес, главу семьи, удивил, но я всё-таки спокойно ответил: «К твоей» — «Так если к моей матери, то что ты копаешься в моих действиях, правильно, не правильно, подло, не подло, я делаю то, что для меня выгодно, а к моей матери ты не имеешь никакого отношения. Это не твоё дело, со своей матерью я сама разберусь, а ты меня просто сопровождаешь, понял ты это или нет?» В такой позе и таким тоном, она со мной ещё так никогда не разговаривала, и мне это не понравилось, главу семьи, ставить в «строй», это никуда не годится, и на этот счёт я ей высказал замечание и своё решение по отношению нашей поездки к её матери:

«Вот что я тебе, милая, скажу, чтобы я тебя такой твоей кошачьей позы по отношению ко мне никогда не видел, и голос на меня никогда не повышай, брось свои блатные студенческие замашки. Или ты получишь такой урок, что в век его не забудешь, и на понял меня не бери, на понял, я сам, кого хочешь, могу взять. Запомни это раз и навсегда, другой раз я это повторять не буду, ты мне жена, вот и выполняй, роль жены, тихо и скромно, а остальное сделаю я, как глава семьи. Теперь что касается нашей дочери и твоей мамы. Как ты сказала, поедем вместе, но если Варвара Ефимовна откажется принимать нашу дочь, то ты, останешься вместе с ней там, в Сибири, а я вернусь на завод в Польшу. Тут она встрепенулась и заискивающим, ласковым голосом сказала: «Сеня, а как же мой договор, ведь по условиям договора, я не могу его разорвать в одностороннем порядке» — «Случай сложных семейных обстоятельств, это сделать можно. Ты напишешь заявление о прекращении договорных отношений с госпиталем, а я его отвезу и там всё улажу. Так что об этом не беспокойся. В общем, давай сделаем так, завтра я беру отпуск без содержания, покупаю билеты на поезд, а послезавтра мы уезжаем. И давай на эту тему разговор закончим, давай ложиться спать, а то завтра рано на работу вставать. Больше мы в этот вечер к этой теме не возвращались, кажется, всё решили, но всё же от этого разговора, и то, что мы хотим делать, у меня на душе остался неприятный осадок. Как в том анекдоте. Вы его не знаете? Нет? Ну, тогда я вам его расскажу.

Звонит Изя Саре и говорит:

— Сара, Вы вчера со своим мужем были у нас в гостях?

— Да Изя были, такой был прекрасный ужин, и, как бы спохватясь, спрашивает, а в чём дело, что-то случилось?

— Да понимаешь, Сара, когда Вы вчера ушли от нас, мы стали считать серебряные ложки и одной не хватило.

— Изя, ну как ты мог подумать, чтобы мы с моим Абрамчиком что-то…

Изя не дал ей закончить фразу сказал:

— Да знаю, знаю, понимаешь, ложку-то мы нашли, но осадок-то остался.

Вот так и у меня, всё обговорили, уже едем в поезде, но еду я с осадком на душе. Едем в поезде Вроцлав-Брест, дочка на нижней полке спит, Зоя тоже с ней рядом, а я, сижу и решаю задачу, думаю, как в Бресте унести три большие вещи двумя руками. Чемодан, сумка с продуктами и Аллиными вещами, и коляска, она хоть и складывается, но все равно, объёмная. Во Вроцлаве нас провожали и помогли занести вещи в вагон, а в Бресте помощников у нас не будет, так что придётся самому решать вопрос. Так ничего и не решил, думаю, утром разберёмся. Утром, в городе Бресте, начали собираться на выход, Зоя оделась, сумку взяла на одну руку, дочь в другую руку, я смотрю на неё и думаю, вот как быстро решился мой вопрос. До этого времени я с женщинами в дороге ещё не ездил, и поэтому не знал, что они так могут, ребёнок на одной руке, сумка на другой. Но как бы то ни было, я такому повороту дел, обрадовался.

Таможню прошли быстро, так как ничего запретного не везли, кроме 500 злотых, которые я, как и тот раз положи в «пистон» брюк. Но я польские деньги за иностранную валюту не считал и поэтому в декларацию их вносить не стал и таможеннику их не показывал. На поезде до Москвы добрались без происшествий, в нашем вагоне были пьяные, но вели они себя порядочно. Проходишь мимо такого «экземпляра» по коридору, а он стоит, качается и перед тобой извиняется, мол, бес попутал вот я и немного того. Такого человека и за нарушителя порядка можно не считать. Одним словам всё было в порядке.

В Москве заехали к Зоиной двоюродной сестре, Рае, ну к той к которой я заезжал, когда ехал через Москву в Сибирь, и которая замужем за Артамоновым Леонидом. Зою с дочкой, я оставил у них, а сам взял такси и поехал за билетами на самолёт до Кемерово. Приехали к Киевскому вокзалу, там была авиакасса, вышел из машины, сказал шофёру, чтобы он меня ждал, а сам пошёл покупать билеты. До входа в вокзал было метров тридцать, Я был одет в демисезонное светло-коричневое пальто, такой же костюм, шляпа и туфли такого же цвета, франт, да и только. Хоть и была ранняя весна, но в Москве было тепло, и поэтому в такой одежде я чувствовал себя комфортно.

У кассы была очередь за билетами, и поэтому мне пришлось минут двадцать ждать. Купив билеты, я иду к выходу и вижу у самих дверей, стоят два милиционера и «мой» таксист. Подхожу ближе, стою, за спиной таксиста, и слушаю, что он говорит милиционерам. Таксист, мужчина лет сорок, меня не видит, и рассказывает мои приметы работникам милиции. Вот что он говорил: «Знаете, такой молодой парень, лет двадцать пять, очень шикарно одет, пальто на нём демисезонное, светло-коричневого цвета и шляпа же такая, а туфли моднющие на каучуковой подошве, одни словом, франт, да и только. Я бы никогда не подумал, что он может уйти, не заплатив за проезд». Я выхожу за спины таксиста и говорю: «А я никуда и ни уходил, просто немного задержался возле кассы, так как там была очередь. И зря Вы, товарищ таксист, волнуетесь, имя своё я за любые деньги позорить не буду, тем более за те, которые я Вам должен. Если Вы считаете, что я Вам должен за простой, я заплачу, но не надо обо мне думать так плохо, тем более говорить. После моих слов, таксист загрустил, и, видать, чувствовал себя неловко. Даже милиционеры, стояли, опустив глаза, только когда мы собрались уходить, один из них, который был постарше, сказал таксисту: «Ты раньше времени горячку то не пори», сказал, и укоризненно покачал головой. На этом мы и ушли, обратно ехали молча, когда я рассчитывался, он сказал, что надо тридцать рублей, я ему дал сорок, сказал: «Это за то, что Вы ожидали меня». На этом мы с ним и расстались.