Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) читать книгу онлайн
Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.
Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Но теперь и Вам придется передо мной оправдаться! Обещали приехать и не приехали. Обещали прислать статью и не прислали.
А что слышно с Вашей статьей? Прочел ли ее наконец С. Я.? Понравилась она ему? Все-таки очень хотелось бы и мне познакомиться с этой Вашей работой.
Вы спрашиваете, не знаю ли я, кто такой С. П. Варшавский? Знаю очень поверхностно, однако, пожалуй, несколько больше, чем другие. Вообще-то он — критик, но статей его в печати я не видел уже много лет. Говорили, что он подвизается как подпольный букинист. И действительно, я не один раз встречал его среди той благородно-маклаческой публики, которая с утра до ночи толпится возле книжных прилавков и у дверей у книжных магазинов.
Лет 10 тому назад, сидя как-то в парикмахерской, я услышал по радио передачу моего рассказа «Гвардии рядовой». Когда передача кончилась, диктор, не упомянув моей фамилии, объявил: «Автор композиции — Сергей Варшавский».
Выходит, что Варшавский еще и — композитор.
Но через несколько лет он открылся мне, так сказать, и еще с одной стороны.
В 1954 г., когда я отбывал свой срок в Соловьевской больнице, под конец моего пребывания там, появилась у нас, среди прочих антиков и уникумов, некая забавная личность.
Человеку этому было много за 50, но вид у него был какой-то шкетский, шпанский. Даже седой чубик свой он закручивал на тот манер, каким закручивали свои чубы фартовые шпаргонцы начала 20-х годов. И все ужимки у него были совершенно хулиганские. Играя на биллиарде, он как-то по-петушиному поджимал ногу, гримасничал, матерщинничал, щеголевато сплевывал сквозь зубы.
Помещался этот шут гороховый в «кремлевской» или в «спец»-палате, т. е. в той маленькой, на две или на три койки, палате, куда имели доступ только самые заслуженные именитые представители нашего общества.
Мне сказали, что человек этот — работник безопасности, страдает жестокой бессонницей, пытался вешаться на этой почве.
Однажды после ужина этот человек подошел ко мне и спросил:
— Вы ведь из Ленинграда?
— Да.
— А вы не знаете там такого Варшавского? Он тоже чего-то там пишет. По вашей линии, одним словом.
— Сергей Петрович?
— Во-во! Знаете, значит?
Я сказал, что немножко знаю.
— Это ведь — мой крестник.
Вспомнив, что Варшавский — еврей, во-первых, а во-вторых, сообразив, что «крестный» и «крестник» люди приблизительно одного возраста, я посмотрел на своего собеседника с удивлением — конечно, с удивлением умеренным, — ибо оба мы как-никак находились в сумасшедшем доме. Но собеседник мой, вероятно, заметил недоуменное выражение на моем лице.
— Я его когда-то арестовывал, — деликатно пояснил он.
Вернувшись в Ленинград и встретив как-то Варшавского, я не удержался и рассказал ему о моем знакомстве с его «крестным отцом». Грузный и даже величественный Варшавский, помню, страшно смутился, покраснел и пробормотал:
— Да, да… как же… помню… Очень, вы знаете, славный человек. Только, кажется, пил много…
Я не стал его расспрашивать, что и как. Судьба, как в старой хорошей новелле, помогла мне узнать, при каких обстоятельствах познакомились эти люди. Когда разбиралось дело Белых, мне привелось встретиться в одном учреждении с двумя очень славными молодыми следователями. Они рассказали мне много страшного, гадкого, назвали имена некоторых людей, реабилитацией которых они тогда занимались. Упомянули, среди прочих, имя Варшавского. Я спросил, за что и когда он был арестован.
— Э, пустяковое дело. Мальчишкой, гимназистом посещал клуб им. Герцена, в Одессе. А там анархисты подвизались. Так человека всю жизнь за это мурыжили.
Вот все, что я знаю и что могу сообщить Вам о С. П. Варшавском. О том, что человек этот работает в редколлегии какого-то сборника, мне не было известно. Но, может, после реабилитации его «привлекли», и он, действительно, что-то где-то делает.
Ответил ли Вам Варшавский? Печатают ли Вашу статью? Над чем Вы работаете сейчас?
На днях я получил книгу Н. А. Ивантер [164]. Спасибо и Вам, и ей за добрые надписи. Читать книгу я еще не начинал. Буду читать, как только слегка разгружусь от тех залежей чужих рукописей, которыми завалили меня и «Костер», и издательства, и начинающие писатели-единоличники.
За последние три недели я прочитал, кажется, только одну книгу: «10 дней, которые потрясли мир» [165]. Перечитывали? Книга и сама по себе хороша, а переизданная через 27 лет она производит впечатление взрыва. Особенно если попробовать читать ее глазами 30–25-летнего человека.
Мне писали Вера Васильевна и Ваня, что Вы познакомились со статьей Сарнова обо мне и что ваши мнения об этой рукописи разошлись, т. е. что Вы отнеслись к ней лучше, чем они. Пишут: «вероятно, Лида писала Вам»… Что же он сочинил, этот молодой человек? Признаться, я не думаю, чтобы он мог хорошо понимать обо мне в нынешних условиях. Его, если не ошибаюсь, интересовал вопрос не о том, что и как я написал, а о том — чего и почему я НЕ написал. Впрочем, я конечно, ничего не знаю — впечатления о себе этот человек оставил самые смутные и беглые.
Что в Москве? И что в «Москве»? Говорят, что сняли Атарова [166]. Правда? Меня это огорчает — и вот еще почему. Месяца полтора тому назад я получил от него письмо, где, между прочим, он писал, что, по Вашему совету, собирается печатать в журнале главу из «Республики Шкид». На письмо его я не ответил. Но сейчас, когда до меня дошли слухи, что Атаров уже не редактор, я ОЧЕНЬ пожалел, что не ответил ему. Попросту говоря, мне стало стыдно. Писать уже поздно, но если Вам доведется с Атаровым встретиться — передайте ему, пожалуйста, что я хворал и не мог написать ему. И передайте привет от меня.
5 сентября 1957. Москва.<a name="read_n_167_back" href="#read_n_167" class="note">[167]</a>
Дорогой Алексей Иванович, одновременно посылаю Вам заказной бандеролью свою статью. Она пролежала у С. Я. 1 ½ месяца, и он так и не прочел ее. Воспользовавшись тем, что он уехал в Англию, я ее забрала.
Дорогой друг, я сознаю вполне, что глава о «Республике» — самая слабая в моей статье. Не удалась, хотя я старалась очень.
Пожалуйста, прочтите, напишите мне — а статью (положив в папку!) отдайте Александре Иосифовне… Жду с трепетом.
Разлив, 9.IX.57 г.
Дорогая Лидия Корнеевна!
Долгожданную статью Вашу получил и прочел тотчас же. Читать было некогда, над головой висели всякие срочные дела и обязанности. Читая, мысленно ставил себе вехи: вот дочитаю еще одну главу, еще об одной книге, и остановлюсь, отложу. Однако не вышло: дочитываешь и тянет читать дальше. Так и проглотил залпом все 120 страниц.
Может быть, это потому, что речь идет об очень знакомых книгах и о людях, которые в большинстве своем были тебе близки? Думаю, что не в этом дело. Просто статья хорошая, написана рукой, не умеющей писать скучно, хотя назвать ее лучшей Вашей работой я тоже не решился бы. Статью отяжеляет, мне кажется, обилие цитат. Только здесь (на цитатах) иногда и спотыкаешься, уже не бежишь по строчкам, а перешагиваешь через них.
Не согласен я (об этом Вы уже знаете) с Вашей оценкой «моральных» рассказов М. М. Зощенко. Ваши комментарии к цитате на стр. 76 (где говорится о том, что злые чахнут и хворают нервной экземой, а добрые живут крайне долго и отличаются хорошим здоровьем) не кажутся мне убедительными. Что трогательного нашли Вы в этих рассуждениях, довольно грубо пародирующих «мораль» хрестоматийно-дидактических рассказов? Ведь до маленького читателя этот пародийный оттенок не дойдет, — в лучшем случае (если он уже не такой маленький), он почувствует издевку над всякой моралью вообще. В том-то и беда, что Зощенко как будто стыдится выступать в роли детского писателя, стыдится быть моралистом, забывая о том, что мораль бывает умная и глупая. (Кстати: разве это Чернышевский сказал, что дети любят умную, а не глупую мораль? Не Толстой ли?)