Музыка тишины

Правда, ей хватило честности с самого начала дать понять это самому заинтересованному лицу, с первого дня почувствовавшему на своей шкуре всю вопиющую унизительность такой дискриминации. К примеру, синьорина Мистри не гнушалась тем, что поднимала Амоса посреди урока и восклицала: «Хотела бы я сейчас, чтобы ты или твоя мать объяснили, как мне вызывать тебя к доске, чтобы ты написал и перевел эту фразу, как делают все остальные?!» Амос, разумеется, молчал, но краска стыда заливала его лицо; его способность быстро реагировать словесно, его оптимизм и сила духа тут не срабатывали – они были ничто против извращенно ревностного отношения учительницы к своим обязанностям.

Амбициозная и выскомерная, синьорина Мистри превратила преподавание в единственный смысл своей жизни. Образно говоря, она сильно недооценивала значение человеческих качеств, зато крайне преувеличивала собственное эго, доведенное до крайности, почти патологическое.

Синьорина Мистри наводила ужас на все классы, где она преподавала: когда она входила в аудиторию, там наступала мертвая тишина, никто не осмеливался сказать соседу по парте ни слова даже шепотом, не говоря уже о том, чтобы передать какую-нибудь записку; в классе царила такая тяжелая атмосфера, что во время опросов некоторым становилось плохо.

Каждое утро Амос шел в школу с все более печальным выражением лица. Он чувствовал себя подавленным и одиноким; предчувствие, что ему не удастся справиться с ситуацией, мучило его с первых дней. Во время классных работ учительница заставляла его садиться рядом с собой за кафедру, чтобы никто из товарищей не помогал ему рыться в словаре. Она требовала, чтобы он задавал ей конкретные вопросы и при этом произносил иностранные термины только в именительном падеже. Неужели она не понимала, что если человек знает именительный падеж какого-то слова, то ему наверняка известно и его значение?! И что поиск в словаре обычно осуществляется методом проб и ошибок?!

Спустя примерно два месяца психологическое состояние бедного Амоса настолько оставляло желать лучшего, что ему пришлось смириться с мыслью о необходимости сменить школу посреди учебного года, чтобы его не завалили на экзаменах. Он чувствовал себя ужасно, ведь ему предстояло разочаровать своих родных, но в определенный момент он понял, что у него просто нет другого выбора, и сдался, в надежде хотя бы не потерять год. В каком-то смысле это было поражение, но при этом честь и достоинство оставались при нем.

Его родители и родственники немедленно активизировались, чтобы быстро перевести его в магистратуру в том же городе, что было непросто, так как учебный год уже начался, – необходимо было озвучить причины, которые сами по себе унижали и расстраивали Амоса, и без того очень болезненно воспринимавшего свое первое настоящее поражение. И все-таки ему пришлось в очередной раз склонить голову перед волею судьбы, и он переступил порог новой школы в полной прострации и с абсолютным отсутствием энтузиазма.

Но в общем-то, несмотря ни на что, происходящее в тот момент представляло собой новую главу его жизни и окончательное расставание с крайне болезненным опытом, из которого он сделал вывод: фанатизм и косность ума способны принести большую боль ближнему.

Родители проявили полное понимание, да и одноклассники были на его стороне, демонстрируя свою солидарность молча или открыто. А ведь до тех пор Амос не в полной мере отдавал себе отчет в их симпатии и хорошем отношении к нему. Тем не менее поражение осталось поражением; его никто не в состоянии был перечеркнуть, и в глазах Амоса оно выглядело несмываемым пятном на его репутации. Все его мечты рушились, подобно карточным домикам, а на горизонте уже вырисовывались неуверенные контуры будущего, мрачного и печального, полного разочарований, ограничений, унижений и горечи; по крайней мере, именно так виделось оно Амосу, когда товарищи провожали его, когда он обсуждал новые планы с родителями, когда впервые входил в магистратуру, не ожидая ничего хорошего, совершенно ничего и ни от кого.

Войдя в ворота, ведущие во дворик, разбитый перед старинным зданием, которое администрация выделила для тех, кто собирался стать учителем начальной школы, Амос услышал приглушенный, но веселый звук голосов, шум, треск, а с первого этажа до него донесся приятный детский голос, который пел что-то, напомнив ему о существовании в этой школе уроков музыки.

Мать Амоса позвонила в дверь, и им открыла полная женщина средних лет, низенького роста, с одышкой, но радостно улыбавшаяся во весь рот. Она пригласила их войти и позвала директора. Потом вдруг погладила новичка по голове и пожелала ему удачи. Попрощавшись, милая женщина удалилась.

В нескольких метрах от них, прямо на лестнице, какая-то девочка остановилась и принялась разглядывать Амоса, которого она никогда не видела, но, вероятно, слышала о нем что-то. Заметив директора, она быстро отвернулась и бросилась бежать, легкая и изящная, словно газель.

Вскоре Амоса проводили в аудиторию и представили одноклассникам, которые, как ему показались, были довольны новым пополнением, а также тем, что их ненадолго отвлекли от учебы. Затем все вернулось на круги своя, и учительница по литературе смогла продолжать вести занятие.

Когда прозвенел звонок на последний урок, Амос почувствовал, как краска бросилась ему в лицо: он знал, что для занятий французским ему предстояло перейти в другую аудиторию, а здесь должны были остаться те, кто изучал английский. Но он не представлял, у кого попросить помощи, и тем более не знал, куда ему идти. Он встал, как и все остальные, вышел из-за парты и остановился, притворившись спокойным, хотя внутри у него все бушевало. Некоторые его одноклассники уже вышли из класса, другие собирали что-то со своих парт, а он не знал, что ему делать, куда двигаться, как преодолеть препятствия на своем пути и избежать неловких ситуаций.

Охваченный тревогой, он растерялся в поисках решения, но тут чья-то сильная рука решительно опустилась ему на плечо и спокойный, красивый голос приветливо произнес: «Меня зовут Адриано. Хочешь, вместе пойдем на французский? Я бы хотел с тобой поговорить». Затем та же рука взяла Амоса за предплечье и повела по коридору в другую аудиторию, а там препроводила прямиком до самого стула. За эти короткие мгновения между двумя одноклассниками родилась такая крепкая и чистая связь, что ее без колебаний можно было назвать Настоящей Дружбой.

Знакомство с Адриано, вне всякого сомнения, ознаменовало собой судьбоносный поворот в жизни Амоса. Прежде всего, к нему немедленно вернулись хорошее настроение, вера в самого себя и в ближнего. Во-вторых, новый друг поработал и над его внешним видом, посоветовав отказаться от элегантных костюмов – брюк в стиле принца Уэльского, пальто из верблюжьей шерсти, белых рубашек с накрахмаленными воротничками – и проводив в магазин, где Амосу были куплены джинсы. Адриано также удалось избавить Амоса от некоторых жестов, свойственных только незрячим, что никогда не приходило в голову его родственникам. Переодетый и слегка подкорректированный, Амос стал совершенно другим человеком.

Адриано был очень энергичным парнем, вечно изобретающим разного рода шутки, организовывающим веселые мероприятия, всегда жизнерадостным, искренним и открытым, он был центром вселенной для ребят своего круга, и без его совета никто не осмеливался ничего предпринимать. Кроме того, все его выходки и розыгрыши немедленно становились достоянием общественности, и многие старались ему подражать.

Однажды друзья вдвоем отправились в бар, выпить чашечку кофе. Там к ним присоединился молодой человек, который принялся рассказывать Амосу множество историй про Адриано: эпизоды из его детства, байки о котором ходили по городу, – всегда вызывая хохот у слушателей.

«Однажды утром, – говорил он, – этот несчастный углядел на дорожке возле своего дома коня, запряженного в двуколку, полную разного барахла, которое надо было сгрузить на складе по соседству. И вот, представь себе, Адриано был поражен размерами половых органов бедного животного. Он побежал в дом, схватил рогатку, которую прятал у себя в комнате, засел в засаду, так чтобы его никто не видел, прицелился и… выстрелил коню прямо туда! Можешь себе представить, что случилось дальше. Конь взвился на дыбы, перевернув вверх тормашками двуколку. Ты бы слышал, как ругались мужики, которые не поняли, с какой стати бедная животина вдруг взбесилась! А он, – парень демонстративным жестом ткнул в сторону Адриано, с улыбкой молчаливо подтверждавшего рассказ, – побежал обратно в дом, сказал маме, чтобы она ни в коем случае не открывала никому дверь, особенно если будут спрашивать мальчика в полосатой маечке, и залез под кровать».