Кризис добровольчества

Указанный мною смотр является для полка эпизодом историческим. На нем не произошло ничего внешне примечательного, проведен он был в обычных рамках строевого устава, но впечатление оставил незабываемое. В этот день все чины полка лично почувствовали силу полка, и виденная ими картина настолько запечатлелась в душах белозерцев, что до конца гражданской войны никакие испытания уже не могли вытравить веры в свой полк. Много лет прошло с тех пор, но когда я теперь встречаюсь с белозерцами, все они неизменно и с волнением вспоминают смотр у Ворожбы. Тот смотр объединил всех нас в одну крепкую полковую семью. Я это чувствовал всем своим существом. В подобных же переживаниях признавались мне потом и офицеры.

С этого дня я постиг воспитательное значение смотров, моральную ценность которых раньше преуменьшал. Система смотров и парадов была применяема и в Галлиполи. Она оказалась чрезвычайно жизненной и имела большое воспитательное значение, ибо ничто так не действует на людскую психику, как демонстрация дисциплинированной силы.

В период нахождения полка у Ворожбы туда приезжал генерал Кутепов, дабы посетить вновь сформированный 2-й Дроздовский полк (пехотный). Командиром полка был назначен полковник Манштейн, о котором я упоминал в начале своих записок как об офицере исключительной доблести.

Новый полк формировался в условиях достаточно благоприятных и отнюдь не схожих с таковыми же условиями олонцев, частей 31-й дивизии, Сводно-стрелкового полка и других. 1-й Дроздовский полк, полк сильный и богатый, щедро снабдил своего младшего брата всем, чем мог. Все же, несмотря на подобную помощь и на содействие начальства, 2-й полк испытывал нужду во многом. Полковник Манштейн лично высказывал мне, что он больше надеется на самоснабжение в боях, чем на отпуски из армейских складов. Дух дроздовцев и имя командира являлись надежным залогом того, что полк будет воевать прекрасно. И действительно, он воевал отлично, но не раз ему приходилось своею доблестью и кровью восполнять недочеты формирования.

К приезду командира корпуса был выставлен почетный караул от белозерцев. Нарядный, однообразный вид караула, одетого в новое обмундирование, и большой оркестр, сиявший ярко начищенными инструментами, произвели, по-видимому, на генерала Кутепова отрадное впечатление, что он тогда же мне и высказал.

· А штыков у вас сколько?

·

· Две тысячи.

·

· Здорово!

·

На лице командира корпуса отразилось некоторое недоверие, внутренне меня задевшее. Присутствовавший при этом разговоре полковник Манштейн случайно рассеял это недоверие.

— Белозерцы, ваше превосходительство, богатые. У них в ротах 120–150 штыков, много пулеметов.

И в голосе командира вновь формируемого полка послышалась естественная зависть.

В привокзальном скверике был устроен скромный обед для генерала Кутепова. Присутствуя на этом обеде, я из докладов Манштейна уже в подробностях узнал об огорчавших его недостатках снабжения. Командир корпуса утешал молодого командира полка и приводил в пример белозерцев. Ссылка эта только лишь утверждала истину, что в Добровольческой армии части не формировались нормальным порядком, а самозарождались и саморазвивались… Да и чем иным мог подбодрить Манштейна генерал Кутепов, сам не имевший никаких запасов?

В конце лета 1919 года главное командование приступило к формированию новых частей, справедливо полагая, что быстро увеличивающийся масштаб борьбы требует и соответственного развития сил. Это похвальное решение явилось, однако, сильно запоздавшим (речь идет о практическом осуществлении), ибо безвозвратно было упущено лучшее для этого дела время — лето, и не был использован полностью тот, несомненно, большой подъем, какой переживало население богатых южнорусских губерний в первый период освобождения от большевиков.

Как известно, в довоенные годы Харьков, Полтава, Курск, Кременчуг и ряд других городов являлись стоянками тех или иных частей. Во многих пунктах полки квартировали десятилетиями. Города считали эти части «своими», а офицерский состав имел прочные и разнообразные связи с населением. После развала фронта в 1917 году офицерство вернулось в свои прежние стоянки, с которыми они были связаны всеми своими интересами — служебными, семейными, имущественными и прочими. Казалось бы, что, восстанавливая государство, надлежало параллельно возрождать и русскую армию, национальное самосознание которой было всегда вне упрека. И не подлежит сомнению, что если бы приступили к воссозданию прежних частей, то подобная система дала бы прекрасные результаты. Города всячески пошли бы на помощь «своим» полкам. Зная в своем гарнизоне, как говорится, все ходы и выходы, офицерство, возрождая родные части, много помогло бы своими связями делу формирования. И это были бы старые доблестные полки со столетней историей и с ярко выявленными государственными взглядами.

К сожалению, главное командование, несмотря на просьбы «с мест», отказалось от этой мудрой системы и шло по пути импровизации, поддерживая всем своим авторитетом добровольческие принципы.

Вместо формирования прежних полков, давших бы многочисленные резервы, в которых так нуждался фронт, было приступлено к развертыванию «цветных» полков в бригады, а затем и в дивизии. Подобное решение являлось ошибочным во всех отношениях. Как ни сильны были духовно и материально эти части, все же выделение всего потребного для формирования двух и трех полков значительно ослабило первоисточники. Повторялась та же ошибка, какая была проделана в начале 1917 года при образовании третьеочередных дивизий. К тому же усиление армии на 3–4 полка, первоначально слабых численно и бедно снабженных, мало изменяло соотношение сил на тысячеверстном фронте. С точки зрения идеи и системы, эти формирования были типичной импровизацией. К тому же формирование частей происходило преимущественно на орловском направлении. В итоге — усиленные войска этого направления выдвинулись клином к северу и подставили под удары большевиков свои открытые фланги.

КИЕВСКИЙ ФРОНТ

После отъезда генерала Кутепова было получено приказание о сосредоточении 4-й пехотной дивизии в районе станции Бахмач — Круты, что и было выполнено незамедлительно. На станции Круты я получил указание прибыть на станцию Нежин и явиться там к генерал-лейтенанту Бредову⁸ для получения дальнейших назначений.

С точки зрения войск курского направления, Киевский фронт расценивался как второстепенный. Это было, конечно, обывательское мнение, ибо успех Московской операции находился в непосредственной зависимости от того, насколько прочно обеспечены фланги армии. Поэтому стратегическое значение Киевского фронта было велико.

Войска Киевской области, находившиеся в непосредственном ведении генерал-лейтенанта Бредова, занимали правый берег Днепра, примерно на линии Святошино — Боярки. С севера, со стороны Чернигова, Киев прикрывался Козелецкой группой, оборонявшей участок Остер — Козелец. В общем, радиус обороны не превышал 20–25 верст, что для такого крупного центра, как Киев, было крайне недостаточно. Повсюду большевики имели двойное или тройное превосходство в силах. Особенно угрожающим обороне города являлся северный участок, ибо в случае успеха на черниговском направлении большевики быстро выходили бы в тыл Киевской группы.

Третьим участком обороны был нежинский. Кроме действовавших там красных частей, в болотах и лесах к северу от Нежина имелись сильные банды Кропивнянского. Бывший офицер Кропивнянский одинаково враждебно относился и к белым, и к красным. Среди крестьянского населения шайки эти, пополняемые местными уроженцами, имели известные симпатии.

Войска козелецкого и нежинского участков несколько раз пытались овладеть Черниговом, но безуспешно. Превосходящие во много раз силы большевиков, казалось, надежно прикрывали древний город.

Постоянная угроза Киеву и железной дороге Курск — Киев властно требовала необходимости разбить Черниговскую группу красных и отбросить ее за Десну. Только по исполнении этого можно было считать, что Киев и указанная железная дорога прикрыты с севера более или менее надежно.