Записки авиатора

- А когда наступила ночь, мы перестали ждать помощи и приготовились достойно умереть. Нам предлагали сдаться, обещали свободу. Но мы и слушать не хотели. Страха ни в ком из нас не было. Каждый знал, что все равно победа за нами, - закончил он свой рассказ.

Несколько минут все молчали. Затем заговорил кто-то еще. Пошли рассказы, веселые и грустные, воспоминания о незабываемых страницах жизни. Каждый из нас находил в своей памяти десятки случаев, перед которыми [92] рассказ о моем пресловутом шалаше казался лепетом ребенка. Но сколько ни старались мы найти в своих былых переживаниях что-либо похожее на обуявшее меня сегодня чувство слепого, безотчетного страха - ничего не находилось. Такого не было, - в один голос говорили все. И это было верно, я знал это по собственному опыту.

- Хорошо, товарищи, - раздался чей-то голос, - коллектив побеждает страх. Это верно. Но бывают и такие случаи, когда человеку приходится встречаться с опасностью один на один. Так, например, было сегодня. Чем же объяснить, что страх перед шалашом заставил без оглядки бежать человека, которого никто из нас не может заподозрить в недостатке храбрости? И в одной ли храбрости здесь дело?

И не дождавшись ответа, он продолжал, обернувшись ко мне:

- Скажите, а если бы вам или любому из нас, очутившемуся на вашем месте, было приказано заснять тот злосчастный шалаш? Если бы от выполнения этого приказа зависела жизнь людей, защита Родины или какая-нибудь научная победа? Бежал бы кто-нибудь из нас тогда?

Мы переглянулись, улыбнувшись нелепости такого предположения.

- Конечно, нет, - решительно ответили сразу несколько голосов.

И наш необычайный диспут разгорелся с новой силой. Перебивая друг друга, волнуясь и торопясь, все с жаром и страстью приводили примеры, один другого ярче, о людях, которые один на один шли на страшную опасность, на верную смерть во имя светлых идей Коммунистической партии, во славу нашей Родины.

На этот раз мы расходились по своим палаткам позже обычного. По времени была ночь, а солнце по-прежнему висело над льдами, высекая из их острых граней снопы разноцветных искр. Откуда-то издалека, быть может, из моих торосов, доносился тихий и заунывный вой ветра. Мы шли молча, все еще поглощенные мыслями, которые всколыхнул в нас недавний разговор. Прощаясь, кто-то вдруг рассмеялся и закричал вдогонку уходящим: [93]

- Так что же такое все-таки страх, товарищи?

Мы ответили ему дружным смехом и шутками, так как излишне было снова повторять то, что каждый из нас твердо знал.

…Через двое суток после этого разговора, несмотря на не вполне благоприятную погоду, мы вылетели с Северного полюса на остров Рудольфа. Оттуда позднее благополучно добрались до Большой земли, до родной Москвы.

Никто из нас не предполагал, что в самое ближайшее время нам предстояло вновь вернуться в Арктику.

16. Опять к полюсу

В октябре 1937 года наша экспедиция находилась на острове Рудольфа, входящего в архипелаг Земли Франца-Иосифа, и выжидала погоды, чтобы вылететь на поиски самолета Сигизмунда Леваневского, который пропал при перелете из Москвы через Северный полюс в Америку.

Солнце уже не всходило. Стояли полярные сумерки, но и они продолжались не более двух часов. Надвигалась полярная ночь.

Погоды все не было. То целая цепь мелких циклонов шла с запада, то подходил один мощный циклон, обрушиваясь на архипелаг суровыми метелями и сильными ветрами. А когда кончилась пурга, нависли густые облака. Мы ориентировались на лунные периоды, полагая, что с появлением луны наступит небольшое прояснение и можно будет вылететь к полюсу.

Каждый вечер, когда синоптическая карта была готова, командный состав экспедиции собирался на разбор погоды. И каждый раз метеоролог говорил: «О вылете не может быть и речи».

Лишь 5 октября, по данным метеорологов, наметился подход к Земле Франца-Иосифа области высокого давления. На следующий день установился антициклон.

Так как у нас почти не было ночного аэродромного оборудования, а посадка темной ночью, да еще в плохую погоду, была делом рискованным, нам оставалось вылететь с таким расчетом, чтобы вернуться на остров Рудольфа в сумерки. Это была последняя надежда полететь [94] к полюсу, так как через несколько дней кончались сумерки и начиналась полярная ночь.

Мы собрались для окончательного решения: вылетать или нет. Метеоролог докладывал, что через 7-8 часов антициклон пройдет и остров Рудольфа вновь закроют низкая облачность и туман. Возвращение будет отрезано. Все склонились над синоптической картой. Мне казалось, что так быстро область повышенного давления не может пройти или во всяком случае будут отдельные разрывы и прояснения, если не на самом острове Рудольфа, то поблизости. И уж, конечно, небольшой район хорошей погоды где-либо на архипелаге Франца-Иосифа должен быть.

При разборе карты погоды синоптик еще раз категорически высказался против полета:

- Лететь ни в коем случае нельзя.

- Ваше мнение? - спросил меня Шевелев.

- Я за полет!

- Необходимо вылететь во что бы то ни стало, - продолжал я, - и если остров Рудольфа будет закрыт, что мне кажется мало вероятным, то надо искать посадки где-либо на соседних островах. Для этого необходимо выставить в ряде пунктов архипелага Франца-Иосифа специальные дозоры, которые сообщали бы погоду и готовность к приему самолета. Самолет может сесть на одном из открытых от облачности островов, а потом, при удобном случае, можно будет перелететь на остров Рудольфа. Лететь надо, пока еще есть немного светлого времени, лучшей погоды мы не дождемся.

- Ну, а ты как, Михаил Васильевич? - спросил Водопьянова Шевелев. Водопьянов до этого молчал. Он подумал и сказал:

- Лететь можно. Где же ее искать, хорошую-то погоду?

Разгорелся горячий спор. Молоков, Мазурук, Алексеев были против. Мы с Водопьяновым оставались одни. Я настаивал, что погода быстро не может перемениться, где-нибудь на Земле Франца-Иосифа найдутся районы, если не с хорошей, то с вполне приемлемой погодой. Внес предложение - одному тяжелому самолету вылететь на Землю Александры, другому - на остров Грюенбель. Маленький самолет полетит на остров Рейнер. Эти самолеты должны сесть на островах, приготовить аэродромы, раскинуть радиостанции и непрерывно сообщать [95] о состоянии погоды. На каком-либо из этих пунктов МЫ сможем сесть.

Метеоролог яростно доказывал, что лететь невозможно. Мы с Водопьяновым стояли на своем.

- Вы считаете, что надо вылетать? - обратился к нам Шевелев. Мы еще раз ответили утвердительно.

- Ну, так летим!

Все стали одеваться. Мазурук получил распоряжение готовить машину и вылетать в район Земли Александры. Алексеев - готовиться к вылету на остров Грюенбель. Легкие машины готовились к полету на остров Рейнер.

По телефону на аэродром передано распоряжение разогревать моторы нашего корабля. Мы должны были вылететь около трех часов. Алексеев и Мазурук вылетали тотчас после наступления светлого времени. Вездеход, до отказа набитый людьми, приборами, рюкзаками и другим снаряжением, пошел от зимовки на аэродром. Он медленно взбирался на крутую гору. Морозная, ясная, звездная ночь. Луны не видно. Холодно. Мы кутаемся, закрываем лица высокими воротниками шуб.

Ехали молча. Изредка кто-нибудь из нас покрякивал от мороза и хлопал рукавицами, чтобы разогреть окоченевшие руки.

Никому не хотелось говорить. Всем почему-то казалось, что этот перелет затевается зря и что назревают какие-то большие неприятности.

На аэродроме подготовка шла полным ходом. Маленький прожектор, установленный на крыше аэродромного домика, освещал самолет. Он четко выделялся на черном фоне суровой ночи. Мороз крепчал. В темноте люди часто не узнавали друг друга - так все заиндевели от мороза. Меховая одежда покрывалась слоем инея. Часто бегали к аэродромному домику, где жарко топилась печка и можно было обогреться.

Трудно различать в полярной ночи, что происходит с погодой. Но казалось, что запад уже начинает закрываться облаками. С подготовкой корабля спешили. Ко мне часто подходил то один, то другой участник экспедиции и, указывая на запад, говорил предостерегающе: