Записки о Пушкине. Письма
Записки о Пушкине. Письма читать книгу онлайн
Талантливых натур среди декабристов было много, и Пущин по праву заслужил эту характеристику. Он был и талантливой натурой, и замечательным общественным деятелем, и стойким убежденным участником революционного движения 20-х годов XIX столетия.
Первый друг А. С. Пушкина, он оставил в нашей мемуарной литературе такое ценное наследство, как Записки – обстоятельный и достоверный документ для характеристики Пушкина-лицеиста.
В настоящем издании, кроме Записок, помещено 256 писем И. И. Пущина. До последнего времени их выявлено около семисот. Больше двух третей из общего числа печатаемых писем относится к тридцатилетнему пребыванию Пущина в тюрьмах и на поселении. В них имеется разнообразный материал для знакомства с историческими и бытовыми условиями.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
6. М. И. Пущину [116]
[Москва], 30 мая [1825 г.].
Вот Якубович, любезнейший Михайло! Прошу тебя с ним познакомиться или узнать его короче, если с ним прежде был знаком. Ты не узнаешь в нем прежнего шалуна – все это прошло. Грузинский воздух прогнал дурь из головы: он там наблюдал, думал и учился. Впрочем, опять не надобно искать в нем совершенства, как некоторые полагают в Москве. Я всегда с удовольствием с ним видался; рассказы его были для меня занимательны, хотя я любил бы, чтобы он не делал столько восхищений и не употреблял бы высокопарных слов, которые напоминают мне Белоусовича…
Якубовича ты должен познакомить с твоими товарищами, особенно прошу с Назимовым свести его.
Летом, признаюсь, несносно действовать в Суде, где, впрочем, дела идут порядочно…
Нарышкин с батальоном стоит в двух верстах от Москвы – его иногда посещаем.
Твой Иван П.
7. М. И. Пущину
Москва, 26 июля 1825 г.
Я располагаю нынешний год месяца на два поехать в Петербург – кажется, можно сделать эту дебошу после беспрестанных занятий целый год. Теперь у меня чрезвычайно трудное дело на руках. Вяземский знает его – дело о смерти Времева. Тяжело и мудрено судить, всячески стараюсь как можно скорее и умнее кончить, тогда буду спокойнее…
Пиши ко мне: твои известия гораздо интереснее моих – у меня иногда от дел голова так кружится, что я не знаю, чем начать и чем кончить!
8. М. И. Пущину [117]
[Москва], 9 ноября [1825 г. ]
В начале декабря непременно буду – в письме невозможно всего сказать: откровенно признаюсь тебе, что твое удаление из Петербурга для меня больше, чем когда-нибудь горестно… Я должен буду соображаться с твоими действиями и увидеть, что необходимость заставит предпринять…
9. С. M. Ceменову [118]
[Петербург, 12 декабря 1825 г.].
Когда вы получите сие письмо, все будет решено. Мы всякий день вместе у Трубецкого и много работаем. Нас здесь 60 членов. Мы уверены в 1000 солдатах, коим внушено, что присяга, данная императору Константину Павловичу, свято должна наблюдаться. Случай удобен; ежели мы ничего не предпримем, то заслуживаем во всей силе имя подлецов. Покажите сие письмо Михаилу Орлову. Прощай, вздохни об нас, если… Успех в руках бога!! [119]
10. Родителям и сестрам [120]
[В пути] 17–31 октября [1827 г.].
Здравствуйте, милые мои, я опять, благодаря бога, нашел возможность писать к вам. Может, утешат вас минуты, которые с добрым моим товарищем путешествия… с тем, который должен будет вам доставить эту тетрадку. – О чем? И как спросить?
С каким восхищением я пустился в дорогу, которая, удаляя от вас, сближает. Мои товарищи Поджио и Муханов. Мы выехали 12 октября, и этот день для меня была еще другая радость – я узнал от фельдъегеря, что Михайло произведен в офицеры.
Я не буду делать никаких вопросов, ибо надеюсь на милость божию, что вы все живы и здоровы, – страшно после столь долгой разлуки спросить. Я молился о вас, и это меня утешало.
Начнем с последнего нашего свидания, которое вечно будет в памяти моей. Вы увидите из нескольких слов, сколько можно быть счастливым и в самом горе. Ах, сколько я вам благодарен, что Annette, что все малютки со мной. [121] Они меня тешили в моей золотой тюрьме, ибо новый комендант на чудо отделал наши казематы. Однако я благодарю бога, что из них выбрался, хотя с цепями должен парадировать по всей России.
Будущее не в нашей воле, и я надеюсь, что как бы ни было со мной – будет лучше крепости, и, верно, вы довольны этой перемене, которую я ждал по вашим посылкам, но признаюсь, что они так долго не исполнялись, что я уже начинал думать, что сапоги и перчатки присланы для утешения моего или по ошибочным уведомлениям, а не для настоящего употребления.
Продолжение впредь, теперь мешают. Я все возможные случаи буду искать, чтобы марать сию тетрадку до Тобольска. Извините, что так дурно пишу – я восхищаюсь, что и этим способом могу что-нибудь вам сказать в ожидании казенной переписки, которую, верно, нам позволят иногда; по возможности будем между строками писать лимонным соком…
Adieu. Молю бога о вас.
22-е [октября 1827 г.].
Мы едем довольно спокойно – фельдъегерь добрый человек. [122] Дорогой я видел в Ладоге Кошкуля на секунду, – он мне дал денег и ни слова не сказал – видно, боялся, ибо убежал, поцеловавши меня, а я остался с вопросом об вас. Признаюсь, меня это удивило и немного пугает. Твердое упование на бога подкрепляет и утешает. С нетерпением жду известия об вас. – Annette, надеюсь, что ты будешь аккуратна попрежнему, однако будь осторожна с лимоном, ибо Муханов мне сегодня сказал, что уже эта хитрость открыта, и я боюсь, чтобы она нам не повредила. Пиши смело о делах семейных и об друзьях.
Об Муханове уведоми как-нибудь сестру его: она живет в Москве на Пречистенке и замужем за Шаховским, зовут ее Лизавета Александровна. Скажи ей, что брат ее перевезен был из Выборга для присоединения к нам двум – и слава богу мы все здоровы.
Первые трое суток мы ехали на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив. Не знаю, как будет далее, а говорят – худа дорога, сделалось очень тепло. Заметь, в какое время нас отправили, но слава богу, что разделались с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что в человеческой душе на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
Во-первых, спасибо Eudoxie за Martyrs, [123] я ими питался первое время, и Annette за все книги, которые другим также пригодились, хотя Фридберг купил мне «Génie de Christianisme», [124] но более ничего не мог выпросить. Я уверен, что вы его с разных сторон атаковали, но он на этот счет слишком– аккуратен. Тюрьму он поправил и много делал нам добра вообще. Спасибо Плуталову – посылки ваши меня много утешали, и я мог иногда с другими делиться. – Верно, Варенька Рябинина делала кисет! Кто положил группу? – Малютки очень похожи – особенно Катя имеет необыкновенное выражение участия. Я знаю только, что Catherine родила благополучно дочь, но где она – мне неизвестно. Когда-то бог даст мне узнать это все. Опять скажу, что удивляюсь Кошкулю, что он мне ничего не сказал.
Поцелуйте у батюшки и матушки ручьки [125] и скажи ему, что я получил от Кошкуля 300 рублей – для сведения.
Вы не можете себе представить, с каким затруднением я наполняю эти страницы в виду спящего фельдъегеря в каком-нибудь чулане. Он мне обещает через несколько времени побывать у батюшки, прошу, чтобы это осталось тайною, он видел Михаила два раза, расспросите его об нем. Не знаю, где вообразить себе Николая, умел ли он что-нибудь сделать. Я не делаю вопросов, ибо на это нет ни места, ни времени. Из Шлиссельбурга не было возможности никак следить, ибо солдаты в ужасной строгости и почти не сходят с острова.
