Огненная лавина

31 декабря 1942 г. Москва, поселок Сокол

Добрый день, Лиля! Пишу это письмо только для тебя, но можешь показать его и папе. Журить тебя я уже не буду, буду, прямо говоря, ругаться. Ты поступила в институт учиться, это хорошо. Что именно в этот институт - тоже хорошо: твое дело выбирать. Но у тебя нехорошие мысли. Будто твоя учеба в тылу бесполезная и даже вредная штука. Говорить много не буду. Надо только понять, что отличная, самоотверженная работа в тылу сказывается громадным облегчением на плечах нашей армии. Что было, если бы все вдруг захотели в армию. Глупо это, даже думать не хочется. Тем паче, ты стоишь во главе вашей комсомольской организации. Поставили на руководящую работу - руководи. А уйдешь куда-то... что это? - дезертирство. Понятно? Все об этом.

Насчет меня ты здорово расписала. И сам не пойму, что во мне особенного. Но что армия, фронт да еще непосредственное участие в бою действительно сказываются на человеке - это правда. Я сейчас сам себя не узнаю.

С приветом Юра

15 февраля 1943 г. Москва, поселок Сокол

Добрый день, дорогие папа и Лиля!

Пишу вам это письмо и сообщаю вам, что у нас сейчас очень большая радость. Нашей части присвоили гвардейское звание. Теперь я - гвардии старшина Зыков. Эту великую честь быть гвардейцами мы собственной кровью завоевали на полях Великой Отечественной войны. Страна по заслугам оценила нас - теперь мы гвардейцы! Это звание мы не опозорим. Куда, на какой участок фронта ни послала бы нас Родина, мы будем драться, как дрались и дерутся гвардейцы, герои народной войны.

С приветом Юра

Москва, поселок Сокол

Добрый день, дорогие папа и Лиля!

Жизнь моя сейчас течет своим чередом. Мирно и спокойно. Можно сказать, что мы сейчас находимся на отдыхе. Занимаемся, тренируемся. А вообще, заслуживающего внимания в нашей жизни нет ничего. Посылаю вам карточку. Она у меня единственная. Снимался еще в январе, а достал только сегодня. Сейчас у меня вся правая сторона в медалях и орденах, и на левой есть орден - приеду и не узнаете.

За Сталинград я получил знак и звание гвардейца, медаль "За оборону Сталинграда", орден Отечественной войны II степени и орден Красного Знамени. На снимке орден Отечественной войны II степени, но, вот беда, я его в один из последних боевых вылетов сильно повредил. Придется ждать, когда приеду в Москву. Только там его смогут исправить.

Ну, пока, дорогие. Где сейчас мама?

С приветом Юра

27 мая 1943 г. Москва, поселок Сокол

Добрый день, Лилечка!

Открытки, твою и Эвирушкину, получил и спешу ответить вам обоим сразу. Но много писать о себе я не знаю о чем. Слишком обыкновение и проста моя жизнь.

Эвир спрашивает, сколько я сбил самолетов врага? Ни одного. Ведь я не истребитель, а штурмовик. А это самый благородный род авиации. Перед штурмовиками должны преклоняться все. В тяжелый туман, в дождь, в снег, в любую погоду и в любое время громят они живую силу и технику врага. А сколько зенитного огня, сколько "мессеров" и "фоккеров" посылают на них! Но я за все время боев не знал ни одного случая, где бы "илы" не выполнили своего задания. Даже немцы не могут скрыть ужаса и восхищения перед летчиками-штурмовиками. В воздухе я не сбивал противника, но сколько самолетов уничтожено мною на земле бомбами и пушками, сколько танков и автомашин, а сколько пехоты врага навечно легло под огнем моих пулеметов!

Ты, Эвир, просишь рассказать о каком-либо подвиге моем или товарища. Это могут сделать корреспонденты газет, а я не в силах. Ведь вся работа штурмовика - это один большой эпизод. Со стороны смотря, в нем можно иногда увидеть и даже нотки героического. Но для меня лично борьба с врагом превратилась в необходимость, как здоровый и полезный труд для здорового человека. Иногда работаешь вполне спокойно, иногда бывает трудно, тяжело и даже страшно. Только все переживания в себе хранишь и не показываешь их другим.

Ну извините за короткое письмо.

С приветом Ю.

1943 г. Москва, Зине Смирновой

Добрый день, Зина!

Давно нет от тебя ответа, хотя, правду говоря, и я давно тебе не писал. Не обижайся на меня. Я по-прежнему неисправим: опять эта самая лень-матушка. Хотя у меня есть большое оправдание. Сейчас у меня очень много боевой работы. Часто, когда под плоскостями моей боевой машины проплывают берега седого Днепра, я вновь испытываю чувство радости, что вижу великую украинскую реку, ставшую нам такой родной и близкой.

Красивый, тихий, ласковый. Помнишь, как его описывал Гоголь? Я видел его таким еще до войны. Но сейчас он другой - седой и хмурый. Его холодные осенние волны пенятся от разрывов снарядов и бомб. Небо над ним содрогается от гула моторов десятков самолетов, а берега политы кровью героев, отдавших жизнь свою за счастливое и радостное будущее нашей Родины.

Врагу не топтать больше берегов Днепра, ему не быть там, откуда прогнала его наша Красная Армия.

Моя машина летит дальше на запад, там, впереди, где черными шапками встают передо мной разрывы зениток - враг. Он мечется подо мной в страхе и злобе, трясущимися руками посылает в меня огонь или, если в воздухе, до пота сжимает управление своего полосатого "фокке-вульфа".

И тут во мне загорается огонь борьбы, мести за нашу поруганную землю, чувства, которые всегда сопровождают меня в бою. Внизу враг. И послушная рулям машина с ревом несется вперед, вниз, туда, где засуетились, забегали черные козявки-фрицы, где неуклюже застыли серые коробки танков с черными крестами на боках. Глаз никогда не подводил меня, а руки всегда уверенно жали гашетки пушек и пулеметов. Огонь, огонь, больше огня!

Прерывистые нити трасс связывают сейчас мой самолет с целью. Это летит на немцев смерть - черная, верная смерть. Хватит стрелять, вниз идут бомбы. Вывожу из пикирования, разворачиваюсь. Внизу огонь, дым. Несколько самолетов повторяют мой маневр. Это мои товарищи.

Еще один заход, и еще, и так до последнего патрона. В воздухе черно от зенитных разрывов. Они рвутся справа, слева, впереди - кругом. Легко маневрирую среди этих маленьких, но злых облачков. Кое-где шныряют "фоккеры". Они тоже не так страшны. Впервой с ними что ли встречаться? Мой стрелок недавно двух сбил. "Яки" наши с ними уже ведут бой. Разворачиваюсь над полем боя и беру курс на свою территорию, домой. И снова подо мной Днепро. Сейчас, кажется мне, улыбается он и благодарит. Действительно, неплохо поработали.

Впереди аэродром, посадка. Это было вчера, а сегодня командир полка поздравил меня с четвертой правительственной наградой - вторым орденом Красного Знамени. Как бы мне хотелось побыть сейчас дома, но нельзя, слишком много впереди еще дел предстоит. Уж лучше вернемся, когда совсем разобьем врага. Эх, и заживем же мы тогда!

Ну а пока всего хорошего, Зина, Извини меня за немного лирическое настроение.

С приветом Юра

Август, 1943 г. Москва, поселок Сокол

Добрый день, дорогие папа, мама, Лилечка и Эвир!

У меня все в порядке, есть сейчас свободное время, и я сел вам писать письмо. Живу я помаленьку, неплохо. Меня приняли в члены партии. А вчера я праздновал свой юбилей (сотый боевой вылет) и годовщину своего пребывания на фронте. Ты, папочка, наверное, помнишь, когда я приезжал прошлым летом домой. Кажется, и немного времени прошло с тех пор, но сколько "воды утекло", сколько пришлось пережить...

С приветом Юра

1943 г. Москва, Зине Смирновой

Добрый день, Зина!

Вчера вечером письмо твое получил, ну а сегодня утречком решил ответить. Сразу, правда, не удалось это сделать. Только пошел в столовую позавтракать (после думал приняться за письмо), как вызвали и дали задание сходить на разведку. Есть у нас небольшое "колечко", а в нем войск немецких - слава богу. Вот туда я и полетел, побыстрее хотим мы с ними разделаться. Да встретил туман по пути, машина льдом стала покрываться. Пришлось вернуться: тяжело было лететь. У меня и сейчас еще руки дрожат, когда пишу, это все от напряжения большого. А вот после вчерашних полетов я хотел кое-что записать в блокнот, да не смог. Ну и отложил до сегодняшнего дня. Сейчас тяжеловато стало работать. Погода плохая стоит. Вот и посылают нас, и меня, в частности, как "старого" (не по годам, конечно) летчика в полет. Ну а нас таких не особенно много, вот и приходится в день по нескольку раз летать. Но мне что-то не очень хочется сегодня говорить и думать об этих осенних полетах. Виной всему - настроение неважное и, быть может, вчерашний полет, когда я уже подумал, что ниточка жизни моей к концу подошла.