Жаклин

«Том подхватил опешивших девушек под руки и потащил к выходу.

– Не знаю, кто вы такие, но вы очень кстати подвернулись. Я подыхал от скуки».

И это все о Трумене Капоте.

В одном интервью Джеки позволила спровоцировать себя на довольно рискованное заявление. Участвуя вместе с ней в лос-анджелесской радиопередаче «Форум», Дик Спенглер выстрелил в Джеки следующей фразой: «Мисс Сьюзен, о вас говорят, что вы не столько хороший, сколько хорошо раскупаемый писатель». И тут Джеки превзошла самое себя по части сравнений: «Много лет назад Шекспира тоже считали всего лишь создателем мыльных опер своего времени».

Выпустив таким образом пар, она немного остыла и вернулась к не столь вызывающим примерам: «Золя называли больше журналистом, чем писателем. Все течет, все меняется. Я вот считаю, что Джеймс Джойс невероятно скучен. Его „Улисс“ – сплошное занудство. А такие писатели, как Гарольд Роббинс и Ирвинг Уоллес, вдохнули в американский роман новую жизнь, придали ему новое очарование, в увлекательной форме рассказывая о жизни. Вот он, магистральный путь современного романа. Набоков и я – писатели одного уровня, просто я лучше».

Если оставить в стороне полемический задор, на самом деле Джеки умела уважать и восхищаться другими писателями. Эти эскапады были обусловлены непрекращающимися атаками на ее собственное творчество. По-видимому, даже ее пресловутое негативное отношение к Джеймсу Джойсу и Генри Джеймсу было не слишком искренним. Выступая в программе Барбары Уолтерс «Не только для женщин» вместе с Куртом Воннегутом, Алексом Камфортом и Кристофером Леманом-Хауптом, Джеки сказала Воннегуту: «Я ваша поклонница номер один. Люди считают нас врагами. Они ошибаются».

Она охотно говорила о писателях, оказавших на нее влияние, при этом не забывая подчеркивать, что все они были гонимы критиками. «Золя оказал на меня огромное влияние, даже большее, чем О'Нил. Его тоже травили и говорили, будто он заботится только о выгоде. Однажды он сказал одну совершенно меня поразившую вещь: „Литература – это высшая форма человеческого общения. Писатель творит для людей, испытывая потребность быть понятым ими“». Джеки, по-видимому, всерьез считала, что чем успешнее расходятся ее книги, тем выше ее писательское мастерство: «Мне никогда не сравняться с Диккенсом. Впрочем, в свое время и Диккенсу отказывали в признании».

«Я пишу о своем времени. Если вас интересует, что представляли из себя сороковые, пятидесятые и шестидесятые годы, прочтите „Долину кукол“. Хотите узнать о мышиной возне на телевидении – читайте „Машину любви“».

Джеки нередко выступала в защиту Ирвинга Уоллеса, Гарольда Роббинса и других авторов бестселлеров, когда на них нападали в прессе. Ее приводили в бешенство малюсенькие заметочки о них на последней странице «Нью-Йорк таймс бук ревью», в то время как имя Джойс Кэрол Оутс красовалось на первой странице. «Она штампует каждые три дня по роману, – осуждающе заявляла Джеки. – Крупное произведение, на которое уходит меньше трех лет, – откровенная халтура».

Она неустанно подчеркивала, что между ней и Гарольдом Роббинсом нет никакого соперничества: «Моне боготворил Ван Гога». На этот раз Джеки прибегла к сравнению из области живописи. Ей также доставляло удовольствие называть телеведущего Джеймса Обри «Гертрудой Стайн по отношению к авторам бестселлеров», потому что он время от времени находил для них доброе слово.

Несмотря на всю свою браваду, Джеки не могла полностью отделаться от мысли, что, возможно, критики правы и ее романы не так уж хороши. Нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что такой гений рекламы, как Ирвинг, мог продать все, что угодно. Джеки нуждалась в том, чтобы ее погладили по головке, сказали, что она – настоящий писатель, а не ловкий фокусник. «Мы не гонимся за деньгами, – объяснял Ирвинг, – хотя с ними и легче дышать. Но главное для нас – статус и удовлетворенная гордость».

«Я пишу не ради куска хлеба, – добавляла Джеки. – После „Машины любви“ я обеспечила себя на всю жизнь. Теперь я ищу признания».

Именно эта потребность признания лежала в основе бесчисленных рекламных мероприятий, изнурительного восемнадцатичасового рабочего дня, переездов и перелетов, выстраивания в книжных магазинах. Джеки прежде всего нуждалась в подтверждении общественной значимости своей работы.

Наконец в 1969 году для этого представилась возможность. Писатель и режиссер Мартин Чарнин запустил телесериал специально для известной актрисы Энн Бэнкрофт. Это были коротенькие новеллы, повествующие о женщинах и их отношениях с мужчинами: мужьями, любовниками, боссами, а также детьми. Чарнин просил писателей давать ему материал. Разумеется, в первую очередь его интересовали писательницы. И первой, кто пришла ему на ум, оказалась Джеки.

Апартаменты Мэнсфилдов находились в двух шагах от офиса Чарнина – стоило завернуть за угол. «Я часто сталкивался с ними на улице, и мы обменивались парочкой фраз о том о сем. Но по-настоящему я не был с ними знаком. Когда же я позвонил и спросил, не заинтересует ли Джеки мое предложение – сочинить маленький скетч для телесериала, – она проявила к этому живой интерес. Но беда в том, что ей нужно было срочно лететь в Лос-Анджелес. Я и сам собирался в Калифорнию, так что мы условились встретиться в отеле „Беверли Хиллз“. Ситуация, когда двум знаменитостям, живущим по соседству в Нью-Йорке, понадобилось ехать в Голливуд, чтобы как следует познакомиться, немало позабавила Чарнина. „В Лос-Анджелесе я сразу с поезда отправился в отель. Джеки с Ирвингом были в бассейне. Там пахло кремом для загара. Оба наслаждались плаванием и успели изрядно загореть“. Чарнин, с бледным лицом, парился в своем черном свитере, надетом под пиджак. Он объяснил Джеки концепцию сериала, и она не только одобрила, но и, не сходя с места, подкинула парочку идей». «Джеки показалась мне живым воплощением матери-природы, – рассказывал Чарнин, – открытой и жизнерадостной, всегда готовой прийти на помощь. С ней было удивительно легко, и мы быстро достигли взаимопонимания».

На телевидении получила широкое распространение практика заказывать писателям разработку небольших сюжетов. Эта система не предполагала различий между авторами в зависимости от их статуса – гонорары были едиными для всех. Здесь не имело значения, кто более знаменит. Джеки была самым высокооплачиваемым писателем из всех, кого Чарнин привлек к сотрудничеству, но она и глазом не моргнула, когда он сообщил сумму гонорара – не слишком высокую – и уточнил, что он будет таким же, как у остальных, даже совсем неизвестных, авторов. Это шоу показалось ей престижным, способным поднять ее литературный вес.

Джеки подошла к выполнению этой работы с присущими ей старательностью и профессионализмом. Она засела за машинку, сконцентрировалась и, пока не завершила работу над скетчем, не позволила себе отвлечься ни на что другое. Как обычно, она представила полностью отделанный, чистовой вариант. Джеки никогда не сдавала сырую работу.

В сочиненной ею сценке Энн Бэнкрофт хочет купить пару туфель и становится жертвой враждебного отношения со стороны продавца обуви. В основе стычки лежали вековые разногласия между полами. Кончается сценка тем, что мисс Бэнкрофт пулей вылетает из магазина, а продавец демонически хохочет вслед.

К этому времени уже утвердилась определенная манера подачи материала, при которой все внимание должно было быть сосредоточено на Бэнкрофт, а партнер лишь подчеркивал ее достоинства. «А у Джеки, – оправдывался Чарнин, – на первый план вышел мужчина. Более того, именно в его уста она вложила самые блестящие остроты».

Он позвонил Джеки и объяснил возникшее недоразумение. К сожалению, готовый скетч невозможно, да и некогда было переписывать. Он так и не вышел в эфир. Чарнин неоднократно подчеркивал, что Джеки восприняла неудачу с изрядной долей юмора. «Конечно, она была разочарована, но если и рассердилась, то не показала этого».

Сериал с Энн Бэнкрофт стартовал 18 февраля 1970 года. Утренние газеты преподнесли его как лучшую телепостановку за многие годы существования телевидения. «Это такой сплав таланта, обаяния и юмора, что просто не веришь своим глазам». Как бы подтверждая правоту этого суждения, сериал первым из американских телешоу конца шестидесятых годов был удостоен «Серебряной розы» на Международном телефестивале в Монтре. Чарнин получил первую премию за лучшую постановку и еще один приз – за лучший сценарий.