Сердце прощает

- Скорей, Игнат Ермилович, скорей!..

Игнат, словно прощаясь, долгим взглядом посмотрел в глаза Аксинье и спустился в подпол.

- Спички-то не забудь, возьми, - срывающимся от волнения голосом прокричала Аксинья и, бросив Игнату коробок, прикрыла за ним половицу...

Стуча подковами сапог, в избу ввалились немцы. Как поняла Аксинья, двое с винтовками были рядовыми солдатами; один штатский - мужчина лет сорока в серой клетчатой кепке - вроде переводчика; четвертый, с узкими серебряными погонами, в высокой фуражке.

Офицер прошелся по избе, мельком взглянул на Аксинью, затем на Петю, испуганно прижавшегося к стенке кровати, и что-то сказал по-немецки. Штатский мужчина, пристукнув каблуками, громко спросил:

- Оружие в доме имеется?

- Бог с вами, какое оружие! - оробев, ответила Аксинья. - Зачем оно мне?

- Зачем - я не спрашиваю. Господин капитан желает знать, имеется ли у вас оружие?

- Нет у меня никакого оружия, бог с вами.

Штатский перевел ее слова. Капитан еле заметно усмехнулся и вдруг спросил Аксинью по-русски:

- Где ест твоя муж?

- Не понимаю, о чем он? - растерянно сказала Аксинья, обратившись к мужчине в кепке.

- О, разве я не хорошо спросиль? - вновь усмехнулся капитан.

- Муж, где твой муж? - раздраженно сказал штатский.

- Мужа взяли в солдаты, - ответила Аксинья.

Теперь капитан не сводил глаз с Аксиньи. Не снимая перчаток, он достал пачку сигарет, закурил. У него было удлиненное загорелое лицо, нос тонкий, с горбинкой; выступающий вперед подбородок выбрит чисто, до синевы. Он окинул небрежным взором комнату, снова прошелся по ней, точно что-то прикидывая в уме, заглянул на кухню-чулан, оттуда прошел в соседнюю комнату и, возвратившись, с той же еще приметной усмешкой сказал Аксинье:

- Кто был твой муж здесь?

- Кем был муж в деревне? - поспешно повторил штатский.

- Был колхозником. Кем же он мог еще быть? - встревоженно сказала Аксинья. - Работал на ферме, подвозил корма, иногда плотничал, конопатил избы.

Выслушав перевод, капитан спросил опять на ломаном русском языке:

- Где ест он теперь? Армия? Партизан?

- Господи, какой же партизан! - воскликнула Аксинья. - Как призвали в армию - до сих пор не получила никакой весточки от него.

Капитан, коверкая русские слова, сказал:

- Русский армия капут. Алле зальдатен... марш, марш!.. как это?.. бежать.

Он испытующе уставился в лицо Аксинье. Не дождавшись от нее ответа, строго спросил:

- Ест твой мужьик коммунист? Большевик?

- Нет, что вы, он малограмотный мужчина, - сказала Аксинья, - больше промышлял по крестьянству, до политики не дорос.

Капитан кивнул, затем коротко и резко отдал солдатам какое-то приказание. Солдаты и мужчина в штатском подняли крышку сундука и вывалили на пол все его содержимое, выбросили все вещи из шкафа, порылись в постели, заглянули в печь. И пока капитан с игривой полуулыбкой задавал новые вопросы Аксинье, один из солдат извлек из-под лавки стопку книг, перелистав их, показал своему командиру страницу с портретом Сталина.

- Варум? Что есть это? - сразу враждебно спросил капитан.

- Это учебники для мальчика, он окончил два класса, а теперь школа не работает, - сказала Аксинья.

Капитан, не дослушав ее, швырнул книгу в угол к двери.

Солдаты осмотрели и обыскали все, что было возможно: двор, горенку, сени. Аксинья заметила, что один из немцев, что-то радостно залопотав по-своему, засунул в карман шинели новые шерстяные носки, а другой взял в охапку теплую шубу ее мужа и отнес на свою повозку. Протестовать Аксинья не посмела.

Когда по команде офицера солдаты вышли на улицу, штатский подошел к Аксинье и сказал:

- Господину капитану понравилась твоя хата. Она достаточно чистая и светлая. В бога господин капитан не верит, но против этих русских икон не возражает, они могут висеть на стене. Спать господин капитан будет здесь. - Он указал на кровать, где в последнее время спала Аксинья с сыном.

Аксинья не знала, что и ответить. Она только беспомощно развела руками. А капитан снова благосклонно улыбнулся и сказал:

- Ты имеешь... как это?.. очен красивый глаза.

Потом вынул из кармана тонкую плитку шоколада, величественным жестом протянул ее онемевшему от страха Пете и в сопровождении штатского мужчины вышел из дома.

В первый же день немцы отправили из деревни три автомашины с зимней одеждой, одеялами, теплой обувью. Затем целую неделю вывозили хлеб: были очищены все закрома; осталось лишь небольшое количество семян для весеннего сева. После этого черед дошел до колхозного скота: оккупанты начисто разграбили свиноводческую ферму, потом на специальных автофургонах увезли овец и крупный рогатый скот.

Терентий Петрович стоял возле своего дома и задумчиво попыхивал потемневшей от времени трубкой. Сизоватый дымок, вившийся над ней, быстро таял в холодном осеннем воздухе. Когда с Терентием Петровичем поравнялось несколько женщин, возвращавшихся с принудительной работы по починке дороги, он негромко сказал:

- Аксинья, задержись на минуту, ты мне нужна.

Аксинья свернула к калитке, у которой стоял старый доктор.

- Ну, как дела? - спросил он.

- Плохо, Терентий Петрович.

- Что-нибудь случилось с Игнатом?

- Ничего не случилось, но только каково ему сидеть-то в подполье. И прошло всего четыре дня, а ворчит. Говорит, не выдержу, убегу, куда глаза глядят.

- Нервы шалят, измотался человек, - сказал Терентий Петрович. - Да и понимать надо, обстановка у него опасная, он прекрасно это сознает.

- Я его и так, и сяк стараюсь успокоить, прошу потерпеть, обещаю что-то придумать, он того и гляди сорвется. И что делать-то?

Терентий Петрович украдкой посмотрел по сторонам, глубоко затянулся и сказал еле слышно:

- Пусть не унывает. Передай ему мой привет и скажи, что через два-три дня помогу ему переправиться в партизанский отряд.

Аксинья от удивления заморгала глазами, она сдвинула со лба на затылок свой полушалок, словно он мешал ей смотреть на доктора, и задрожавшим от волнения голосом воскликнула:

- Терентий Петрович, дорогой, отправь и меня, я очень прошу.

- Бог с тобой, Аксинья, у тебя же мальчонка. Куда его денешь?