Луи Пастер. Его жизнь и научная деятельность

Эта неистощимая сила мысли, для которой чем больше затруднений, тем больше открытий, проявляется у Пастера в исследовании сибирской язвы, быть может, еще ярче, чем в других его работах. Здесь ему подготовили путь другие – Давэн, Рейе, Кох; но что, собственно, они подготовили? Исполнили самую легкую часть задачи: нашли бактерию сибирской язвы и убедились, что зараженная кровь передает болезни здоровому скоту. На долю Пастера остались только затруднения, только противоречия, с виду неразрешимые. Опыты Жальяра, Лепла, Поля Бера приводят в тупик. Против них нечего возразить, не придумаешь, что сказать. Как спорить с фактами? Кровь не содержит бактерий, а, тем не менее, заражает и убивает животных. Придет ли в голову, что она заражает их другой болезнью, когда по внешнему виду болезнь неотличима от сибирской язвы? Что она содержит других микробов, для отыскания которых нужен другой прием исследования? Но Пастеру “приходило в голову” правильное объяснение всякий раз, когда требовалось. Его логика точно крепла от возражений и затруднений, превращая их в новые доказательства.

Отсюда – богатство его работ новыми взглядами. Основная идея плодится и множится, порождая рой мыслей, которые ложатся в основу новых исследований. Независимо от главных задач, решенных и разработанных им досконально, в его работах масса открытий, сделанных как бы мимоходом, попутно. Приведем два примера, относящиеся к сибирской язве. Эта болезнь держится “спокон века” в известных местностях, то усиливаясь, то ослабевая, исчезая на год, на два, на несколько лет, потом возобновляясь. Стало быть, заразное начало сохраняется,– каким образом? Ведь бактерии сибирской язвы гибнут вне организма! Пастер показал, что они могут образовывать споры, которые сохраняются годами в земле, в почве. Он подтвердил это опытом: смешал кровь больных животных, содержавшую бактерии, с землей и убедился, что они сохраняют способность оживать и возбуждать болезнь очень долго. Но павших животных зарывают в землю, на более или менее значительную глубину. Что делается с бактериями при таких условиях? Пастер произвел опыт: баран, павший от сибирской язвы, был зарыт в землю. Спустя год эта земля содержала зародыши сибирской язвы. Но вот что странно: они оказались не только в глубине, по соседству с трупом, а в верхних слоях и на поверхности почвы. Как они сюда попали? Не перенесла ли их вода, поднимающаяся в жаркое время года из подпочвы вверх? Но сам Пастер доказал, что почва – отличный фильтр. Вода, просачиваясь вниз, в подпочву, оставляет в верхнем слое все свои примеси, и выходит совершенно чистой. Если, двигаясь вниз, она не увлекает с собой бактерий, то, понятно, не будет увлекать их и при движении вверх. А сами по себе зародыши сибирской язвы неподвижны, перемещаться не могут. Кто же их переносит наверх? Пастер нашел виновника: это дождевые черви. Они поглощают землю, а с ней споры сибирской язвы, и выносят их на поверхность. Он убедился в этом на опыте, помещая дождевых червей в землю, к которой были примешаны споры “сибиреязвенных” бактерий. По истечении нескольких дней он вскрывал червей и исследовал землю, содержавшуюся в их желудках. В ней оказывались зародыши сибирской язвы, сохранившие жизнестойкость.

Это открытие – роль дождевых червей в распространении сибирской язвы – в свою очередь влечет за собой ряд вопросов о значении почвы и копошащихся в ней тварей в распространении различных болезней, о кладбищах как источниках заразы и так далее.

В высшей степени оригинальны его опыты прививки сибирской язвы курам: куры не восприимчивы к этой болезни. Если привить курице “сибиреязвенные” бактерии, они на нее не подействуют. Но если ту же курицу связать, посадить в воду и в этом положении сделать ей прививку – она околеет от сибирской язвы и кровь ее окажется перенасыщенной бактериями. Если же при первых симптомах болезни развязать ее и выпустить из воды, она оправится и живо выздоровеет.

Эти курьезные опыты были вызваны логическим ходом мысли Пастера. Он убедился, что бактерии сибирской язвы гибнут при температуре в 44°. Температура крови кур – как и вообще птиц—очень высока: 41—42°, то есть близка к пределу, гибельному для бактерий. Не этим ли объясняется невосприимчивость курицы к сибирской язве? Для проверки Пастер произвел вышеописанные опыты. В воде температура крови курицы опускалась до 37—38°, и она становилась восприимчивой к болезни. Если же ее выпускали вовремя, она быстро согревалась, и болезнь останавливалась.

Этот оригинальный опыт иллюстрирует влияние внутренней физиологической среды на микробов и открывает богатое поле для дальнейших исследований.

Таковы основные черты Пастера как ученого: непреклонная логика, которую не давили ни рутина, ни вес авторитетных мнений, ни кажущаяся химеричность крайних выводов; скептицизм, не поддававшийся никаким соблазнам и не оставлявший никакой лазейки, не успокаивавшийся, пока принцип не был доказан безупречными опытами; и – специфическая особенность великих умов, тех, которые в истории человеческой мысли насчитываются единицами – неистощимая сила мысли, не отступающей ни перед какими препятствиями, на каждом шагу вырабатывающей новый метод, новый прием, новую теорию, никогда не слабея, не уставая, не изнемогая.

Благодаря этим особенностям 260 мемуаров, сообщений, заметок, книг, статей Пастера представляют одно связное целое, одно “творение” – “oeuvre”, как выражаются французы. Это – разработка одной основной идеи, но охватывающей и объясняющей самые разнообразные группы явлений.

ГЛАВА X. ПОСЛЕДНЯЯ РАБОТА

“Какие надежды охватили меня, когда я угадал законы в этих темных явлениях!” – говорил Пастер, вспоминая о своих первых работах над брожением.

Не Бог знает сколько времени прошло с 1857-го до начала 80-х годов, но много воды утекло с тех пор; совершалась великая революция в воззрениях, рой новых идей был пущен в оборот.

Надежды исполнились, законы были открыты, “темные” явления объяснены. В 80-х годах идеи Пастера сказывались всюду. Доктора ухватились за бактериологию, агрономы начинали работы над почвенными микробами, хирурги, санитары, гигиенисты, техники применяли на практике то, что уже дала теория. Микробы, бактерии, бациллы, спириллы, кокки, микрококки, вакцина, вирус, тохины, антитоксины, инфекция, дезинфекция, пастеризация, асептика, антисептика, аэробы, анаэробы, иммунитет… Весь этот словарь бактериологии, все эти термины– частью новые, частью старые, но получившие новое значение – вошли в обиход, стали ходячими.

Умри Пастер в это время, его значение в истории науки осталось бы таким же, как и теперь. Работа его была закончена в главном: новый метод выработан, основы его установлены.

Но он сделал еще один шаг вперед в приложении метода,– эта последняя работа доставила ему почти легендарную славу в толпе, в массе, в большой публике; она же вызвала последний и самый остервенелый залп ругани, лая и визга со стороны рутинеров и мелких душ, ничтожество которых решительно не могло переварить такого величия.

С 1880 года Пастер принялся за изучение бешенства. К этому времени его лаборатория на улице Ульм превратилась в настоящий зверинец. Посетитель, входя в комнаты нижнего этажа, испытывал не совсем приятное впечатление. Повсюду в клетках виднеются животные,– и почти все корчатся в муках. Кролики издыхают от сибирской язвы или гнилокровия; куры сонные, вялые, как осенние мухи, изнемогают от холеры; раздается вой – ужасный, зловещий, полный невыразимой тоски, злобы, отчаяния,– вой, которого не забудет тот, кто раз услыхал его,– это собака, зараженная бешенством, неистовствует за железной решеткой. Все это жертвы, осужденные на заклание ради облегчения страданий человечества. Что делать: в нашем мудро устроенном мире никакое благо не делается даром – кто-нибудь да поплатится, хорошо еще, если только собака да морские свинки!