Между раем и раем (СИ)

И только легкость уже сданных вступительных экзаменов подняла первые сомнения, а туда ли я иду, куда мне должно идти? Возможно, на этот раз стоило бы и рискнуть? Не спорю. Может быть, и стоило, если бы я хотя бы знал - где, и ради чего. Не рисковать же только во имя спортивного интереса, чтобы потом рассказывать, как вместо конкурса в два с половиной человека на место, я сумел пройти туда, где на место было человек пятьдесят. Успех бы это был? Несомненно. Но ведь человеку нужно и другое - найти все-таки тот путь, к которому лежит его душа. А нужны ли трудности просто ради трудностей? Может быть, кому-то и нужны. Но ведь не для всех жизнь - спорт.

Впрочем, эти первые сомнения я быстро заглушил и успокоил. МИХМ, как таковой, мне не нужен, рассуждал я просто, зато стоит получить высшее образование. А там поглядим! Впрочем, это самое "там", через пять студенческих лет отодвинулось еще дальше. Предложили остаться в институте инженером, чего уж лучше?

Были, конечно, чуть раньше и другие предложения. Например, пройти производственную практику в институтском вычислительном центре. Или в тот же год доцент Беленов приватно доводил до нас, парней нашей группы, другое предложение (девчата, как правило, никакое из предприятий не интересовали) - отправиться на нефтезавод в Капотню. На ту же практику, но с дальним прицелом. Сейчас пообтереться, потом распределиться, а там и должность, и квартира, короче, как завершил тот же Беленов, "на всю оставшуюся жизнь". Не знаю как кого, но меня повергла в трепет и неприятие именно эта беспощадная фраза. О конце не хотелось думать, пока жизнь казалась условно бесконечной.

И вот настали будни рядового михмовского инженера. Не серые, и не радужные, а просто никакие. Постепенно становилось ясно, что кончились жизненные этапы, которые автоматически считаются временными. Дескать, сделать только вот это и вот это, а там... на все четыре стороны и твори что угодно! Так думалось про школу, думалось про институт, предлагалось сперва думать так же и о теперешнем положении. Напиши диссертацию, защитись - и беги подальше, туда, где гораздо лучше. Где такие места - неизвестно, но ведь они же есть наверняка. И одно из них придётся уже выбирать именно навсегда.

Но месяцы теперь слишком быстро стали складываться в годы. День ото дня всё чаще казалось, что невыбранное "навсегда" легко может превратиться в "никогда". Особенно отчетливо такие мысли у меня проявлялись во время ночных пожарных дежурств. Тишина, полутемные пустые коридоры, знакомые уже до последней царапины и пыльной щелки в полу. Безлюдье и пустота на смену дневной суете дает чёткий контраст, ничто не отвлекает, и на свое обитание среди этих стен можно взглянуть как бы заново и совершенно иначе. Становится ясно - то, что тебя сейчас окружает и может так и остаться тем самым "навсегда". На всю оставшуюся жизнь... Сначала долгий поход за диссертацией и степенью, а ради чего? Ради того, чтобы стать в очередь тех, кто пытается выйти в преподаватели. Для кого-то это и есть вожделенная мечта, но нужно ли это тебе самому?

А всё остальное? Уже ясно, что МИХМ - это вуз, высшее учебное заведение, царство преподавателей и ничего больше. Всё прочее следует искать в других местах. Так стоит ли застревать здесь на годы и годы ради кандидатской степени, если ты сам пока еще не понял, а что тебе от жизни нужно. Ведь жизнь проходит быстро. Время не стоит на месте. Это, по крайней мере, уже очевидно. Уж на что мелкие дикие деревца в заднем закоулке, на задворках кафедры, куда выбегаешь иногда потрепаться с курящими ребятами, и те, зелененькие, подрастают прямо на глазах. По первому году работы на кафедре был бойкий росток до колена, затем потянулся кверху тонкий стебель, а сейчас уже прямо над головой раскинулись еще гибкие ветки, и листья уже бросают легкую тень. Не сегодня-завтра наметится и крона, а ты всё ещё продолжаешь бегать в мальчишках-выпускниках. Не пора ли набрать воздуха и сделать шаг? Если не вперёд, так хотя бы в сторону.

Как я не отгонял от себя на первых порах эту мысль, всё яснее мне становилось, что именно сейчас я и стою на развилке. Пора выбрать окончательно: МИХМ - моя жизнь, или нет. Нравится ли мне здесь, и хочу ли я здесь оставаться? А если нет, то какой всё-таки жизни я хочу. И где же оно, наконец, моё сокровенное призвание?

Так и наступил тот год, когда тянуть уже больше не стало сил. Год юбилейный, к его исходу мне должно было исполниться тридцать. Уже тридцать! Другие к этому времени... Впрочем, речь не о других, речь обо мне самом. Пора понять, что скоро менять что-либо станет уже слишком поздно. И надоело просто ждать, пора действовать! Давно пора.

Призвание моё так и не проявилось, и единственное, что я осознавал на тот момент, кроме того, что пора действовать - желание расстаться с Москвой. Сыт я ей был уже по горло. И той неустроенностью, которая вынуждала меня кататься каждый день по полтора часа на электричке, и той неприязнью, что вспыхивала в любом месте на периферии - в том числе ко мне - стоило произнести вслух это слово. А поездил в михмовские командировки я уже немало, побывал на многих химических комбинатах, тяжело ворочающихся в собственных проблемах. И о чем бы не возникал вопрос, разговор быстро сворачивал на Москву и на Кремль.

Не только мне, застрявшему на перепутье, и многим другим людям в стране давно уже хотелось перемен к лучшему. Еще со студенческих лет осталось в памяти, как все поглядывали на бесчисленные портреты Брежнева и вполголоса говорили: "Пора". В полный голос, конечно, не кричали, но особенно и не стеснялись. В том числе и при пересказывании анекдотов с негуманным, если брать чисто человеческий смысл, но политически с давно для всех очевидным подтекстом. С тем самым - "пора". Его улавливали сразу. Но справедливости ради стоит сказать, что почти всеми нашими людьми в подобных разговорах двигала не неприязнь или ненависть, а главным образом надежда!

Кто не надеялся, тот или уже удрал в теплые страны, или твёрдо собирался удрать. Но ведь оставались не те, кому удрать не удалось, а те, кто при всём надоевшем по жизни, всё-таки хотел остаться. Остаться, и продолжать жить. Никто не собирался жить непременно по-другому, всем просто хотелось, чтобы стало еще лучше, а потом, по мере ухудшений всего и везде, хотя бы просто лучше.

Надежды, тем не менее, не оправдывались. Вот уже и залпы прогремели, и бессменный глава партии и правительства ушел в последний путь, а и в стране, и в институте - всё как застыло. Опять пошли разговоры: "Пора, пора", "Не волнуйтесь, это не надолго", "Уже скоро!". Терпение людей натягивалось как застрявший канат, и всё меньше оставалось у них уверенности, что хоть когда-нибудь что-нибудь будет.

Не знаю, как кто, но лично я в масштабах страны ждал изменений радикальных. Ждал и надеялся. Мол, только тогда и в институтах жизнь сразу обновится и зашевелится по новому. Но когда, наконец, несуразных стариков сменил вождь молодой и бодрый, мои молодые надежды сменились, наоборот, как мне тогда виделось, возрастным скепсисом. Не надейтесь, реального обновления не будет - так следовало понимать первые слова и действия Горбачёва. И теперь для меня всё сошлось как бы в одну точку, и обстановка в институте, и жизнь в стране... Настало время сказать себе: "Хватит!". Ты должен хотя бы попробовать жить и действовать как-то иначе.

Гл. 2 Два года строгого порядка

Иначе-то иначе, но как? Переменить работу! Собственно говоря, если не претендовать на должности с высоким положением, проблем с переменой работы не было никаких. Взять тогда могли с ходу в выбранное просто наугад любое учреждение, предприятие или заведение - от сторожа в детском саду какого-нибудь мелкого городишки до дворника на любой столичной улице, хоть в окрестностях Кремля. И платить бы стали не хуже, кстати, чем рядовому институтскому инженеру. А что до цехов, то объявления о приеме висели на всех заводах и фабриках. Да и в деревне тогда заработки пошли, что надо, лишь бы не боялся грязи и не бегал от работы.