Между раем и раем (СИ)

Туда на огород и пришла ко мне поразительная новость.

Гл. 5 Что вы делали двадцатого августа?

Было часов десять утра, может быть даже и раньше, вовсю светило солнце, но на затенённых участках ещё густо лежала роса. Пора было браться за лопату. И тут я увидел на дороге мужскую фигуру. Странно, кругом пусто, час неурочный. Я разглядел - это был стародавний знакомый еще моих родителей, дальний сосед и по огороду, и по дому, Николай Сорокин (по другому - дядя Коля). С какой-то стати он проехал мимо своего огорода и направляется ко мне прямо с велосипедом. Надо узнать, в чём дело.

-- У нас теперь хунта! - крикнул сосед довольным голосом, как будто сообщал о неожиданном приезде хорошего знакомого, совпавшим с его днём рождения, на который мы оба приглашены. - Горбатому всё, хана. Бросай к чертям своё болото, теперь всем дают прямо на полях. По шесть соток каждому.

Я стоял молча. Поверил сразу, в стране уже творилось такое, что в любую минуту можно было ожидать чего угодно, от повального голода до ядерной войны. Известие о "хунте" на этом фоне отдавало даже легким оттенком возможных перемен к лучшему. Но я сейчас боялся пошевелиться или даже произнести лишнее слово, как будто новость можно было спугнуть. Вдруг сейчас окажется, что ничего нет.

-- Не слышал? С утра по радио и телевизору.

-- И кто его? - решился, наконец, заговорить я.

-- Какие-то генералы, министры, начальство в общем. Вот ищу, где бы занять троячок по этому поводу. У тебя с собой нет?

У меня не было. Дядя Коля развёл руками, скривился и поехал прочь, не заезжая на свой участок.

"Значит по хрущевскому сценарию", - слегка разочаровано подумал я. - "Но всё-таки надо узнать, что там".

На следующий день, с утра, я отправился в Москву, прямо в институт.

В Институте Металлургии, на Ленинском Проспекте было по-будничному тихо и спокойно. Все находились на местах и выглядели какими-то растерянными. Молча сидела за своим столом Ольга Зубенко, Костя Агафонов бесцельно бродил по комнате, не видно было только Гришки Клящицкого. Но впрочем, он скоро появился, вошел неторопливо, обыденно, в обыкновенном рабочем халате. Все эти новые сотрудники группы Алексеева сегодн встретили меня равнодушно, без реплик, и вот это как раз показалось знаком особенным. В другое время неурочно заявившегося отпускника осыпали бы шутками и насмешками.

Еще одна деталь из ряда вон - за своим старым столом сидел Хайкин. Я его не сразу разглядел с порога. Димка не появлялся давно, кажется уже не работал и в институте, а тут вдруг нарисовался!

-- Ну! Что у вас тут? - спросил тогда я, не выдержав паузы.

-- Сегодня ничего, - ответила Ольга. - А вчера, прямо по Ленинскому проспекту, шли танки.

-- В центр?

-- Конечно! - ответил Агафонов. - Так вот всё и делается, по-глупому.

-- Ну, неужели! - это уже не сказал, а почти взвыл Хайкин. - Неужели Ельцин вот так всё и проспал? Что, нельзя было найти хоть одного маленького стукачка? Который шепнул бы - Борис Николаич, завтра начнётся. Трудно было такое устроить? Ведь проблем-то никаких.

-- Теперь чего говорить, - махнул рукой Костя.

Разговор не клеился, если кто что произносил, то лишь коротко, вскользь. Всем и так всё было ясно. Горбачева, уже давно ставшего почти посмешищем, никто не жалел, но и камни ему в спину тоже не бросали. Его просто не упоминали. Он уже был как будто единым махом вычеркнут из жизни страны. Сожалели о другом, о том, что перестройке, так путём и не начавшейся, пришёл конец.

Наконец Хайкин с шумом встал, выдохнул и вперевалку выбрался из комнаты. Наверное, он отправился бродить по институту, по знакомым, как делал в последнее время в дни своих приездов. Почти следом за ним ушел и я. Казалось, можно было куда-нибудь подъехать, поглазеть по Москве на улицах, послушать разговоры, потолкаться в центре и около.

Но я отправился на Курский вокзал и сел в электричку. Не было никакого ощущения, что вокруг происходят исторические события. Люди в метро, на вокзале, как всегда торопились по своим делам, и даже разговоров сегодня не было слышно.

В Ногинске мои домашние не отходили от телевизора. Сведения о событиях шли очень скудно, всех удивляло, что самих "чепистов" не видно, и не слышно. Кроме того, они совершенно не смотрелись в том виде, как подали себя народу - бесформенной кучей без явного лидера. Люди гадали, а кто же сейчас в стране будет главным? И не соглашались друг с другом. Даже по телевизору было заметно, что везде к новой верхушке проскакивает какое-то несерьезное отношение.

Я подтвердил, что в Москве ничего существенного нет, рассказал, правда, и про вчерашние танки. Но поскольку через телевизор о них практически не говорили, мои слова прозвучали, как пересказ сплетен. В целом, решив для себя, что в Кремль протиснулся или протискивается какой-нибудь очередной Черненко, я запланировал на следующий день снова отправляться на огород. Не сидеть же из-за "хунты" без урожая, к тому же неизвестно, что еще останется в магазинах к зиме. Картошечка и прочее - хороший довесок к уже подкопленному у нас в квартире запасу макарон и круп.

В садоводстве нашем было по позавчерашнему малолюдно - середина недели, все на работе. И настолько всё спокойно и мирно, что домой совершенно не тянуло. Я провозился с разными делами почти до темноты. Приехал домой - всё как вчера, но чуть-чуть иначе. Телевизор работает, дикторы монотонно толкуют, а мои домашние - родители и младшая сестра Галя - не ловят каждое слово, а спокойно бродят по квартире, совершенно не прислушиваясь. Им, да и мне, становилось ясно, что "чеписты" постепенно отходят со своих позиций и драться, в случае чего, уже не будут. События как будто сами собой сходили на нет.

Включилась прямая трансляция. В Москве шёл большой митинг. С трибуны страстно взывали к народу давно известные или уже известные личности, уверенным баском произнёс весомые слова и Ельцин. Странное ощущение. Никто из них не говорил о победе, но тон у всех был такой, как будто тяжелый перевал уже несомненно пройден. Трансляция митинга прервалась, заговорил диктор за кадром. Какие-то общие слова на фоне чередующихся московских пейзажей. Снова включилась трансляция, но не митинга, а панорамы кремлёвской стены на фоне ночного неба. И диктор продолжает комментировать, типа, жизнь идёт, события происходят, словам разных Нострадамусов можно не верить, но тем не менее - сегодня как раз полнолуние. И огромная круглая луна на экране, освещающая крыши кремлевских зданий. Голос умолк, луна продолжает светить в наступившей тишине. Как многозначительная театральная пауза...

Я покосился на своих домашних, которые тоже умолкли и застыли.

-- Что, революция что ли? - вырвалось у меня совершенно произвольно.

Никто не хмыкнул и не возразил. Было похоже, что так оно и есть, в стране произошли необратимые перемены.

Прошло несколько дней. Чисто внешне казалось, прежнее вернулось и восстановилось. Но все ещё не столько понимали, сколько уже чувствовали - свершилось!

Все предыдущие разговоры, споры, обсуждения - порой даже очень бурные - закончились, то есть потеряли свой судьбоносный смысл, и продолжать их нет интереса. Они ни на что больше не повлияют.

Теперь остается только вспоминать, как постепенно накапливался взрывоопасный материал. В год моего перехода из МИХМа в "институт приборов" только начинался робкий разговор о хозрасчёте и материальной заинтересованности (т.н. политика ускорения).

Этот разговор уже в "институте приборов" шел у нас в два потока - иногда после работы нас оставляли на часок, выслушать доклад или сообщение об одном из вариантов, как можно реорганизовать производственный процесс в стране в целом и на нашем "почтовом ящике" в частности. Если здесь и задавались кем осторожные вопросы, то только о том, а будем ли мы в результате больше зарабатывать. В кулуарах, в основном в обеденный перерыв, говорящие между собой заходили дальше, касаясь уже самих экономических принципов и сомнения в социальной экономической справедливости нашей жизни,