Вне игры

В общем, в детстве Театр — это было счастье!

Иногда меня оставляли дома с бабушкой, папиной мамой, Алевтиной Ивановной. Это была маленькая, белая, почти прозрачная и очень добрая старушка. Любила она меня беззаветно. Мне было всего пять лет, когда она умерла, но помню, как я горько плакала, как мне её потом очень не хватало. И так всю жизнь вспоминаю её, как тихого ангела.

Иногда приходила другая бабушка, мамина мама, Евдокия Васильевна. Она была строгая, часто жаловалась на меня маме, и я её боялась. Когда мне было скучно одной дома, я придумывала себе игры. У нас в комнате стоял столик с зеркалом, который папа принёс из театра. Странный, загадочный мир зеркала. Я могла часами вглядываться в него. Особенно интересно смотреть в трёхстворчатое зеркало. Вот она — я, прямо перед собой видишь эту девочку с грустными серыми глазами с косичкой. Я? Это я? Я трогаю себя за нос, я улыбаюсь, она — тоже. Я дотрагиваюсь ладонью до её ладони, но её рука холодная, что-то разделяет нас. Надо очень быстро отвернуться или резко взмахнуть рукой. Вдруг она не успеет за мной? Я пытаюсь её обогнать, я хочу поймать её на обмане. Я же вижу, что это не я, там, в той другой комнате, за её спиной. Там, в том мире, всё иначе. Ну вот ведь моя правая рука, а у неё это — левая. А если посмотреть вбок, в створку, там тоже сплошной обман. Почему я смотрю на неё вправо, а она поворачивает голову налево? Да она там не одна! Их там такое количество, я не могу сосчитать! Отойду на несколько шагов назад, а потом сразу подбегу — и, конечно, кто-то из них не успеет, и тогда я точно узнаю, что за этой зеркальной поверхностью совсем другой мир. В конце концов мне надоедает, я смиряюсь и предлагаю им простую игру. Мы же все одинаковые, и одежда у нас похожа, как в школе. Вот и давайте играть в школу, можно всем раздать тетрадки.

Все вместе поднимают руки, когда я спрашиваю: «А кто знает, сколько будет пять умножить на четыре?»

Да! Можно ещё играть в кино! Папа водил меня на фильм «У них есть Родина». Он там играл американского лётчика. А фильм был очень грустный, про наших детей, которые потерялись в войну и теперь живут за границей в приютах, а их хотят вернуть на Родину. Там тоже все девочки ходили в одинаковых одеждах, как у меня в зеркале.

И вот я стала жить этой другой жизнью. То есть я утром вставала, умывалась, завтракала и шла в школу. Там, в школе, меня ждали злые наставники. Тихая и забитая, я думала о своих потерянных родителях, мне было грустно до слёз… и я знала, что снимаюсь в кино.

— Массовка! Идите все за мной! — кричит эта противная тётка отвратительным голосом. — Сейчас мы пойдём в костюмерную, и вас там оденут. Массовка, никто не отставайте!

Мы идём по длинному коридору — один старичок, две милые пожилые женщины и я. Как я попала сюда? Что я делаю здесь, среди этих лестничных лабиринтов? Почему эта женщина, идущая впереди, так нас всех ненавидит? Может быть, это сон и я сейчас открою глаза и окажусь в маленькой уютной комнате, где в углу стоит старинный туалетный столик с красивыми баночками и флаконами, а на подоконнике зелёные заросли цветов. Это дом моей любимой тёти Магдалины, папиной сестры. Я первый раз приехала с отцом в Ленинград и сразу попала в добрые весёлые объятья всего тётиного семейства. Здесь, как в моём детстве на Маяковской, беспрерывно хохот и шутки. Это так здорово!

— Массовка! Ты что, спишь?! — этот голос обдаёт меня холодным душем. — Куда ты идёшь? Надо вот в эту дверь!

Она толкает меня в спину, и я оказываюсь в большой комнате, сплошь завешанной какими-то вещами. Две другие женщины начинают деловито прикладывать ко мне разные платья. Наконец-то одно из них кажется им подходящим.

— Девочка, раздевайся. Твои вещи останутся здесь, а ты надевай этот костюм.

«Костюм? — вспоминаю я удивлённо. — Ну да, меня ведь будут снимать в кино!» И это воспоминание на мгновенье высвечивает всё начало сегодняшнего дня.

Папа снимается на «Ленфильме» в «Деле Румянцева», и он решил взять меня с собой, чтобы я увидела, как снимают кино. Конечно, я счастлива, но пока я жду его в актёрском отделе, какая-то женщина подходит ко мне и спрашивает: «Девочка, ты хочешь сниматься в кино?» Этот вопрос застаёт меня врасплох, заставляя краснеть, и почти задыхаясь от счастья, я отвечаю: «Да!» Да, да! Тысячу раз да! Да какая девочка в тринадцать лет ответит иначе? «Но я должна сказать папе», — говорю я, испуганно глядя на женщину, вдруг она передумает.

— Это ничего, мы сейчас позвоним папе. Он в какой группе?

— Он снимается в «Деле Румянцева», Владимир Алексеевич Лепко.

Она звонит куда-то, и вот я уже слышу папин голос в телефонной трубке.

— Ты что, правда не хочешь ехать со мной на съёмку?

— Нет, папа, нет! Меня тоже будут снимать в кино!

— Ну, ладно, — смеётся отец, — только потом сразу иди к нашим. Адрес помнишь?

— Конечно. Улица Блохина дом 11.

— Массовка! Быстро все идут за мной! Ты что, опять заснула?!

Она снова больно подталкивает меня в лопатку. Почему, почему она так ненавидит всех нас? Может быть, убежать? Спрыгнуть через этот лестничный пролёт и бегом на улицу. Но они забрали мои вещи! И куда я побегу в этом странном платье? И потом, они ведь обещали, что будут снимать меня в кино!

Нас всех снова заводят в какую-то комнату.

— Когда будет надо, за вами придут. Никуда не уходите!

Слава богу, она ушла. Мы долго сидим в тишине. Потом одна из женщин говорит:

— Хоть бы не очень долго ждать. Мы в тот раз пять часов ждали, пока нас повезли в кадр.

«Пять часов?! Я, наверное, не выдержу. Я уже хочу писать, — думаю я с ужасом. — Только ради кино буду всё терпеть».

Через два часа дверь открывается.

— Массовка! Можете пойти поесть в буфете и немедленно обратно! Через час мы выезжаем.

Ура! Нас выпустили из комнаты!

Но поесть я не смогу, у меня ведь ни копейки денег. Я снова возвращаюсь в комнату и жду, жду…

— Массовка! Все идём в автобус! Девочка, не спи! — Она идёт так быстро по всем этим лабиринтам, что мои старички еле поспевают за ней. Теперь я знаю, кого она мне напоминает. Наверное, это она играла надзирательницу в детском приюте, ту самую, в фильме «У них есть Родина». Но та была немка, а эта почему такая злющая?

— Массовка! Массовка!

Как она мерзко кричит! Почему никого не называет по имени? Мы все уже познакомились за это время. И я знаю, как зовут этих двух женщин и этого старичка. Ведь у всех нас есть имена. Никогда никто больше не посмеет называть меня этим ужасным безликим словом «массовка». Вот сегодня я снимусь в кино, и она сразу поймёт, кто я такая!

А когда я вырасту и стану настоящей артисткой, вот тогда эта злющая тётка узнает, что я никакая не «массовка», а Виктория Лепко!

Через год фильм «Два капитана» вышел на экраны. Я посмотрела его десять раз! Но каждый раз, когда главные герои встречались во дворе, я никак не успевала разглядеть девочку, проходящую мимо них спиной к зрителю. Вот такое оно, это кино.

Прошло лет десять, я уже училась на первом курсе Щукинского училища, и вдруг мне предложили главную роль в фильме «Колыбельная». А героиня фильма, девочка Аурика, потерялась во время войны. Она оказалась сначала в детском доме, а потом попала в деревенскую семью, где её воспитывал очень жёсткий по характеру приёмный отец, от которого она в конце концов сбегает и уезжает со студентами на целину.

Вы верите, что мысль может материализоваться? Нет? А зря, вспомните, как этот сюжет близок всем моим детским играм «в кино». Нет, это не случайное совпадение. Я много раз в жизни в этом убеждалась, поэтому стала стараться плохие мысли подальше отгонять и говорю себе: «Всё будет хорошо!»

А с фильмом «Колыбельная» мне просто повезло. Режиссёром там был в то время уже известный талантливый Михаил Калик, а оператор — Вадим Дербенёв. Я, конечно, была дура дурой и ничего, кроме хорошенького личика, предъявить не смогла.