Тот самый Янковский

И это ощущение безупречного, ровного, сдержанного, тончайшего вкуса к жизни не покидало Олега, и при каждой нашей встрече, всю жизнь, я ощущал именно этот вкус! Причем мы и десяти минут из этих часов-часов, суток-суток, месяцев-месяцев, когда были знакомы, не потратили на так называемые интеллигентные разговоры?! «Да… Прав ли был Толстой, не помирившись с церковью?» Как-то у нас не дошло до этого, потому что мы все время крутили ручку. Крутили ручку и еще были абсолютными болванами, потому что какой-то дурацкий анекдот мог вызвать у нас просто бурю немыслимого восторга и эмоций, и мы, обнявшись, хохотали и плакали! А вот так, чтобы дойти всерьез до непротивления злу насилием… – я имею в виду разговор, потому что в том, что он сыграл потом, удивительным образом обнаруживалось, как глубоко, тонко и сердечно он понимает Льва Николаевича Толстого, в том числе его взаимоотношения с церковью, его теорию непротивления злу… Но словами мы этого не проговаривали, словами мы все больше разговаривали друг с другом на каком-то полуидиотском языке.

Я помню, ехал как-то… – это была смешная история. Я как-то постился. Сидел в Питере и постился. Еще готовился к какой-то картине. Я мало с кем общался – все очень серьезно… очень серьезно было. И, значит, распощённый невероятно, я пришел на Московский вокзал в Ленинграде. И на Московском вокзале стоит поезд «Красная стрела», на который у меня был билет. Я дошел до своего вагона и первого, кого я увидел в тамбуре, был Никита Михалков, который спросил меня: «Ты водку принес?» Я говорю: «Никит, ты в своем уме? Ты же в общем… какая водка?» Он посмотрел на меня как на идиота и сказал: «Какой мудак сказал тебе, что водку делают из мяса?» Я не знал, что ему ответить на этот прямой и ясный вопрос. Он говорит: «У нас есть еще 15 минут, мы добежим до ресторана». И я, вместо того чтобы погрузиться в вагон, побежал с ним в ресторан. Мы там взяли какие-то закуски и побежали назад. И когда мы зашли в вагон, приняв на грудь некоторое количество горячительных напитков, мягко говоря, у меня чуть не остановилось сердце, потому что в купе, прислонившись к полированной стенке вагона СВ, сидел Олег Иванович Янковский. И у него за головой была сетка для полотенец. Я так и обомлел. А Никита спрашивает: «Что тебя так поразило?» Я говорю: «Только что, перед приходом сюда, сидел и смотрел картину «Мы, нижеподписавшиеся…», там Олег Иванович всю картину сидел в такой же позе, в этом же костюме, и так же, прислонившись к сетке!» Олег открыл один глаз и говорит: «И что же тут удивительного? У людей есть такая необходимость время от времени ездить в поездах». И мы стали ему какие-то вопросы задавать, на которые он отвечал одним-единственным кивком, ничего не говоря, а просто вот так… Я ему говорил: «Олег, а ты не помнишь? Ты не помнишь? Вот мы там…» – это было почему-то так смешно… И потом еще лет пять, когда мы встречались, он делал мне только так… – это было знаком выдающегося расположения друг к другу…

Где-то в районе Бологого водка у нас кончилась. Мы сидели, Виталик Соломин с нами еще был, Ира Купченко, которая купила в Питере столик на колесиках. И мы ее ужасно стыдили за это. Мы говорили: «Ира, мы не знали, что ты мещанка! Вот это в дом купила – стол на колесиках и Васе будешь… да? Щи носить, да? Похлебку какую-то, да?» И она дико смущалась, краснела: «Какие вы идиоты!» Короче говоря, Ира ушла спать. Поезд уже отъехал от Бологого, когда выяснилось, что у нас кончилось все. Туда-сюда, уже собирались спать, а Олег, значит, сидел в плавках. Он был очень хорошо сложен, и опять очень мало говорил. «Олег, – говорим, когда уже поезд тронулся. – Олег, ты самый из нас популярный… Наверное, тебе придется пойти в сторону вагона-ресторана… – который, конечно, был давно закрыт, – и постарайся там достать бутылку водки». Он говорит: «Вы видите, в каком я виде?» Мы с Никитой переглянулись: «Но ты, во-первых, популярный, во-вторых, атлетически сложен, и в-третьих, – ты такой обаятельный, что отказать тебе в таком виде никак невозможно».

Этот довод на Олега, как ни странно, подействовал. Он сказал: «Ну ладно. Ждите». Не одеваясь, он вышел в плавках… Была метель… Ввжж, вввжжж… Абсолютно такая «Анна Каренина», и поезд «чих-чих» через метель. И Олег через тамбуры, в плавках дошел до вагона-ресторана. Мы не ходили, не знаем, мы видели только результат, когда минут через двадцать Олег вернулся. Он был как бы полузаметён снегом или в инее… и в руках – бутылка водки. И единственное, что он сказал, после того как поставил эту самую бутылку: «Я думал, вы мне врете про популярность, а она есть, она есть… разливайте!..» Вот так интеллектуально мы проводили время. Интеллектуально, но весело.

И следующая наша с Олегом история – это история о том, как Рустам Имбрагимбеков, замечательный драматург и писатель, однажды позвонил мне домой:

– Вот ты знаешь, у меня к тебе… я к тебе как посредник сейчас обращаюсь, потому что Рома Балаян (режиссер ныне армянско-украинский, а раньше просто, значит, наш товарищ, работающий на студии Довженко. – С.С.), начинает снимать по моему сценарию картину «Храни меня, мой талисман» и очень просит у тебя узнать деликатно, тонко… Вот, я делаю это в очень деликатной и тонкой форме.

– Конечно. А что он просил узнать?

– Не может ли он пригласить сниматься в этой картине Таню Друбич, потому что он пригласил туда сниматься Олега Янковского и Сашу Абдулова… и очень было бы в жилу им, в их компанию, втолкнуть еще Таню. Есть у него такая идея.

– Так чего? И Роман замечательный режиссер, и Олег, Саша… Так чего? Втыкайте сколько хотите. Правда, Таня сейчас вот только что родила. Как она будет сниматься? Я не понимаю даже, как она поедет с дитем, с грудью.

– Это мы разберемся… Дитя, грудь… это все десятое. Главное – мы с тобой договорились. Мы можем позвонить?

– Звоните Тане сколько хотите.

Они позвонили Тане, дали почитать сценарий, который ей очень понравился. И Таня взяла Аню, которой, я не помню, сколько тогда, годика еще не было… Аню на руки, и они уехали сниматься…

Таня – человек очень настороженный, замкнутый и скрытный. Вот она вернулась оттуда в современном таком восторге, человеческом восторге. Я говорю: «Что такое?» Она говорит: «Ну просто такой человеческой компании я в жизни не видела. Такие они все прекрасные. Ну все такие просто прекрасные…» Я говорю: «Что в них прекрасного?» – «Ой! Они все прекрасные, говорят одни глупости, все не то с похмелья, не то выпивши… абсолютно не знают текста, и все такие чудесные… они все такие настоящие артисты. И если бы они еще знали текст – это просто вообще, им бы и цены не было. Никто ничего не знает…» И в доказательство чудесности, прекрасности, она была приглашена на их прощальный ужин, который проходил в ресторане «Узбекистан». Мы сидели на этом ужине: Рустам Ибрагимбеков, Роман Балаян, Олег, Саша Абдулов, Таня, ели манты, шашлыки и ржали так, что просто стекла вываливались… Невозможно вспомнить ни мысли, ни какого-то связного рассказа, ни о чем… потому что их просто не было. Не то чтобы я такой тупой и не запомнил. Их просто и не было. Все смотрели друг на друга, икали, плакали, смеялись и падали лицом в салат. По какой – я не знаю – причине, но то же самое у меня ощущение было, когда мы вышли из ресторана, что они такие чудесные…

Мы были знакомы с Олегом до этого случая, но после этой ресторанной встречи, банкета по поводу окончания съемок «Храни меня…», после этого оливье-салата с физиономией – мы стали ощущать себя друзьями.

И начиналась моя главная жизнь, которая называется дружба. Не то чтобы мы перезванивались каждый день и спрашивали друг друга: «Ну как настроение у тебя там вообще?» – ничего этого не было, никаких сообщений из области иносоциальных мыслей, да и виделись мы редко и всегда по каким-то дурацким поводам. И когда виделись, ничего друг другу не сообщали путного… ничего… Только ржали… Ну вот этого было вполне достаточно, чтобы ощущать себя близкими, исключительно близкими людьми. В это время у Олега произошла еще одна история, которая стала одной из главных историй в его жизни. Я был на спектакле в Ленкоме, где Марк Захаров был впервые в качестве главного режиссера этого театра. Он пришел из Театра Сатиры, привел в этот театр Олега. И был спектакль «Автоград». В этом спектакле «Автоград» я первый раз увидел Олега как театрального артиста. Я абсолютно не мог понять, как это может быть, чтобы Олег был театральным артистом! Вот Саша Абдулов, конечно, можно понять, что он театральный, а то, что Олег театральный артист… Ну как он говорил! Я совершенно не любил, терпеть не мог любой аффектации чувств, любого нажима, любого какого-то стремления кого-то поразить внешностью, интонацией, криком или шепотом. И Олег был ненавистником внешних эффектов, любых внешних эффектов.