На грани отчаяния

Вдруг стало так жутко, как никогда не бывает на этом свете. Неужели я уже Там? Хотя обстановка не изменилась. Тот же мрак, неподвижность, до нетерпения затекшее тело, дикое желание сесть. Внезапно неимоверно яркая вспышка света ослепила меня.

Наконец!!! После абсолютной темноты глаза не сумели сразу адаптироваться. Но спустя несколько секунд я сообразил, что яркий солнечный луч сверлит меня из окна. Вот уж не думал, что в Раю или Аду есть окна. Приглядевшись, заметил за окном колючую проволоку, сторожевую вышку со скучающим часовым, поникшие под тяжелыми снеговыми шапками ветви сосен, а вокруг - блестяще-искристый белоснежный ковер. Сбоку от меня с соседних нар беззлобно журчал до боли знакомый и родной матерок. Только тогда я понял - это был сон.

Ну и шуточки! Придя в себя, вспомнил. А ведь сон в руку. Именно сегодня меня должны запаковать примерно в такую же тару. Только отправиться в ней я должен не в Рай или Ад, а прямиком на свободу. Несколько месяцев назад воровская сходка нашей затерявшейся в необъятных просторах Коми зоны вынесла решение удовлетворить просьбу Бизона и Секи (Юрки и меня) об оказании помощи в организации побега. Все действия, связанные с осуществлением этого мероприятия, сохранять в тайне. За разглашение - смерть. Поручить нарядчику [1] переформировать лесоповальные бригады таким образом, чтобы в одной из них оказались воры в законе и сочувствующие им мужики [2]. Разрешить ворам в законе, в связи с возникшей ситуацией, работать наравне с остальными до осуществления задуманного плана (ранее это было воровским законом запрещено).

Начинался 1952 год. Трескучий мороз, иногда достигавший пятидесяти градусов, превращал работу на лесоповале в адскую пытку. Легкие телогрейки, ватные брюки и стертые валенки нисколько не смягчали боль коченеющего тела. Костер, на котором сжигались обрубленные сучки и ветки поваленных деревьев, согревал только одну обращенную к нему сторону тела. Другая же мерзла неимоверно. Для более полного согрева необходимо было постоянно крутиться, как шампур с шашлыком на мангале. Единственным спасением была работа.

Обычно повальная бригада делилась на несколько звеньев. Каждое звено состояло из пяти человек. Пробираясь от дерева к дереву, по пояс в снегу, окопщик окапывал ствол до мха (пенек должен быть не более двадцати сантиметров от земли). Далее по уже протоптанной дорожке подходил вальщик. Он подрубал топором дерево с той стороны, куда тому надлежало упасть, и, согнувшись в три погибели, начинал лучком [3] пилить ствол с противоположной стороны подруба. Затем брал длинный шест, упирался им в дерево и с криком «Бойся!» валил его. Тут же подскакивал обрубщик и начинал удалять сучки и ветки. Сучкосбор сгребал все это и оттаскивал на костер. К оголенному стволу подходил кряжевщик и распиливал его на бревна определенного размера. Для того чтобы деревья не утопали в снегу, их валили методом «костра», то есть друг на друга. После валки и обработки леса вся пятерка принималась таскать бревна и складывать их в штабеля. Таскать приходилось по пояс в снегу, но зато и шансов замерзнуть заживо было меньше.

Ранней весной от лесных делянок к реке прокладывалась лежневая дорога, представляющая собой положенные на хлипкий грунт жерди, скрепленные поперечными деревянными перекладинами. Они выполняли функцию рельсов, по которым с помощью лошадей катились тележки с лесом. Лес свозили на берег реки расконвоированные заключенные, которых называли бесконвойниками. Они скатывали бревна до кромки льда, предварительно поставив возле самого берега упоры, и укладывали в огромные штабеля. Когда кончался ледоход, упоры удаляли, освобожденные бревна с грохотом скатывались под откос в речку и плыли до ближайшего населенного пункта. Там их вылавливали баграми, вязали плоты и цивилизованным порядком отправляли дальше на деревообрабатывающие заводы. Штабеля иногда достигали пятнадцатиметровой высоты.

К побегу начали готовиться с середины зимы. Кроме меня с Бизоном, желающих бежать в зоне больше не нашлось, так как шансов добраться до любого населенного пункта было ничтожно мало. Вокруг на многие десятки километров глухая тайга. Дикие, оголодавшие за зиму звери. Единственное оружие - самодельный нож, правда выкованный зонными умельцами по всем правилам кузнечного мастерства и месяцами затачиваемый любыми твердыми предметами. Побег обнаружится в конце рабочего дня, когда бригады выводят из оцепления. Моментально будут приняты меры. Уйти от нескольких взводов солдат, прекрасно знающих местность, великолепно обученных и экипированных, практически невозможно. Если к этому времени еще не сойдет снег, то они побегут на лыжах. А у нас самодельные снегоступы. Во всех поселках, на железнодорожных станциях и пристанях нас будут ждать местные засады. Кстати, лучше всего попадаться именно там. Озверевшие от увлекательных прогулок по непроходимым дебрям солдаты не пристрелят при свидетелях якобы сопротивлявшихся зеков. Что невозможно гарантировать в глухой тайге. Уж оттуда точно не приведут живыми.

Но дикое желание побывать на свободе хотя бы один день, даже отдав взамен всю оставшуюся жизнь, с лихвой перекрывало перспективу жалкого существования в течение двадцатилетнего срока в опостылевшей, ненавистной зоне. В ту пору мне должно было исполниться девятнадцать. Бизон был старше на четыре года.

Почти три месяца вся повальная бригада поочередно выскребала внутренности двух огромных сосновых стволов с помощью остро отточенных обломков лучковой пилы. Стволы были четырехметровой длины, толщиной в полтора обхвата. Несмотря на приличный наружный объем, рассчитывать на внутренний комфорт нам не приходилось. Стенки саркофага должны быть достаточно толстыми, дабы избежать излишнего риска. Предварительно от гигантских бревен были отпилены с одной стороны десятисантиметровые чурки. Немало усилий пришлось приложить для того, чтобы обтесать их с ювелирной точностью до внутреннего размера бревна. Они должны были сыграть роль пробок, которыми надлежало закрыть отверстия после нашего внедрения внутрь. Чтобы пробки не вывалились на ходу, решено было смочить их водой, которая, превратившись в лед, склеит деревянные поверхности. Буравились крохотные отверстия для поступления воздуха. Впоследствии они будут замаскированы приклеенными слегка разогретым хлебным клейстером кусочками коры. Вчера вся подготовительная работа была закончена

Утром, по стратегическим причинам отказавшись от завтрака, мы с Бизоном принялись распределять между зеками бригады наши вещи и продукты, которые необходимо было пронести через проходную. Всего набиралось не так много, лишь по две наволочки на брата, но незаметно донести все это от зоны до лесной делянки без помощи остальных было невозможно.

Делянка представляла собой участок тайги, предназначенный для лесоповала. Предварительно вокруг этого участка бесконвойники вырубали просеку десятиметровой ширины в виде квадрата, которая в дальнейшем играла роль запретной зоны. Конвой располагался по углам возле костров и в случае появления на просеке кого-либо из зеков открывал огонь на поражение без предупреждения. Время от времени один из конвоиров становился на лыжи и объезжал делянку по просеке вокруг, дабы убедиться в отсутствии следов на нетронутом снежном покрове, а также проконтролировать ситуацию в бригадах. Так что побег через запретную зону был полностью исключен. Оставался лишь единственный способ, к которому нам и пришлось прибегнуть.

Гулко прозвенел кусок рельса, известивший обитателей зоны о назревшей необходимости становиться в строй на развод [4]. Зябко поеживаясь от утреннего холода, глубоко надвинув на лоб шапки-ушанки и кутаясь в телогрейки, зеки угрюмо направились к воротам.

Шел первый месяц довольно прохладной северной весны. Блестящая, затвердевшая снежная корка, вкусно похрустывая под ногами, проваливалась в пока еще пушистую глубину. От зоны до лесной делянки надо шагать километров пять. Не очень приятно на пронизывающем насквозь ветру, хотя морозец уже небольшой. Что-то около десяти градусов. Не сравнить с пятидесятиградусным в середине зимы. Конвой, хотя и в меховых полушубках, тоже ежится