Вселенная Олеся Бердника (СИ)

После освобождения бабушка Мария вернулась домой и вышла замуж за соседского сына Павла. Воспоминания деда тоже дают представление о тех грозных, братоубийственных временах. Однажды он шел из Воронькова (село под Борисполем) в Килов. Недалеко от села услышал крики, проклятия, выстрелы. Спрятавшись за деревьями, увидел страшную картину. Петлюровцы окружили группу безоружных гетманцев и заставляли их раздеться. Те падали на колени и умоляли: «Хлопцы, и мы ж, и вы — за Украину. Мы ж родная кровь! Хлопцы, что ж вы делаете?» Хлопцы же в ответ выматерились и прошили тех пулеметными очередями…

Дед позвал односельчан, убитых гетманцев похоронили в братской могиле. Он ее показывал — могила существовала до тех пор, пока по ней не проложили асфальтовую дорогу. Эта абсурдная братоубийственная война объясняет многие события на историческом поле Украины XX столетия. Что заставляло людей убивать, предавать, брата подымать руку на брата, сына писать донос на отца, мать во время голода съедать собственного ребенка? Разве можно все объяснить только злой волей Ленина или Сталина, тем, что «система заставила»?

Во время голода тридцать третьего по домам стали ходить комбедовцы, забирая все. Соседка Оксана была беременна, и когда к ней пришли, спрятала маленький узелок пшена под юбку и села на него. Участница реквизиционной группы (кстати, ее родственница) это заметила, назвала ее «контрреволюционным элементом» и выдернула узелок. Даже представитель сверху смилостивился, хотел пшено оставить, но родственница была неумолима — узелок забрала, а уже сваренную в печи кашу, разбив горшочек, втаптывала в грязь по всему подворью. Неужели ее Сталин и «москали» заставляли делать это?!

Незадолго до начала войны отец экстерном окончил школу, поступил в геологический техникум в Киеве. Но грянула война, пришлось забирать документы и возвращаться в село. Отец рассказывал о бессильной ярости, которую испытывал он и его ровесники, видя беспорядочное бегство наших войск. Как-то к ним во двор зашли несколько летчиков, один из них — молодой красивый генерал. Они сожгли свою форму и попросили гражданскую одежду, чтобы легче было пробираться к своим. А отец все его допытывал: «Почему, почему так случилось? Вернутся ли наши?» Тот ответил: «Не надо пустых слов. Жизнь покажет, почему произошла эта катастрофа. А наши вернутся, верь в это!» Через пару дней дошел слух, что летчики прорвались к своим, но их командир погиб. Эту историю я рассказывала в одном интервью и насколько я была потрясена, когда мне написал человек, поблагодаривший меня за последнюю весточку о своем отце, который оказался погибшим командиром этих летчиков, о последних часах которого ему рассказали выжившие пилоты.

Несколько дней было безвластие. Председатель колхоза сбежал, правления не было, телефонных звонков из района — тоже. И люди за несколько часов растащили все колхозное имущество по домам. Но радовались они недолго. Через несколько дней приехали немцы, все поняли и лаконично объяснили: «Колхозное добро вернуть туда, где оно лежало. Доблестные немцы освободили украинских селян от жидо-большевистского рабства, но не от обязанности трудиться. Было коллективное хозяйство, а будет общественное и свободный труд на благо немецкой армии. Все вернуть».

Через несколько часов принесли больше, чем экспроприировали.

В конце 1943 года, когда наши войска освободили Киевщину, семнадцатилетним добровольцем отец ушел воевать. Был сапером, как скупо об этом вспоминал — «ползал рядом со смертью». Ранение, госпиталь. После Победы демобилизовался и вернулся в Киев. До 1949 года работал в Театре имени Франко. В его биографиях часто пишут, что первый раз был арестован за то, что «выступил с критикой политики Сталина и Кагановича в области искусства».

Все было гораздо проще. Тогда в Советском Союзе как раз началась «охота на ведьм» — борьба с космополитизмом. В трудовых коллективах тут же начали массово находить своих «космополитов». Отец на открытом партийном собрании в театре выступил в защиту своего коллеги, артиста Добровольского. Сразу же около десяти «друзей» написали доносы. В итоге — известная 58-я статья, 10 лет, и отец оказался в Печорлаге. Совершил два побега, и спецлагерсуд «припаял» еще 10 лет. Во время хрущевской оттепели его реабилитировали, и в 1956 году он возвращается в Киев.

Летом 1957 года происходят два события — выходит первая книга «Вне времени и пространства», после которой Микола Бажан принимает его в Союз писателей, и отец знакомится с моей будущей мамой. История их встречи и любви описана в его книге «Кто ты?» (он часто использовал автобиографические фрагменты в своих романах). Отец встретил красавицу Кармен, идущую со съемок фильма на занятия в Институт театрального искусства. Влюбился с первого взгляда, тут же сделал ей предложение, но бабушка, а вернее ее подруги, уже присмотрели для нее «блестящую партию», а не какого-то «задрыпанца».

Отец на следующий день ее… выкрал. Встретил возле института, предложил бросить все и ехать с ним, если любит. Мама не раздумывала ни секунды. Они уехали в родное село к родителям отца, а бабушка разыскивала беглянку два месяца через всесоюзный розыск. Поженившись, они вернулись, повинились, но бабушка долго не могла ему простить этого похищения. Хотя позже, когда начались преследования, трудно было найти более преданного защитника, чем она.

Шестидесятые — начало семидесятых — период бурного творческого успеха. В год выходили 1–2 книги, путешествия, многочисленные выступления. Сегодняшним «властителям дум» трудно себе представить, что творилось на его выступлениях. Отец много выступал — в самых больших концертных залах Киева и в студенческих аудиториях или пионерских лагерях. Залы были не просто заполнены — люди стояли в проходах, «висели» на подоконниках, сидели друг у друга на плечах. Он говорил о судьбах Человечества и Земли, о трансформации Духа и предназначении Разума во Вселенной.

Но, увы, рядом с каждым Моцартом ходит множество Сальери. В наших украинских условиях лучшим способом «удружить» коллеге было обвинить его в «украинском национализме». Пока первым секретарем ЦК КПУ был Петр Шелест, он отметал все наветы, заявляя, что ему не нужен украинский Солженицын. Но когда после книги «Україно наша Радянська» его забрали «на повышение» в Москву, началась травля отца.

Сначала в «Літературній Україні» и других республиканских газетах, затем и в центральных. Последовал запрет на выступления, из библиотек изъяли все его книги. Я помню, как во дворе моей школы директор (кстати, преподаватель украинской литературы и теща писателя Валерия Шевчука) жгла костер из книг отца, которые до этого стояли на почетном месте в школьном музее.

В газете ЦК КПУ «Радянська Україна» появилась статья «Олесь Бердник продався ЦРУ за червоний світер». Интересна история появления этого материала. На Западе очень заинтересовались творчеством отца, и в Киев приехала из Мюнхена переводчица Ганна-Галя Горбач, по совместительству сотрудник радио «Свобода». Встретилась с отцом для разговора о сотрудничестве. Они беседовали на склонах Днепра в Ботаническом саду, и вдруг г-жа Ганна, поскользнувшись, стала падать с обрыва. Она ухватилась за отца и при этом порвала ему куртку.

Через некоторое время на Украине оказался ее сын и предложил компенсировать испорченную матерью вещь свитером (как раз красным, таким, как разорванная куртка), но отец, рассмеявшись, отказался. А через 2 дня появилась статья. Для меня до сих пор остается загадкой: если отец и немецкий гражданин в уединенной местности разговаривали только вдвоем, то кто сообщил о разговоре «компетентным органам»?

И пример из жизни отца прямо противоположный. Когда его уже исключили из Союза писателей, он обратился к писательскому пленуму с письмом, которое через несколько дней прозвучало по западным радиоголосам. Отца тут же вызвали в КГБ и потребовали объяснить, «зачем он передал письмо на Запад». Он удивился, опроверг это, поскольку его экземпляр хранился у него, и сказал: «Раз я не передавал, то передало или писательское руководство, или вы».