Максим Горький и начинающие писатели

В чем же заключается секрет могучего влияния М. Горького на авторов, почему он со своим ярким талантом не замкнулся в скорлупе творчества, а распространяет свои лучи и тепло вокруг, отрывает от себя частицы, чтобы дать их другим?

Ответ на это – в характере самого М. Горького. Он – человек действия, жизни, революционной практики…

«Сам выйдя из того ада [7] , который называется у нас жизнью народной, пройдя все девять кругов мытарств и страдания, полагающихся по законам нашего общества на долю среднего пролетария, М. Горький вынес оттуда крик бездонного горя», – писал о М. Горьком В. Боровский.

Вот где источник его связи с массами – понимания их, борьбы вместе с ними за освобождение, за все то, что когда-то в прошлом столетии такой же беспокойный искатель правды, Чаадаев, называл «выпрямлением личности».

Горький – романтик. Но Горький – представитель, выражаясь его словами, «активного романтизма», то есть того романтизма, который «…стремится усилить волю человека [8] к жизни, возбудить в нем мятеж против действительности, против всякого гнета ее».

То, что М. Горький писал в «Песне о Соколе» или в легенде «О прекрасном Данко», сердце которого горело для других, для человечества, – есть только частица самого писателя.

Горький целостен в своих чувствах и взглядах. Он любит человека и человеческое; мало сказать, любит, – уважение к человеку у него на первом месте. В своем письме к литкружку профтехнической школы Покровска он пишет:

«Уважение писателя к человеку [9] как источнику творческой энергии…»

«…активная ненависть писателя ко всему, что угнетает человека извне его, а также изнутри…»

А отсюда – любовь к литературе, вернее – любовь и уважение к литературе, потому что для Горького литература и человек неотделимы:

«…факты жизни и литература [10] сливались у меня в единое целое. Книга – такое же явление жизни, как человек, она – тоже факт живой, говорящий, и она менее „вещь“, чем все другие вещи, созданные и создаваемые человеком».

В распространительном понимании человечности, в активном романтизме и лежит главный побудитель редкостно внимательного отношения М. Горького к товарищам-писателям, его веры в народ, в трудящихся. По поводу сборника стихов поэтов-самоучек, изданного в Москве в 1909 году, М. Горький писал: «… я говорю не о талантах [11] , не об искусстве, а о правде, о жизни, а больше всего – о тех, кто дееспособен, бодр духом и умеет любить вечно живое и все растущее благородное – человечье».

Вот мерка для сравнения и оценки паразитствующих верхов, с одной стороны, и трудящихся, людей, сброшенных колесом истории вниз, – с другой. Надо помнить, что все это было писано в злейшие дни реакции, когда значительная часть интеллигенции изменила делу революции, бросила подполье (ликвидаторы) и стала погрязать в трясине мещанства и обывательщины.

Теперь понятно, почему в своей статье «О писателях-самоучках» М. Горький особенно выделяет те места, где авторы говорят «о необходимости в людях уважения друг ко другу и о том, что отсутствие этого чувства в человеке служит преградою делу освобождения людей». Это «бодрое», дееспособное и часто восторженное настроение большинства пишущих он противопоставляет нытью испуганной и разочарованной интеллигенции:

«…в литературе печатной – настроение покаянное, подавленное, анализирующее и пассивное, в литературе писанной – настроение активно и бодро». Пусть эти писанные рассказы слабы, наивны, идеалистичны и т. д. Но «надо почувствовать то, что лежит под их наивными рассказами, понять, чем вызваны эти длинные, неуклюжие повести, написанные трудным почерком, разбирать который устают глаза, и тогда станет ясна крепкая вера этих духовно здоровых людей в торжество Добра, разума и правды».

С присущей ему прямотой бьет он по головам нытиков и упадочников из интеллигенции.

«…хотелось бы сказать: „Господа, если вас тошнит, не выбегайте на улицу во время этого процесса, по улице живые, здоровые – новые люди и дети ходят, и юноши, а им вредно смотреть, как вас вывертывает!“»

«… А из уважения к себе – не кричи, не стенай и, если пришло время умирать – умри в одиночестве, это и красивее и гигиеничнее».

Какие драгоценные крупицы даны в этих строках для начинающих писателей нашего времени, потому что и сейчас нередко «судороги» упадочничества заразительно портят молодежь.

И еще опасность, отмеченная М. Горьким: «героически» настраивающееся мещанство наших дней.

В недавние дни своего пребывания в Москве, на вечере, устроенном федерацией советских писателей, а также и на других собраниях, касаясь задач современного писателя, М. Горький говорил о «реальном враге» – «благополучном мещанине» наших дней, который «довольно успешно начинает [12] строить для себя дешевенькое благополучие в стране, где рабочий класс заплатил потоками крови своей за свое право строить социалистическую культуру». Об этом же он пишет и в брошюре для рабселькоров и военкоров.

Неутомимый обличитель мещанства в прошлом, мятежник, поднимающий бунт против грязной и подлой действительности, – М. Горький выдвигает на первый план проповедь труда, воспитание воли к жизни, пафос строительства новых форм, «…проповедь эта необходима, если мы действительно не хотим возвратиться к мещанству, и далее – через мещанство – к возрождению классового государства, к эксплуатации крестьян и рабочих паразитами и хищниками».

«Настоящее искусство [13] , – пишет М. Горький, – возникает там, где между читателем и автором образуется сердечное доверие друг к другу».

Да, писатель – это не воробей, перепархивающий с ветки на ветку – от темы к теме и с одного читательского плечика на другое. Его дело не ограничивается тем, что, по меткому выражению Щедрина, «писатель пописывает, а читатель почитывает». (Кстати, это следует запомнить и многим издательствам, которые, с одной стороны, очень уж падки на так называемую «читабельную» макулатуру, а с другой – вместо помощи начинающим писателям сплошь и рядом безвыходно зажимают их в железные клещи.) От Щедрина до наших дней утекло много воды, и наше время еще более расширило задачи писателей, читателей и издательств.

Писатель должен повысить… активное отношение читателей [14] к жизни, внушить им уверенность в их силе, в их способности победить и в самих себе и вне себя все то, что препятствует людям понять и почувствовать великий смысл жизни, огромнейшее значение и радость труда.

В этой живой связи писателя с трудовыми массами, рабочими и крестьянами, – залог силы писателя и, может быть, секрет неистощимой свежести в творческой работе самого М. Горького.

И неверно высказываемое кое-кем мнение, будто М. Горький обращается к писателям только одной половиной своего лица: «материнской лаской». Нет, при своей огромной требовательности М. Горький сугубо строг к собственному творчеству, такой же строгости он учит и других – как собственным примером, так и своими письмами.

В 1915 году он писал В. Ермилову, редактору журнала суриковского кружка «Друг народа» по поводу некоторых слабых авторов, представленных в его журнале:

«…напрасно вы их так легко [15] пускаете в среду заправских писателей. Вы их тем портите и будете нравственно отвечать за последствия… Отвлекать работников от обычной их работы ради дешевого успеха не стоит. Нехорошо развивать в них самообольщение – это их унижает».

Приблизительно в таком же роде писал он по поводу журнала «Жернов»:

«…„Жернов“ ставит целью своей „широкое культурно-просветительное обслуживание крестьянских масс“, но у него нет ни сил, ни уменья, ни знаний для этой ответственной работы… „Жернов“ преследует задачу „указывания путей к творчеству писателям из крестьян, делая это с помощью самих же крестьянских писателей“. Слова: „указывание путей к творчеству“ – лишены смысла, а просто – малограмотная фраза. Указывать надо не „пути к творчеству“, а – как нужно работать. Но именно этого журнал и не указывает, да и не может указать. Как и чему могут учить друг друга люди, которые, прежде всего, сами должны учиться? Стихи и проза, печатаемые „Жерновом“, очень плохи во всех отношениях».