Полвека любви

Они и нам с Лукодьяновым устроили подлянку. На телевидении Люся Ермилина, редактор программы «Этот фантастический мир», готовила 20-минутную экранизацию нашего рассказа «Прощание на берегу». Уже был готов сценарий, как вдруг пришло письмо Лукодьянова из Баку: он возражает против экранизации — мол, с ним не согласовали, и вообще телевизионщики искажают литературные произведения. Ермилина показала мне письмо — это, конечно, была грубая подделка, ни подпись, ни бакинский адрес не имели даже отдаленного сходства с настоящими. Не писал Лукодьянов никакого письма.

Я писал тогда, 18 мая 1982 года, в дневнике:

«Главный покровитель»…

Память мгновенно переносит меня в январь 1982-го. Мы с Лидой в доме творчества Переделкино. Здорово мело в том январе. Я сидел за машинкой, делал журнальный вариант уже написанного романа «Кронштадт». Мы общались с хорошими людьми. У Тарковских встретили старый Новый год — мило, весело, Арсений Александрович был, что называется, в ударе. Навестили, как обычно, Тамару Владимировну Иванову.

И отдыхал в ту зиму в Переделкине писатель из Тбилиси Родам Чиченидзе. Мы с ним были знакомы по выездным заседаниям Совета по научно-фантастической и приключенческой литературе СП СССР в Ереване и Тбилиси. Такой светлоглазый улыбчивый грузин, тоже бывший моряк, большой любитель прекрасного пола.

Однажды поздним вечером, около 12, мы с Лидой уже готовились ко сну, зубы чистили, как вдруг в дверь постучали. Я открыл — в коридоре стоял Чиченидзе, пальто и шапка в белых брызгах снега (он жил не в главном корпусе, а в одном из коттеджей дома творчества).

— Что случилось, Родам? — спросил я удивленно.

— Ты что, не слышал последних известий? — быстро проговорил он. — Суслов умер.

— Ну и что?

— Давай отметим это. — Чиченидзе вытащил из кармана пальто бутылку чачи. — Лида, извините, что так поздно. Но я подумал…

— Ничего, ничего. Снимайте пальто, садитесь.

Она захлопотала с закуской, да какая там закуска, ничего не было, кроме хлеба и сыра. И мы сели и выпили остро пахнущую чачу — за избавление страны от «серого кардинала», аскетичного упертого идеолога, чьей главной заботой было «тащить и не пущать».

Запомнилась мне эта полночная «заупокойная» выпивка.

Совет по приключенческой и научно-фантастической литературе при Союзе писателей СССР учредили в 1975 году, его председателем был недолго С. С. Смирнов, а потом стал кабардинский поэт Алим Кешоков, ни малейшего отношения к фантастике и приключениям не имевший. Просто надо было чем-то занять «безработного» секретаря СП. Его первым заместителем назначили Александра Кулешова, и еще были три просто заместителя: по детективам Аркадий Адамов, по приключениям Александр Насибов, по фантастике Еремей Парнов.

Не знаю, кто придумал объединить в одной структуре приключения и фантастику. Это, в общем-то, разные жанры, хотя фантастике не противопоказаны приключенческие и детективные сюжеты. Она, фантастика, вообще выглядит этаким кентавром, соединившим в единый организм науку и литературу. Фантастика выходила огромными тиражами, в магазинах не залеживалась — массовый читатель ее любил.

Но, как уже сказано выше, было очень не просто все, что связано с изданием фантастики. Идеологические ведомства — отдел пропаганды ЦК и оба Госкомиздата — СССР и РСФСР — заподозрили ее в крамольных намеках, нежелательных аллюзиях, в скрытой антисоветчине. Фантастику взяли под пристальный присмотр. Услужливые рецензенты по указке госкомиздатского начальства «резали» в издательствах рукописи неугодных авторов. О нарастании антисемитского духа я уже писал. Все это выглядело как кризис жанра.

О бедственном положении фантастики мы много говорили с Аркадием Стругацким, Георгием Гуревичем, Дмитрием Биленкиным. Дима, умный симпатичный бородач, с которым мы сдружились, утверждал, что в советской фантастике происходит возврат по спирали кризиса 30-х годов (тогда фантастика, которую не любил и не понимал Горький, почти совсем угасла). Я считал, что у нынешнего кризиса другие корни. Мы спорили, горячились…

И вот появился вышеупомянутый совет — как бы еще одно руководящее око, только не государственное, а общественное (хотя, разумеется, и оно пребывало под постоянным наблюдением сверху). Зампредом по фантастике был назначен Парнов.

Конечно, это гораздо лучше, чем если бы назначили Александра Казанцева. Уж очень одиозен был этот господин, идейно абсолютно непорочный певец светлого коммунистического будущего, автор не только толстых романов с безликими героями, но и разгромных рецензий, смахивающих на политические доносы. Не таков был Еремей Парнов. Молодой, умный, образованный, он в соавторстве с Михаилом Емцевым внес заметный вклад в фантастику 60–70-х годов. Они писали быстро и много, их книги выходили одна за другой. Некоторые мне запомнились: «Последнее путешествие полковника Росетта» — экзотическим толкованием высокой культуры индейцев майя; «Уравнение с Бледного Нептуна» — публицистической антифашистской заостренностью, — не стану перечислять их другие совместные работы, как и романы Парнова, написанные после того, как они с Емцевым «распарились».

(Замечу в скобках, что в те же годы выходили знаменитые повести братьев Стругацких — «Далекая Радуга», «Хищные вещи века», «Трудно быть богом» и другие, которые определили новое для советской фантастики социальное направление, утверждавшее принципы нравственности как главную ценность бытия человека. Высокая мерка была задана фантастике. С этим приходилось считаться руководителям идеологии. Но они Стругацких не любили, как и их единомышленников, включая и нас с Лукодьяновым. Очень была непростая обстановка, когда фантастику возглавил Парнов.)

Мы считали Рима (так его звали друзья) нормальным, своим человеком. Но вот он стал вроде бы заведующим советской фантастикой, и в наших отношениях возникла некоторая дистанция. Она заметно увеличилась, когда госкомиздатская надзирательница Куценко и ее подручные обрушились на роман «Ур, сын Шама». Мог бы Парнов защитить нас с Лукодьяновым от клеветы? Наверно, мог: у него была не только возможность печататься в периодике, но и серьезные связи в высоких сферах (благодаря им он, собственно, и получил «в управление» фантастику). Но осторожный Парнов промолчал. Ну как же, ввяжешься в конфликт, а тебя обвинят в чем-нибудь нехорошем, в политической близорукости, например, — и слетишь с поста. И тогда — прощайте, поездки на международные встречи писателей-фантастов (на «Еврокон») и прочие приятные путешествия, коими наш друг весьма дорожил. Он отрастил густые усы и, сидя в президиумах, научился их раздувать. Если на заседаниях совета кто-либо из писателей резко говорил о кризисе жанра, то Парнов с начальственной строгостью заявлял, что «не позволит отпевать фантастику».