Жизнь, отданная небу

- Эх ты! Жена летчика, а выступаешь заодно с пехотным генералом, укорял меня муж. - Понимать должна, чем реже я стану летать, тем больше буду терять летные навыки. К хорошему это не приведет.

- Саша, пойми, я ведь волнуюсь за тебя.

- Ну, это твоя должностная обязанность, - переводил он разговор в шутку. - Зачем тебе понадобилось выходить замуж за летчика? Вышла бы за начпрода. Максимум, что ему грозило бы, это - растрата...

За время учебы мужа в академии имени М. В. Фрунзе судьба подарила нам множество знакомств с интересными людьми. Не могу не вспомнить хотя бы о некоторых из них.

Как-то на одном из торжественных заседаний, посвященных Дню Воздушного Флота СССР, муж усадил меня в первом ряду, а сам отправился в президиум. Спустя некоторое время рядом со мной сел уже пожилой, но по-спортивному подтянутый, энергичный мужчина. Исподволь оглядев меня, спросил:

- Простите, вы, часом, не авиаторша?

Улыбнувшись необычному слову, я ответила, что сама, к сожалению, летать не рождена, но имею некоторое отношение к одному из сидящих в президиуме.

- Это к кому же? - поинтересовался он. Я назвала Александра Ивановича.

Приятно удивившись, он счел возможным представиться. Мой случайный сосед оказался знаменитым летчиком гражданской войны Борисом Иллиодоровичем Россинским.

- Можно, я у вас по секрету спрошу, - обратился ко мне Российский. Боитесь ли вы, когда муж летает?

- Еще как! Но говорить ему об этом тоже боюсь, чтобы не волновать.

- Вот и молодец, вот и умница! - обрадовался Борис Иллиодорович. Поступайте и дальше также. Ибо, если муж будет знать, что вы, самый близкий ему человек, боитесь, когда он летает, то может потерять веру в себя. Это я вам говорю как бывший летчик.

После торжественной части ко мне подошел Саша, я представила ему своего нового знакомого. Оба были очень довольны встречей и стали друзьями.

Он много нам рассказывал о гражданской войне, особенно о двух любимых и уважаемых им летчиках, которых знал лично, - Евграфе Крутене и Петре Нестерове. А чего стоили его яркие рассказы о встречах с Владимиром Ильичем Лениным! Жаль, Борис Иллиодорович вскоре ушел из жизни.

...В течение нескольких послевоенных лет у нас была возможность жить в санатории "Архангельское", в так называемом семейном корпусе. Мы платили за комнату, еду и обслуживание и могли приезжать туда в удобное для нас время.

Тогда в Архангельском проживали многие интересные люди: маршалы Л. А. Говоров и М. И. Неделин, генералы В. А. Судец и М. В. Захаров, будущий начальник Генштаба. Его жена, Мария Викентьевна, - заядлая футбольная болельщица. Она не пропускала ни одного интересного матча и могла не хуже других болельщиков громогласно рекомендовать судью "на мыло". Сама слышала!

Жила в Архангельском и замечательная семья Сергея Матвеевича Штеменко...

Но особое впечатление произвел на нас А. А. Игнатьев, позже написавший книгу "Пятьдесят лет в строю". Он был высокого роста, изысканно вежлив, интереснейший собеседник. Словом, его сиятельство с ног до головы!

Однажды Саша вернулся домой из академии с печальным известием: кто-то ему сказал, что наш добрый знакомый, известный живописец В. Н. Мешков очень плохо себя чувствует. Родные, чтобы как-то поправить здоровье Василия Никитича, вывезли его из Москвы в Кратово. В ближайшее же воскресенье мы поехали навестить художника.

Впервые с Василием Никитичем мы встретились еще в первый наш приезд в Москву в феврале 1944 года. Незадолго до этого В. Н. Мешкову было присвоено звание народного художника СССР. Будучи уже в очень преклонном возрасте, он загорелся желанием написать портрет Александра Ивановича, в то время дважды Героя Советского Союза. Оговорюсь сразу, портрет этот из-за нехватки времени (мы с Сашей снова вернулись на фронт) так и остался незаконченным и хранится сейчас где-то в запасниках Третьяковской галереи.

Мастерская Мешкова находилась напротив Центрального военторга. В перерывах между вызовами в Главный штаб ВВС и поездками в авиационные конструкторские бюро муж позировал Василию Никитичу. Несколько раз вместе с ним приходила в мастерскую и я.

Мешков был человеком оригинальным, как он сам говорил, - истинным русопятом. При нашем появлении он собственноручно, отстранив от этого дела свою верную супругу Надежду Николаевну, брался за приготовление гречневой каши в русской печи. Готовилась она в обливном горшке и вкусной была необыкновенно.

Как только каша поспевала, меня, как самую молодую из присутствующих, отправляли через дорогу за... шампанским По мнению Василия Никитича, только с этим напитком и достигало его фирменное блюдо "своего вкуса".

Мешковы были верующими людьми и однажды на масленицу пригласили нас к себе домой на Усачевку.

- Сегодня у меня, други мои, еще одна большая радость, - сообщил нам Василий Никитич. - Вернулся домой после двадцатилетнего пребывания в Америке друг мой и однокашник Сережка Коненков (Сергей Тимофеевич Коненков знаменитый советский скульптор, народный художник СССР). Сейчас Надежда Николаевна печет блины и ждет нас. Так что собирайтесь без промедления.

Чета Коненковых - Сергей Тимофеевич и Маргарита Михайловна тепло и внимательно отнеслись ко мне, молоденькой девушке в солдатской шинели. А что касается меня, то я, будто завороженная, не могла оторвать глаз от картин, которыми были увешаны все стены от пола и до потолка.

Василий Никитич с Сергеем Тимофеевичем, погруженные в свои воспоминания, заметили мое усердное изучение произведений живописи. Им стало интересно, как неискушенный человек воспринимает искусство.

- Машенька, ты посмотри хорошенько все картины и скажи нам, какая тебе более всего нравится, - предложил Василий Никитич.

Задача оказалась нелегкой. Тут были представлены картины передвижников и других известных художников. Но мой взгляд неизменно возвращался к одному пейзажу: ночь, освещенное луной небо с редкими облаками, деревенька с покосившимися избами под соломенными крышами. И размытая дождями дорога, по которой движется возок, запряженный лохматой лошаденкой. Старичок сидит на возу, а в колее поблескивает вода. И весь этот унылый сюжет так удивительно оживляла луна, что я не могла глаз оторвать от картины.

Корифеи ждали от меня ответа. И когда решившись, я указала на этот пейзаж, оба очень обрадовались.

- Вот! А иные утверждают, что настоящее искусство понятно только избранным. Чушь!

Василий Никитич тут же отправился за лестницей, чтобы снять картину со стены и подарить мне. Мы с Сашей едва отговорили его, убедив, что фронт - не лучшее место для хранения произведений живописи. Порешили на том, что картина отныне моя и я могу ее забрать, когда пожелаю. Теперь мне кажется, что, скорее всего, это был пейзаж Васильковского.

...Когда мы отыскали Мешковых в Кратове, они искренне обрадовались нам. Василий Никитич бодрился, но было видно, что он очень плох. Надежда Николаевна, как ни старалась, не могла скрыть своей тревоги. Это была наша последняя встреча с ним.

Спустя два года, приехав по делам в Москву (муж служил тогда на Волге), мы узнали о кончине старого художника. Отложив все дела, поехали с Сашей на Усачевку. Там мы стали невольными свидетелями неприглядной истории.

В одной из комнат на столе лежал в гробу всеми забытый Василий Никитич, а в другой - шумела набежавшая многочисленная родня. Скандалили из-за наследства. Мы с мужем сразу почувствовали себя лишними. Прошли к гробу Василия Никитича, простились с ним и ушли никем не замеченные.

С Сергеем Тимофеевичем Коненковым наша дружба продолжалась еще долго. Он умер в 1971 году, не дожив всего трех лет до своего столетнего юбилея.

Эти два больших художника распахнули для нас с мужем дверь в удивительный мир искусства. Огромное им спасибо!

Я уже упоминала, что Александр Иванович очень дорожил дружбой людей цельных, самобытных и интересных.

Навсегда запомнился визит к нам на квартиру троих мужчин в полувоенной форме. Один из них - крепкий, энергичный - отрекомендовался Сергеем Павловичем Королевым.