Записки жандарма

Власть бездействовала. Распоряжавшийся всем полицмейстер, действительный статский советник Свешников, «белая шапка», как прозвали его студенты, предпочитал разговаривать и ничего решительно не предпринимать, так как считал, что беспорядки носят академический характер. Некоторые полицейские офицеры беспомощно метались от одной группы к другой, убеждали не петь, прекратить сходку, просили уговорить товарищей не безобразничать с дамами и т.д.

Так же и помощник начальника охранного отделения Сазонов. Женатый на москвичке, бывшей курсистке, он – поклонник гуманных мер – много разговаривает, резонерствует, но что-либо приказать по собственной инициативе воздерживается.

Подобный же беспорядок замечается всюду и на улице. Толпа видит бестолочь, и это ее веселит. С наступлением сумерек, подростки мальчишки начинают бить фонари.

Офицеры охранного отделения, посланные наблюдать за тем, что и как делается, докладывают своему начальнику о творящемся безобразии с обеих сторон; Зубатов докладывает Трепову, последний рвет и мечет и распекает свою полицию. Общая полиция негодует на нас.

На наше счастье в тот год беспорядки в Москве не носили политического характера. Студенческий исполнительный комитет даже выпустил прокламацию, приглашая студентов не участвовать в уличных демонстрациях. Все шло официально под флагом академической борьбы.

На 4 марта в Москве была назначена большая демонстрация, но ее не допустили, собравшихся же несколько десятков человек арестовали, на чем наши беспорядки и кончились. Задержанных подержали некоторое время в Бутырской тюрьме и поудаляли затем из Москвы на время, кто куда хотел. Удаление это носило опереточный характер: кто жил далеко, уезжал обычно в Рязань или Тамбов, а то и ближе.

В других городах студенческие беспорядки того года носили более острый характер. Так, в Петербурге 4 марта у Казанского собора произошло настоящее побоище между демонстрантами, с одной стороны, и полицией с войсковым нарядом, с другой. Демонстранты действовали палками, железными прутьями и даже стреляли. Наряды употребили в дело холодное оружие и нагайки. За демонстрантов вступился генерал князь Вяземский [98], член государственного совета, но получил соответствующий отпор от градоначальника, а затем и должное возмездие, дабы не совался не в свое дело и не мешал действиям полиции. Оппозиционные круги не замедлили с протестами. Среди повышенного настроения земский статистик Лаговский стреляет с тротуара в кабинет обер-прокурора Победоносцева.

11 марта произошла внушительная демонстрация в Киеве с участием рабочих и разночинной интеллигенции, при чем был выкинут флаг «за политическую свободу». Происходили беспорядки и в других городах. В общем, все эти студенческие беспорядки, конечно, являлись отражением политического настроения некоторых слоев общества, но о них все-таки говорили тогда, что они носили не политический, а академический характер. Это было спокойнее, но не совсем верно.

Студенческие беспорядки 1902 года носили уже повсюду официально признанный политический характер. Заправилы студенческого движения не без подталкивания революционных организаций собрались в начале того года на всероссийский студенческий съезд [99]. Съезд подвел, как писали тогда, «итоги академической борьбы» и призывал студентов выступить открыто на путь политической революционной борьбы, считая то верным и твердым шагом, который должен привести к желанной цели в борьбе с правительством.

Захватило новое движение и Москву. В конце января началось у нас глухое брожение среди студентов университета, вылившееся, наконец, в большую сходку в актовом зале. Сходка носила политический характер. Кроме студентов разных учебных заведений, на ней были курсистки и, правда, немного посторонних лиц. Была принята политическая резолюция и из окна был выкинут флаг с революционной надписью. Жгли какой-то научный кабинет, жгли документы и раздавали прокламации.

В виду такого характера событий, решено было действовать энергично и не в пример прошлому году. И как только университетская администрация уведомила обер-полицмейстера о характере происходящей сходки и попросила о принятии мер к водворению порядка, университет был окружен войсками. В манеж были высланы войсковые и полицейские наряды. Выходивших из университета арестовывали. От них узнали, что сходочники дебоширничают, произносят революционные речи, печатают на гектографе прокламации. В манеж были командированы офицеры охранного отделения, прибыли туда на дежурство и чины прокурорского надзора.

Вечером, часов около десяти явившийся в манеж обер-полицмейстер Трепов приказал мне:

– Я поручаю вам манеж. В вашем распоряжении полурота пехоты и находящаяся здесь полиция. Сюда прибудут арестованные из университета. Их надо принять и сделать, что нужно. Надеюсь, что все будет выполнено, как следует.

Я попросил еще у генерала взвод казаков, и на его вопрос для чего, ответил, что казаки успокоительней всего действуют на толпу. Казаки были мне даны.

Обер-полицмейстер ушел с нарядами к университету. Огромный манеж опустел. Полурота пехоты, несколько полицейских офицеров, десятка два городовых и взвод конных казаков терялись в нем. Переговорив с офицерами, я сделал следующие приготовления. От главных дверей манежа, вдоль его, были растянуты шпалерами две шеренги пехоты, сомкнувшиеся в дальнем конце, благодаря чему получился длинный коридор-тупик, шириною сажени в четыре. Коридор был поделен на пять частей, при чем при начале каждого деления стояло по два казака. Остальные казаки выстроены были внутри манежа по обе стороны входных дверей. Там же была и вся полиция.

План был таков. Когда толпа хлынет в манеж, она устремится по нашему живому коридору. По моей команде два казака от входа отрежут и замкнут уже вошедшую в коридор толпу и следуют за ней, пока она не упрется в тупик. Когда толпа упрется в тупик, первая часть коридора замыкает кольцо и отходит с окруженными людьми в сторону. В тот же момент укороченный уже коридор смыкается в новый тупик, автоматически наполняется напирающей извне толпой, образует второе кольцо и так далее, все пять. При каждом кольце казаки поддерживают порядок.

Несколько полицейских офицеров встречают толпу при входе, вырывают из рук палки и бросают их в правый угол манежа. Несколько других офицеров энергично отделяют женщин и передают их городовым в левый угол, в особое кольцо. Шуметь и петь не разрешается. При попытках к тому, казаки грозят нагайками. Грозят, но не бьют. Слушаются только моих распоряжений.

Построив наряд и убедившись, что все поняли, что нам надлежит выполнить, я вышел за двери манежа. Темно. Пылают факелы пожарных. От манежа к университету протянулись войска. Зловещая тишина. Стало неприятно. Мне доложили, что в университете до тысячи человек, что есть боевая дружина и готовится покушение на Трепова. На него бросится кто-то из кавказцев.

Около полуночи, после безрезультатных переговоров с осажденными в университете, пожарные взломали двери, казаки и городовые проникли в университет, окружили всех бывших там на сходке и погнали из здания. Все хлынуло на улицу и, подпираемое нарядом, двинулось к манежу.

Густая тьма, фантастически освещаемая вспыхивающими факелами; неподвижные шпалеры войск и медленно двигающаяся среди них замыкаемая толпа, поющая какую-то революционную песню. Все это производило необычайное, жуткое впечатление.

Я поспешил в манеж, захлопнул двери и приказал открыть их только при самом приближении толпы. На душе было неспокойно. Толпой надо сразу овладеть, захватить, взять в руки. Иначе – не справиться и будет беспорядок. Удастся ли?

Издали доносился шум и пение. Все ближе, ближе… Вдруг распахнулись двери… Скрестившись локтями, в заломленных назад папахах, с палками в руках двигаются впереди, что-то горланя, по-видимому, кавказцы, вперемежку с женщинами. Глаза горят, лица взволнованы.