В воздухе илы

- Капитан Попов там погиб! - охладил я его пыл.

- Откуда ты взял, что он погиб? Может быть, его просто подбили, и он где-нибудь сел на "живот"? А может быть, даже перетянул на свою территорию? возразил мне Федя.

- К сожалению, его сбили буквально в пятидесяти метрах от меня. На моих глазах самолет перевернулся на спину и штопором пошел вниз. А высота была меньше пятисот метров. Вениченко видел, как самолет врезался в землю за станцией.

Все примолкли. Радость небывало успешного штурмового удара была омрачена гибелью нашего командира и его стрелка старшины Безживотного.

Прошло еще около часа, когда над аэродромом появился весь избитый с болтающимися лохмотьями "ил". С земли были видны многочисленные пробоины, зиявшие на плоскостях и стабилизаторе самолета. Не верилось, что в таком состоянии машина может держаться в воздухе. Все, кто был на аэродроме, с тревогой следили за полетом искалеченного штурмовика. Как-то он развернется и как сядет? Однако израненный самолет приземлился довольно благополучно, и из него вышел Николай Платонов, летчик из соседней эскадрильи.

Все обступили его, удивляясь и восхищаясь тем, как это он сумел довести до аэродрома и посадить такую изрешеченную машину.

Поведав о своих злоключениях, о том, как его подбили, Платонов неожиданно для всех сказал:

- Братцы, что на станции Оболь творится, просто что-то неописуемое! Когда меня подбили,- продолжал он,- я отстал от группы и на бреющем полете напрямик решил тянуть на свою территорию. Еще километров за двадцать пять я увидел в районе станции Оболь огромный столб черного дыма, поднимавшийся высоко в небо. А уже когда пролетал мимо самой станции, километрах в шести от нее, я наблюдал взрывы огромной силы и сплошное море бушующего огня. А что там такое, собственно, происходит, я так и не разобрал!

Когда же Платонов и Садчиков доложили о своих наблюдениях в штабе полка, то вскоре у штабной землянки появился плакат: "Следуйте примеру летчика младшего лейтенанта Ладыгина! Сегодня он один уничтожил на станции Оболь пять железнодорожных эшелонов с горючим, боеприпасами и техникой врага!"

Выслушав мой рассказ о гибели командира эскадрильи, начальник штаба покачал головой и, тяжело вздохнув, сказал:

- Жалко Попова! Зачем он полез на Оболь? Не было же ему такого задания...

Всю ночь меня бил озноб и снилось, как переворачивается машина комэска и он беспомощно хватает воздух руками, пытаясь найти ручку управления и выровнять самолет, но вместо штурвала зияет огромная пробоина, и машина, беспорядочно кувыркаясь, продолжает падать. Кругом бушует море огня. А Попов укоризненно повторяет: "Зачем мы залезли сюда, в это пекло? Нас ведь никто не просил!"

Я просыпался в холодном поту, стараясь отогнать от себя этот кошмар, но он мучил меня всю ночь, возвращаясь в разных вариантах во тьме землянки, чуть только я начинал вновь засыпать.

И еще много неприятных переживаний доставил мне этот вылет. Где-то подсознательно меня преследовала мысль, что в общем-то, наверное, я был в какой-то степени виноват в гибели Попова. Ведь это я заметил эшелоны и сказал о них капитану. Возможно, сам бы он их не заметил. Эта мысль не давала мне покоя.

Мне стало до того муторно на душе, что я ушел в лес. Никого мне не хотелось сейчас видеть, тем более, что у меня было освобождение от полетов. Ребята, участвовавшие в этом вылете, непроизвольно избегали встречи со мной. А я в их присутствии чувствовал себя ужасно неловко, как будто был перед ними в чем-то виноват.

Иной раз, когда я подходил к шумной компании, ребята, увидев меня, вдруг замолкали, чего раньше никогда не было. Постояв немного, я уходил.

На другой день была опять напряженная боевая работа. Все летчики полка сделали по нескольку вылетов на ту самую дорогу Витебск - Бешеыковичи, куда должны были лететь и мы с капитаном Поповым.

После вчерашнего вылета добиться разрешения на полет мне было уже просто. И я тоже сделал два боевых вылета. Летчики нашей дивизии, разбомбив голову и хвост колонны, запрудившей дорогу на добрый десяток километров, устроили фашистам "ледовое побоище". Правда, несколько "илов" было подбито, но летчики нашего полка столько разбомбили вражеской техники, что когда наши танки прорвались на эту дорогу, то их продвижение было приостановлено. Много часов им пришлось расчищать проезжую часть дороги.

В операции "Багратион", в частности на Витебско-Полоцком направлении, наша 335-я штурмовая авиационная дивизия по решению командования 1-го Прибалтийского фронта должна была взаимодействовать с первым танковым корпусом генерал-лейтенанта танковых войск Буткова, который получил задачу после прорыва вражеской обороны в районе Сиротино своими боевыми действиями развить успех наступления наших войск в направлении Бешенковичи - Бойчейково.

Генерал Бутков поставил задачу перед штурмовиками подавить артиллерийские батареи врага в межозерном дефиле, на пути наступления бригады полковника Петровского, и не допустить, чтобы, отступая, противник взорвал мост через Западную Двину. Сохранность моста позволяла наземным войскам с ходу осуществить переправу и захватить город и аэродром Бешенковичи, где танкисты могли бы дозаправиться трофейным горючим и, продолжая преследовать врага, выйти на оперативный простор.

Командир 335-й шад полковник Александров для более тесного взаимодействия направил к танкистам своих представителей - полковника Черноморова и капитана Проценко.

Осуществляя поставленную задачу, летчики 683-го штурмового авиационного полка с самого раннего утра 23 июня 1944 года до позднего вечера, пока сумерки не опустились на землю и уже невозможно было летать, штурмовали артиллерийские позиции врага.

Уничтожив и подавив не менее четырех вражеских батарей, летчики помогли танкистам прорвать оборону противника, а затем штурмовики перенесли свои удары по огневым точкам врага в район моста через Западную Двину. Летчики так проутюжили предмостные позиции фашистов, что при выходе из пике можно было отчетливо различить не только разбитую технику, но даже трупы вражеских солдат. Вскоре к мосту подоспели и танкисты. Полковник Черноморов по радио приказал нашим "илам" перенести свои штурмовые удары на противоположный, левый берег Западной Двины.

Согласованные совместные действия летчиков, танкистов и пехотинцев не позволили врагу взорвать мост. Наземные войска с ходу переправились через реку и, развивая успех, продолжали громить отступающего противника, не давая ему закрепиться возле широкой водной преграды.

При выполнении этой задачи особенно отличились летчики под командованием ведущих Денисова, Падалко, Ковальчика, Андреева, Субботина, Рычкова, Садчикова.

В этот же день эскадрилья капитана Денисова отличилась еще в одном бою. Аэродром, на котором базировался 6-й гвардейский полк, был самым ближним к линии фронта. Фашисты засекли его, и вражеский бронепоезд стал обстреливать аэродром. Подавить огонь фашистского бронепоезда поручили эскадрилье капитана Денисова. Денисов быстро обнаружил вражеский бронепоезд и атаковал. Сделав четыре захода, группа Денисова заставила умолкнуть пушки бронепоезда, изрядно повредив его. Это позволило 6-му гвардейскому полку немедленно вылететь на боевое задание.

Вечером следующего дня, после ужина, ко мне подошел Костя Шуравин.

- Ну ты чего, Ленька, ходишь как в воду опущенный?

Я ничего ему не ответил. Тропинка вела нас глубже в лес.

- Плакат вон какой про тебя написали. Между прочим, я его и рисовал, комсорг попросил. Я так радовался за тебя, Леня!

- Не знал я, что это твоя работа. Спасибо тебе. Честно говоря, я мельком взглянул на него, даже не успел разглядеть как следует. Как-то совестно было, неловко.

- А чего тут стесняться-то? Вон некоторые, вроде Осипкина, ничего такого и не сделают, а прилетят, натараторят: что то-то он обстрелял, и это он поджег... А ты на самом деле такое сотворил, что другому и за всю войну в общей сложности столько не наворочать, но начальству не доложил как следует, а промямлил что-то невразумительное. Ходишь, прячешься от всех, как будто наврал или своровал.