Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Когда дуче однажды появился во дворце Чиги в зеленом пледовом костюме, отороченном красной лентой, подобно лошадиной попоне, сшитом им на заказ у портного, Барон-Руссо отреагировал словами:

- Какой прекрасный костюм у вас, ваше превосходительство, для поездки в Шотландию. Не собираетесь ли вы туда?

Муссолини понял намек и в этом костюме более нигде не появлялся.

Во время их короткого визита к британскому премьер-министру Бонару Лоу в декабря 1922 года Барон-Руссо вновь показал свою сообразительность. Когда поезд подходил к конечной станции Виктория, Муссолини вышел из своего купе с той самой черной тростью, с которой встречал Керзона в Швейцарии.

— По случаю вашего первого посещения столицы этой страны разрешите мне взять на память 'эту вещицу, — нашелся дипломат и мягко забрал трость у Муссолини.

В обществе дам с драгоценными украшениями и мужчин с твердыми воротничками — в этом незнакомом ему мире — Муссолини старался выглядеть достойно. За всю свою жизнь он ни разу не побрился самостоятельно, после женитьбы это делала Рашель. Теперь же он внимательно слушал то, что ему говорил Барон-Руссо по вопросам дипломатического этикета: краги вместе с фраком не надевают, на банкетах салфетку за ворот рубашки не затыкают, вино не разбавляется водой, и хлеб не мочится в бокале.

Главным ментором Муссолини стала леди Сибил Грехем, жена британского посла. В качестве почетного гостя на банкетах в посольстве он занимал место рядом с хозяйкой.

— Следите за каждым ее движением, — посоветовал ему Барон-Руссо. — Берите те же ложки, вилки и ножи, что и она.

Уходя со званого вечера, Муссолини поцеловал ее руку и сказал, широко улыбаясь:

— Я не знал ранее, что англичане пьют суп как пиво.

Во многих случаях он оставался тем, кем был на самом деле, — простым крестьянином.

Деньги для него в течение всей жизни были самой настоящей мистерией. Отправляясь в двухнедельное путешествие, он мог взять с собой всего сто лир. Когда «Иль Пополо» потребовался заем в местном банке, чтобы покрыть самые необходимые расходы, банкир потребовал долговую расписку.

— А что это такое? — спросил издатель своего помощника Луиджи Фредди.

Уже вскоре после этого при выезде к озеру Комо какой-то нищий попросил у него милостыню, а поскольку у Муссолини не было с собой денег, он выписал тому долговую расписку.

Он был очень суеверным человеком, опасаясь горбунов, уродов и бородатых мужчин. На его новой двухместной спортивной красного цвета «альфа-ромео» по обе стороны капота были прикреплены пучки клевера. Кирилло Тамбара заказал в Падуе шесть статуэток святого Антония — целителя по одной в каждую новую квартиру дуче, так как тот считал что этот святой — панацея от всех болезней.

Эта его слабость не была лишь семейной тайной. И во дворце Чиги старший хозяйственник Квинто Наварра приказал удалить из календарей несчастливые даты — 13 и 17. До полудня во дворце не мог появиться ни один военный. И никто из чиновников дворца не забыл тот день 1923 года, когда Муссолини услышал о вскрытии гробницы Тутанхамона и болезнях со смертельным исходом всех участников этого вскрытия.

Поклонники Муссолини установили в качестве подарка в помещении под его кабинетом только что привезенную из Египта мумию. Узнав об этом, он тут же схватил телефонную трубку и стал отдавать прерывающимся голосом истеричные распоряжения обслуживающему персоналу немедленно убрать ее, хотя был уже поздний вечер. В течение часа, пока саркофаг не был увезен в музей, дуче даже не входил в свой кабинет.

По отношению к женщинам он вел себя крайне распущенно. Генерал Эмилио де Боно, назначенный начальником службы общественной безопасности, старался не допустить распространения слухов об этом в городе. Рашель с детьми оставалась еще в Милане, а об его связи с Маргеритой Заффарти, снимавшей номер в гостинице «Гранд-отель», знало большинство горожан. Но Заффарти была лишь одной из его любовниц. Шофер Боратто возил дуче по самым различным адресам в Риме, многие женщины приходили сами в его спальню в апартаментах на улице Виа Раселла. Он был настолько нетерпелив, что не снимал даже ни брюк, ни обуви.

— Мужчине следовало бы иметь на спине небольшую машинку, — сказал он как-то Боратто, — чтобы быть в состоянии удовлетворить всех их.

Его страсть к уединению была поистине патологической. Ни одна из женщин не провела ночь в его апартаментах. Маргерита Заффарти сказала по этому поводу с иронией:

— Он боялся, что они будут смеяться, увидев его ночную рубашку.

Даже в редакции «Иль Пополо» он держался особняком. Узнав, что в его квартиру в Милане забирались воры, он сразу же снял другую, не ступив ногой в помещение, где побывали посторонние.

Его голос, приглушенный и конфиденциальный в разговоре с каким-либо собеседником, становился сразу же громким и высокомерный, как только к ним присоединялся еще кто-то. Кроме Арнальдо, у него не было друзей среди мужчин. Однажды барон Фассини, владелец дома по Виа Раселла, пригласил его к себе в гости на загородную виллу.

— Кого это он там ожидает, — грубо ответил Муссолини через дверь, — когда я обедаю?

«Одинокий волк», так называли его фашистские лидеры, в 1924 году предпринял шаг, который был воспринят ими как предательство всего того, что символизировал марш на Рим.

- Имеется только одна возможность спасти Италию, — сказал он удивленному журналисту-социалисту Карло Сильвестри, — это пойти на сотрудничество со всеми партиями, и прежде всего — с социалистами.

Сказанное с быстротой молнии распространилось в палате депутатов. Сидевшие в баре быстро допивали сухое вино. Кто-то крикнул:

— Поторопитесь, выступает Маттеотти, можно ожидать фейерверка.

Когда опоздавшие вошли в зал, то увидели удивившую всех сцену, освещенную солнечными лучами, проникшими сквозь потолочные стекла. Более пятисот депутатов нового созыва топали ногами, свистели и отпускали язвительные замечания. А за трибуной стоял депутат-социалист Джиакомо Маттеотти, терпеливо ждавший, когда шум в зале уляжется. На стенных часах и календаре были видны исторические 4 часа пополудни 30 мая 1924 года.

И вот голос Маттеотти зазвенел металлом:

— В связи с тем, что нынешние выборы следует считать недействительными, так как правительство не посчитало нужным учесть мнение избирателей, составившее большинство в четыре миллиона голосов, мы заявляем свой протест…

В зале послышался громкий ропот. Фашистские депутаты стали ритмично хлопать крышками своих столиков, выражая классическим способом свое неодобрение и несогласие. Многие при этом поглядывали на Муссолини, который, как и всегда в кризисные моменты, не выражал никаких эмоций. Он сидел неподвижно, подперев руками свое лицо, застывшее как маска.

Председательствующий Энрико де Никола ручным звонком призывал к тишине.

Маттеотти снова перешел в атаку.

В течение пяти лет сорокадевятилетний Джиакомо Маттеотти был назойливым слепнем для фашистской партии. Сын богатых землевладельцев, он стал убежденным социалистом, холодного, аналитического склада ума которого фашисты побаивались, пытаясь помешать его выступлениям перед массами как хорошего оратора. В Палермо, где рестораторы боялись фашистских репрессий, если бы они стали его обслуживать, он остался голодным. В Ферраре, отказавшись от эскорта карабинеров, ему пришлось покинуть город перемазанным угольной пылью и плевками. Но, даже будучи похищенным в родном Ровиго, когда его стали мучить, вставляя зажженную свечку в прямую кишку, Маттеотти остался непреклонным и непобежденным.

«Буря», как прозвали его коллеги, через несколько дней был во дворце Монтечиторио, где проходили заседания палаты депутатов, и, просматривая прессу, карандашом в серебряной оправе делал заметки, направленные против фашистов.

За восемь недель до этого, 6 апреля, Муссолини утвердил новый закон о выборах, который был воспринят фашистами с воодушевлением, так как обеспечивал им необходимое преимущество. Партия, получившая на этих выборах большинство голосов, — не менее двадцати пяти процентов от общего числа избирателей, — могла рассчитывать на две трети мест в парламенте. Фашисты, получившие 4 500 000 голосов против 3 000 000 голосов оппозиции, претендовали на 374 места. Вот против такого вердикта и выступал Маттеотти, проявляя все свое ораторское искусство.