Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

— Дважды в истории такие вещи не повторяются… Нам грозят совсем другие опасности.

12 декабря мы прибыли, наконец, в Мурманск. Над морем висела густая пелена тумана, которой мы радовались: она прикрывала «Кент» от немецкой авиации, расположенной тут же, недалеко от Мурманска, по ту сторону фронта. Навстречу нам в море вышел буксир, с которого на борт крейсера поднялся советский лоцман. Потом буксир повернулся и медленным ходом пошел вперед, пролагая путь для вступления в Кольский залив. «Кент» осторожно следовал за буксиром. Часа через три крейсер бросил якорь на рейде напротив Мурманска. Идена встретили местные власти — гражданские и военные. Были тут и представители Наркоминдела, специально прилетевшие из Москвы: начальник протокольного отдела Ф.Ф.Молочков и начальник второго европейского отдела Ф.Т.Гусев.

Сразу же было решено, что вся группа Идена пока останется на крейсере, а я отправлюсь на берег для участия в обсуждении всех деталей дальнейшего пути. Вслед за тем состоялся «военный совет», на котором присутствовали секретарь Мурманского обкома Старостин, командующий Мурманским фронтом генерал Панин, начальник Мурманской флотилии адмирал Головко и некоторые другие руководящие лица. Вопрос стоял так: отправить ли Идена в Москву по воздуху или по железной дороге? К нашим услугам были обе возможности (я просил еще из Лондона, чтобы к моменту нашего прибытия в Мурманск здесь были заготовлены средства передвижения того и другого рода). Но каждая из этих возможностей имела свои плюсы и свои минусы.

Воздушный путь сильно сокращал время передвижения, но, во-первых, присланные из Москвы самолеты не отапливались (что в условиях лютой зимы 1941/42 г. имело большое значение), а во-вторых, — и это было еще важнее несколько сот километров самолеты должны были идти без всякого прикрытия истребителями. Воздушная трасса из Мурманска лежала на Архангельск. Мурманск мог дать прикрытие на начальную часть пути. Архангельск мог выслать прикрытие на конечную часть пути (радиус действия тогдашних истребителей был сравнительно ограничен), а между этими двумя зонами относительной безопасности лежала довольно широкая полоса, где самолеты должны были идти без всякой охраны. Взвесив все эти обстоятельства, наш «военный совет» отверг воздушный путь.

Итак, приходилось ориентироваться на железную дорогу. Это было дольше, но надежнее. Однако и тут имелось одно осложнение. Несколько южнее Кандалакши есть небольшая станция, носящая финское наименование Лоухи, что значит «ведьма». Фронт в районе Лоухи отстоял от линии железной дороги всего лишь на 20–25 км, и самая станция Лоухи довольно часто подвергалась налетам немецкой авиации. После оживленной дискуссии мы пришли к выводу, что район Лоухи надо пройти ночью, и на эту единственную ночь сконцентрировать здесь на всякий случай максимум вооруженных сил. Отъезд англичан из Мурманска назначался на следующий день, 13 декабря.

После «военного совета» я вернулся на крейсер и, не входя в подробности (в частности, ничего не говоря о Лоухи), сообщил Идену о принятых нами решениях. Иден ответил:

— Пусть будет по-вашему: вам лучше знать местные условия.

В ночь с 12 на 13 декабря я ночевал на берегу и поздно вечером имел большую и интересную беседу с местными товарищами. Я расспрашивал их о фронте, о тыле, о настроении народа, а они — о положении в Англии, о цели визита Идена, о взглядах Черчилля, а больше всего о том, когда же будет наконец открыт второй фронт?

На следующее утро пришла военная сводка, которая вызвала у всех огромный подъем духа. Она сообщала о поражении немцев под Москвой. Все ходили, как именинники, пожимали друг другу руки и восторженно восклицали: «Вот это да!» Я поехал на крейсер и рассказал Идену о приятных новостях. Он уже кое-что знал о них из английских радиопередач, но привезенные мной подробности сильно подействовали и на него.

— Это замечательно! — воскликнул Иден. — Впервые германская армия терпит неудачу!

Потом мы сошли на берег и вместе с Иденом объехали весь город, засыпанный снегом, слегка закутанный в дымку тумана. Иден долго стоял на одной возвышенности, с которой открывался широкий вид на весь Мурманск, на Кольский залив, на гряду невысоких гор, покрытых снегом, и потом сказал:

— Какая суровая природа! Но она покоряет, создает своеобразное очарование.

Днем был устроен парад войск местного гарнизона. Красноармейцы, одетые в шапки-ушанки и добротные полушубки, выглядели очень браво и произвели на Идена благоприятное впечатление. Он с улыбкой бросил:

— Теперь я воочию вижу, каким важным видом оружия на советском фронте является полушубок. К счастью, их очень мало у немцев.

И затем, указывая на советский и британский флаги, которые высоко держали два рослых красноармейца, — они так резко выделялись на фоне ослепительно белого снега. — Иден прибавил:

— Это символ. В нем надежда на окончательную победу над Гитлером.

Наш поезд, провожаемый всеми местными властями, отошел от перрона около 5 часов дня. Это была весьма грозная армада. В середине его находился бронированный салон-вагон, в котором разместился Иден с сопровождающими его лицами. Рядом шел международный вагон, где заняли места я, Молочков, Гусев и некоторые другие советские товарищи. Сразу после паровоза в двух вагонах помещалась вооруженная охрана с ружьями и пулеметами. Поезд замыкали две большие товарные платформы, на которых были установлены зенитные орудия и при них несколько артиллеристов в огромных меховых тулупах. Впереди поезда, на известном расстоянии от него, двигался паровоз, который проверял безопасность железнодорожного полотна.

Было уже почти темно, когда мы двинулись в путь. Вдобавок пошел снег, не очень сильно, но все-таки делавший погоду «нелетной». Это мы искренне приветствовали. Единственное наше желание состояло в том, чтобы снег падал всю ночь, особенно в те часы, когда мы будем проходить Лоухи. Конечно, Идену я не сказал ни слова о наших беспокойствах и тревогах, но сам я все время волновался. Англичане были довольны комфортабельной обстановкой и вкусным ужином, почувствовали себя вольготно и рано ушли спать. Я спать не мог и решил дождаться Лоухи. Поезд шел мерным ходом, с неба сыпался снег, глубокая тьма покрывала землю. Благополучно миновали станцию Оленью, миновали Кандалакшу, миновали еще несколько каких-то небольших остановок, все шло хорошо и мирно, погода продолжала нам благоприятствовать. Около часа ночи пришли, наконец, в Лоухи. Я вышел на перрон и… обомлел от ужаса: снег прекратился, небо было ясно, и на нем сверкало и переливалось огнями великолепное северное сияние. Было светло, как днем. Природа точно смеялась над нами. Начальник поезда сообщил мне, что, по плану, мы должны простоять в Лоухи 20 минут. Я потребовал, чтобы поезд немедленно двигался дальше. Прибежал начальник станции и стал доказывать, что по техническим причинам это невозможно. Я, однако, остался непреклонен. Через 7 минут поезд тронулся. Я ушел в свое купе и стал напряженно ждать. Ждать, пока скроется вся залитая светом Лоухи, пока минует опасная зона, пока поезд удалится на достаточное расстояние от фронта. Только в 3 часа ночи, когда уже ничто не угрожало нашему драгоценному «грузу», я наконец успокоился и заснул.

Дальнейший путь наш до Москвы прошел без всяких осложнений. От Беломорска мы свернули на незадолго перед тем построенную ветку, соединяющую Мурманскую дорогу с линией Архангельск — Вологда — Москва. Потом двинулись на юг по этой линии и стали быстро приближаться к столице. Где-то около Вологды мы встретили специальный поезд, в котором навстречу Идену ехал британский посол в СССР Стаффорд Криппс. Он пересел в вагон министра иностранных дел и поехал вместе с нами обратно в Москву. Иден не раз выходил на остановках и на практике знакомился с русской зимой. Гуляя вдоль поезда, он не раз мне говорил, указывая на артиллеристов, сопровождавших зенитные орудия на открытых платформах:

— Как ваши люди могут выносить такие испытания?!