Иван Ефремов

И пошло. Девять пареньков, восемнадцать прилежных рук, выстроились гуськом и закружили по комнате. Один берёт книгу, просматривает, передаёт второму, тот просматривает, передаёт третьему… Восемнадцать глаз контролируют друг друга. Роются в стеллажах, ковыряются в шкафах, шарят в тумбочках, копаются в белье (и в грязном белье?), кудахчут в ванной, повизгивают в туалете. Особенно уважают тетради, блокноты, рукописи, фотографии. Простукивают стены и полы, просвечивают картины.

Собачьей стаей окружили письменный стол.

— Покупной или по заказу?

— По заказу.

— Тайников нет?

— Зачем они?

— Посмотрим… Это что?

— Не знаю.

— Значит, так. Со слов Ефремовой Т. И., содержание тайника ей неизвестно. Вскрыть!

Отыскали-таки потайной ящичек, в который столяр спрятал дубликаты ключей. Тасенька и не знала о нём.

— От чего ключи?

— От письменного стола, — присмотрелась Таисия Иосифовна.

Попробовали — действительно.

И опять — гуськом по комнате, как перелётные птицы, как собачья свадьба. Корректные, деловые. Всё ставят на место. Подравнивают книги на полках, аккуратно укладывают грязное бельё, прикрывают сливной бачок в туалете. Всё на местах, но квартира умирает. Возьмите человека, разберите на атомы, а потом сложите, как было. Будет жить человек? Квартира тоже не будет…

Читают письма.

— Кто такие Фаюта, Таюта, Тасенька, Зебра?

— Это я.

— Кто такой Волчек?

— Иван Антонович.

— Почему?

— Одно из домашних имён.

— Волк — это тоже он?

— Да.

— Довольно-таки зловещая кличка.

— Почему же? В сказках этот умный зверь помогает героям.

— А почему — Волк?

— Потому что я — Красная Шапочка!

Вдруг покраснела Тасенька, выхватила одно письмо, спрятала на груди.

— Это моё. Вам читать нельзя…

Урна стоит в шкафу, завёрнутая в полотенце. Прикрыла маленьким телом урну. Не смейте трогать.

Повернула портрет мужа лицом к стене:

— Не смотри на это, Волчек!

Тасенька-Таюта, как ты всё это вытерпела? Где нашла сил вынести двенадцать часов разглядывания, ощупывания, перетряхивания? Ты плакала и опять зажимала сердце. Ты топорщила пёрышки, бросаясь навстречу ощеренным пастям. Ты защищала своего Волчека…

А ищейки притомились. Бегают по очереди к оставленной за углом машине подкрепиться бутербродом и чашечкой кофе. Опустили уши и нюхают вполноздри. Разочарованно переглядываются.

— Типичный ложный вызов.

— Да-а-а…

— А ничего книжечки, правда?

— Я «Туманность Андромеды» с детства люблю.

— Читал? На тридцать шесть языков переведено.

— Первый фантаст — что ты хочешь?

— Простите, Таисия Иосифовна, чьи это такие прекрасные рисунки?

— Читательница одна прислала.

— Как здорово! Она что — профессиональный художник?

— Нет. Поступала два раза — не приняли.

— Да… Такое у нас бывает.

— Золото и другие драгметаллы имеются? — нарушает идиллию капитан.

— Ищите, — бьёт копытом Зебра.

Приволокли металлоискатель, заелозили по комнатам. Нашли коробку с металлическими рублями. Вздохнули и поставили на место.

Мария Фёдоровна понимает — работа есть работа. В нашей стране всякий труд почётен. Даже советует:

— Вы бы разделили квартиру на участки — быстрее бы дело пошло. Геологи так всегда работают. У каждого — свой маршрут.

Не послушались пареньки. Двенадцать часов искали то не знаю что и складывали в кучу изъятые предметы: том Брема (переплёт подозрительно толст), коллекцию минералов (зачем?), ампулку с лекарством (почему?), фотографии Ефремова в юности и зрелости, документы, железный штырь с набалдашником (Иван Антонович подобрал на улице — любил тяжёлые предметы), последнее письмо… Итого, сорок девять наименований…

Вели протокол, каждый предмет дотошно описывали.

— Вот вы обыскиваете, — сказала Таисия Иосифовна, — а сейчас готовится собрание сочинений Ефремова.

— Ну и что, — сказал капитан, — одно другому не мешает.

Двенадцатичасовая пытка…

А по улицам Москвы развешивали флаги и выставляли портреты вождей. И цены на красные гвоздики подскочили. Вся страна готовилась к празднованию Великой Октябрьской социалистической революции…

Иван Антонович был готов к обыску. Он давно сжёг все старые дневники, все письма читателей, слишком уж недовольных жизнью, вернул рукописи, которые никогда не станут книгами. И если действительно его душа сорок дней оставалась на земле, то ей весело было глядеть на бессмысленное топтание пареньков, вооружённых новейшей аппаратурой обыска, на их тягчайший труд по перелистыванию тысяч книг.

Вот только прогнать кагебешников она не могла. Псы-материалисты в человечьи души не верят.

Закончили в полночь. Особенного беспорядка не было, но для Тасеньки всё мироустройство оказалось нарушенным: каждой драгоценной бумажки касались их руки. Кто-то привёз индийские сандаловые свечи, мы — можжевеловые веточки. Окурили каждый уголок, и ей полегчало — изгнан кагебешный дух».

Следственная группа изъяла 41 предмет, в том числе фотографии Ефремова разных лет, квитанции, несколько писем, гомеопатические препараты в баночках, деревянную разборную трость, металлическую палицу (две последние вещи не вернули, классифицировав их как холодное оружие).

Вскоре Таисии Иосифовне позвонил редактор «Молодой гвардии» Сергей Жемайтис и сказал, что собрание сочинений Ефремова запрещено к выходу 17 ноября писатель-фантаст Александр Казанцев обратился в Политбюро ЦК КПСС — в письме он возмущался против обыска в квартире Ефремова.

22 января 1973 года Управлением КГБ при Совете министров СССР по Москве и Московской области по факту смерти Ефремова возбуждено уголовное дело.

По городу поползли подлые слухи, что Ефремов — не Ефремов, а английский шпион, которого подменили в Монголии. «Будто во время обыска нашли радиостанцию, восемь мешков антисоветской литературы и иностранное золото» (С. Ахметов).

Многие ломали голову: что именно искали в квартире писателя?

В любом случае интерес спецслужб был закономерен. Во-первых, месторождения золота искал? Искал. Во-вторых, обширная переписка с иностранцами. В-третьих, визиты этих самых иностранцев в Москву. Да что там иностранцы! Вы посмотрите повнимательнее, с кем он общался!

И. М. Майский, дипломат, академик — английский шпион, по версии Берии.

Н. Ф. Жиров — спецхимик, его ещё в 1930-х годах за границу работать приглашали. Атлантиду изучал — а где Атлантида, там и оккультизм.

Г. К. Портнягин — разведчик в Харбине. Да, советский, но вот брат его, Михаил, был некоторое время у Семёнова, атамана Сибирского войска. Да и мало ли каких идей в Харбине нахвататься можно!

Г. Г. Пермяков, он же Ланин. Писатель, да. Но при этом — личный переводчик последнего китайского императора Пу И. На закрытых объектах бывал.

П. Ф. Беликов — написал биографию Н. К. Рериха, который долгое время считался английским шпионом. К тому же Беликов переписывался не только со всеми Рерихами, но и с их представителями в Нью-Йорке.

Б. Л. Смирнов — не только переводчик Махабхараты, но и нейрохирург, ставивший опыты по непосредственной передаче мысли.

В. И. Дмитревский — до войны за границей работал и осуждён был как «враг народа». Правда, реабилитирован, но ведь сидел!

В. Д. Иванов — писатель, оно конечно, Древняя Русь. Только вот его роман «Жёлтый металл» был изъят из продажи: тема нелегальной добычи, скупки и перепродажи золота в СССР вызвала жуткий скандал в партийном руководстве. И от «Русского клуба», членом которого он состоял, национализмом попахивает…

Иван Антонович хорошо знал, что такое Лубянка. Не случайно в романе «Лезвие бритвы» появляется образ «геолога-эксплуатационника». Но писатель не мог даже предугадать, что удостоится посмертного обыска.

Имя Ефремова стали изымать из печатных работ; из палеонтологических докладов исчезли упоминания его трудов. Журнальные некрологи сняты. Два доклада об Иване Антоновиче на предстоящей конференции по тафономии запрещены. Внутренний цензор усомнившихся и испугавшихся был настороже. Даже из кроссвордов вымарывалось имя ставшего вдруг неугодным писателя.