Истребители танков

Майор сказал:

— Хорошо, что вы патриоты своей бригады! Честь и хвала вам! Да и мы имеем указание: не задерживать летчиков, танкистов, артиллеристов. Так что следуйте к своим. Только не в Белгород! Там уже немцы. Берите правее — на Новый Оскол.

Майор торопился. Он сел в машину и уехал. Обескураженный сержант молча стоял на месте. А мы, довольные исходом, прошли дальше — на другой конец деревни и расположились на ночлег в одной из хат. Несколько ребят отправились добывать продукты, остальные легли спать.

Через некоторое время наших парней привели особисты. Всех нас они пригласили в свой участок, который оказался неподалеку. Там нас встретили более вежливо, но суть дела та же: посылают в окопы.

Я пробовал сослаться на майора — не знают такого. У них командир — лейтенант, и он требует задерживать всех.

О лейтенанте мы уже слышали: лучше с ним не встречаться… Что же делать? Пока я лихорадочно думал, как выбраться из этого заколдованного круга, старшина приказал мне собрать все красноармейские книжки и сдать.

Подхожу я к бойцу, беру книжку и тихо говорю: думай! И так всем: думай, думай, думай! Сам тоже думаю, но ничего придумать не могу. А старшина торопит.

Двух книжек не хватило. «Товарищи куда-то вышли, — говорю старшине, — вот вернутся, и сдам книжки все вместе».

В этот момент дверь открывается и вваливается еще одна группа бойцов, вышедших из окружения. Эти стали возражать против окопов в голос. Доказывали, что измотаны, голодные. Действительно, вид у них был не лучше нашего.

После долгих споров старшина повел несогласных бойцов к лейтенанту. Только они вышли, как появились двое недостающих наших. Ничего не объясняя, они повели нас на улицу. Там сказали мне:

— Старший сержант, веди нас на запад, в окопы. Туда всех пропускают без проверки. Выход есть — объясним по пути.

Двинулись по соседней улице — чтоб не встретиться со старшиной. Село прошли беспрепятственно. Когда деревня скрылась за бугром, остановились обсудить ситуацию.

Двое наших, пока отсутствовали, разведали проход и готовы провести нас. Но торопиться не следовало. Надо все хорошенько обмозговать: не совершаем ли мы противозаконный поступок?

Отошли от дороги в сторону, расселись у стога соломы. Один из ребят говорит:

— Что тут рассуждать? Все ясно. Майор разрешил нам идти? Разрешил! Значит, закон такой есть. Только он, видно, не доведен до низов.

Все шумно поддержали. «Ладно, — говорю я, — если дело дойдет до суда, ссылайтесь на майора. Вот только фамилию мы его не знаем…»

Как бы то ни было — решение принято. Ребята до задержания успели достать у сердобольных бабушек сало и хлеб. Подкрепились. Договорились слегка отдохнуть и идти до тех пор, пока сил хватит, чтоб уйти подальше от злополучной деревни.

Так и сделали. Следующую деревню на всякий случай обошли. Но силы таяли с каждым метром: усталость, недоедание, нервное напряжение. Да и шли по глубокому снегу.

Наконец добрались до железной дороги. Двинули вдоль нее и на маленькой станции наткнулись на товарняк, который, как сказали нам, пойдет на восток, в тыл.

И вот мы уже, как растрепанные воробьи в клетке, качаемся в пустом вагоне. Холодно — аж зубы лязгают. Но эта беда — не беда против того, что пережили. На станции затащили в вагон лист железа, пустые ящики, доски. Зажгли костер.

Сперва сидели вокруг огня, разговаривали. А когда разморило, улеглись ногами в сторону огня. Уснули крепким сном.

Проснулись ранним утром. Выглянули — стоим на большой станции Белый Колодезь. Оказалось, что дальше товарняк не пойдет.

Выпрыгнули из вагона на мерзлую землю. Сделали несколько шагов — у троих ребят развалились ботинки. И у меня сапоги каши просят. Вот это погрелись у костра! Мало было печали — еще нажили.

На станции оказалось много воинских частей. Решили попробовать достать обувку. Одни ребята пошли искать нам обувь, другие — за пропитанием.

Вернулись наши интенданты с ведром патоки: раздобыли на сахарном заводе. Можно ее есть или нет — не знаем. Но голод не тетка. И натрескались мы этой патоки, сладкой и черной, как деготь, до отвалу.

Ждем «обувщиков». Вот и они идут, только без обуви. Оказывается, бойцы тыловой охраны, увидев у наших карабины, предложили поменять их на винтовки. В придачу обещали сапоги. Решай, говорят мне ребята.

Нет, говорю, этого делать не будем. Карабин — личное оружие, занесенное в красноармейскую книжку под номером. Вы за него в ответе, так что берегите до конца.

Что ж, говорят, босиком по снегу идти? А может, лета будем ждать в этой дыре, пока немцев не разобьют? Тут мы и явимся, готовые к мирной жизни.

Тоже верно. Замолчали, задумались… Кто-то вспомнил, что у нас есть трофейные пистолеты. Не согласятся ли охранники на такой обмен?

Нашли три пистолета, а надо четыре. Пришлось пожертвовать биноклем. Зато натянули целые сапоги да еще получили в придачу несколько банок американских консервов. Живи — не хочу!

Но правду говорят: беда одна не ходит. Всех наповал уложило расстройство желудка. Вспоминали мы эту патоку такими словами, которые не везде произнесешь. Два дня не могли тронуться с места. Ослабли. Стали беспомощными, как ползунки. Спасибо местным бабкам. Поправили нас с помощью трав да снадобий.

В путь тронулись бледные, вялые — как после ранения. Вскоре наши товарищи-танкисты повстречали своих. Мы расстались с ними, как с родными. А через несколько километров соединились с другой группой, вышедшей из окружения, и пошли с ней. Здесь были и женщины — радистки, телефонистки. Мужественно переносили они тяготы походной жизни. Трудностей хватало, но самым тяжким бичом были вши.

Пройдем, бывало, километров пять, встретим стог сена — командир объявляет санитарный час:

— Мужчины — справа, женщины — слева!

Расходимся, раздеваемся и начинаем «бой». Швы белья от сидящих рядком паразитов — как бисер. Вот сейчас вспоминаю, и тело начинает чесаться. А ведь прошло больше сорока лет! Кровососущие насекомые не давали нам покоя ни днем ни ночью.

В пути узнали, что наши тылы не попали в котел под Харьковом. Это известие окрылило. Вот придем к своим, передохнем и отомстим врагу сполна за все наши беды.

Когда дошли, узнали кучу новостей. Главная из них — сохранено наше боевое знамя. По законам, воинская часть, умевшая сберечь свое знамя, выходя из окружения, имеет право на существование. Значит, мы еще покажем, на что способна наша истребительная противотанковая бригада. Как говорят, за одного битого двух небитых дают!

Чужие на своей земле

Соотношение сил под Харьковом не оставляло надежды на то, что город можно будет удержать. Нужно было выводить войска из ловушки, которая вот-вот захлопнется. Чтоб выйти с наименьшими потерями, чтоб не дать фашистским танкам смять отступающие колонны, удар на себя должны принять артиллеристы.

Одна из батарей — пятая — была выдвинута вперед для обороны станции Люботин. 10 марта в журнале боевых действий бригады появилась скупая тревожная запись: «Противник занял Люботин. Сведений от оборонявших его нет». Что же произошло?

Враг наступал танками. Передние взрывались, горели, но идущие следом не снижали скорости. Так движется туча саранчи. Ее давят, кромсают, а она занимает все новые и новые пространства.

Ненадолго смогли артиллеристы задержать бронированную саранчу. Однако времени хватило, чтоб вывести из этого места основные силы. Сама батарея, вернее, то, что осталось от нее — девятнадцать бойцов, — попала в окружение. Стремясь оставаться незамеченными, двинулись в сторону города Мерефы. Там слышались взрывы, шел бой.

Путь дважды преграждали немецкие автоматчики. Пробиться не смогли и вынуждены были свернуть в сторону Харькова.

Где тыл, где передовая — определить непросто. В одних селах, не занятых немцами, жители стремились обогреть и накормить красноармейцев. В других — враг встречал свинцом. Местность напоминала собой слоеный пирог: полоса наших, полоса немцев. В такой обстановке нападения можно было ожидать с любой стороны.