Юлиус Фучик

Огни большого города, манили его, как волшебные светящиеся глаза, обещая что-то новое, радостное. Он жадно вдыхал всей грудью вместе с бодрым осенним воздухом какие-то сладкие ожидания неведомой ему студенческой жизни.

Прославленный храм науки — один из первых посла Парижского и Болонского университетов Европы — на первых порах подавлял и ошеломлял. Студенческая толпа первокурсников растекается по аудиториям еще неуверенно. В этот день, единственный, всегда памятный, первый студенческий день, рой мыслей проносится в голове: в этом университете бедным студентом, затем преподавателем, одним из первых ректоров был сам Ян Гус! Здесь находился один из центров гуситского движения. За свою более чем шестисотлетнюю историю университет дал миру многих выдающихся ученых, таких, как Ян Есениус, Ян Пуркине, Франтишек Пелцл и др. Юлиус хорошо знал, какую большую роль сыграл университет в восстании чешского народа против Габсбургов в 1618–1620 годах. Бывший в то время ректором Ян Есениус за участие в восстании был казнен на Староместской площади. В университете учился Богумир Шмераль — один из основателей КПЧ.

На философском факультете Юлиус записался на лекции по чешской и зарубежной литературе, по философии и истории искусства. В то время выпускник реального училища мог стать только вольнослушателем, поскольку для полноправного студента необходимо было сдать экзамен по латинскому языку. Больше всего Юлиуса интересовали лекции профессоров Ф. Шальды и 3. Неедлы. Усердно штудируя работы Шальды, Юлиус ставил его имя рядом с именем Я. Неруды, хотя он и не мог предполагать тогда, какую роль сыграет Шальда в его судьбе, так же как вряд ли мог оценить сложность и противоречивость натуры этого талантливого человека. Еще будучи выпускником реального училища, он прочитал его работу «Критика пафосом и вдохновением, отчасти символ веры», уделил ей много места в своем дневнике и часто цитировал: «Критик должен судить — для этого он должен быть человеком цельным и сильным… Судить — больно… Критик — такой же творец, как поэт или любой другой художник…» Для Юлиуса такие слова перекликались с собственными мыслями, стали его спутниками на пути к тому, чтобы стать справедливым и честным.

После выпускных экзаменов Юлиус записал в дневнике эпиграф Шальды к работе «Борьба за завтрашний день»:

В то время Фучик не подозревал, какое символическое значение будут иметь эти слова для него самого. Они стали для него призывом в гораздо более широком смысле, ибо к коммунистическому мировоззрению пришлось пройти долгий и сложный путь.

Крупнейший чешский критик Шальда не был марксистом, но чутко улавливал биение пульса родной культуры. Он был известен мужеством, с которым искал правду и бичевал лицемерие. Жил он уединенно, отшельником. Его лицо запоминалось с первого взгляда: большой сократовский лоб с глубокими морщинами; глаза, глубоко сидевшие в орбитах, с повисшими над ними складками верхних век; узкие губы были энергично и крепко сжаты, указывая на железную волю, а нижняя челюсть, выдвинутая вперед, придавала лицу отпечаток властности и упорства. Строгий на лекциях, он держался с такой изящной, неуловимой, небрежной и в то же время величавой простотой, говорил сосредоточенно, и лишь изредка его глаза останавливались на ком-нибудь из слушателей, а удар тяжелой трости о кафедру подчеркивал важность той или иной мысли, вроде: «Поэт не смеет быть демагогом, он может быть пропагандистом, должен быть борцом!» или «Новые идеи и величайшая из них — идея социальной справедливости — должны быть завоеваны!»

Вот поднимается на кафедру, чуть склонив свою большую голову, Зденек Неедлы, любимец студентов. Всегда безупречно одетый, с высоким лбом и звучной красивой речью, он снимает очки, протирает их, выжидая, пока установится тишина, потом обводит глазами аудиторию и неожиданно спрашивает: «Юноши и девушки, зачем вы пришли на философский факультет?» Студенты замирают от неожиданности, а профессор, сам в недавнем прошлом студент этого университета, тем временем начинает говорить о том, что студентов привело в университет желание узнать здесь истину и сделаться защитниками правды. Он говорит о том, что наука, как все святое и великое в мире, требует от человека трудного, самоотверженного подвига.

Ему немногим более 40 лет, а он уже известен как рыцарь науки. В возрасте 25 лет он стал членом Королевского чешского общества наук, а в 30 лет членом Чешской императорской академии наук и искусства. Начав свою научную деятельность на рубеже XIX и XX веков, Неедлы обратился к национальной истории, истории освободительной борьбы чешского народа и национальной культуры, которые им рассматривались как борьба за национальное и социальное освобождение. В то время как реакционные историки стремились развенчать таборитов, он энергично выступал в их защиту, видя в них наиболее радикальную, революционную силу гуситского движения. Не будучи еще марксистом, Неедлы в освещении гуситского движения поднялся на голову выше всех других чешских историков своего времени.

В 1900 году Неедлы приезжал в Россию, чтобы установить контакты с деятелями русской культуры, которую он высоко ценил и неутомимо пропагандировал в своей стране. Во время поездки он побывал и в Ясной Поляне у Л. Н. Толстого.

Неедлы был первым среди чехословацких деятелей науки, понявших международное значение Октябрьской революции и ее влияние на национально-освободительную борьбу чешского и словацкого народа. В своей работе «Борьба за новую Россию» он сравнивал революционную Россию, подвергнувшуюся иностранной интервенции, с Чехией периода гуситских войн.

Ю, Фучик восторгался профессором, считал, что он — фигура исключительная, и сравнивал его с французскими энциклопедистами. Все, кому довелось видеть и слышать 3. Неедлы, рассказывали об огромном впечатлении, которое он производил на аудиторию яркими выступлениями и эрудицией. Он обладал редким даром заражать слушателей идеями, передавать им свои чувства и знания. Он не читал сухих «академических» лекций. Его выступления были живыми, увлекательными, и их трудно было записывать, ибо в простом записывании фактов исчезало главное, что вносило душу в его изложение, — единство мысли и чувства, художественный эффект воссозданной им картины и тонких оттенков эмоций, которыми было пронизано его изложение. Нередко во время лекций он садился за рояль и свои слова подкреплял музыкой, импровизированным концертом. Он не упускал случая в своих лекциях остановиться на важнейших культурных и общественно-политических проблемах, заставлял думать, переживать, соглашаться или спорить с ним. Его называли «последним будителем и первым коммунистом среди чехословацкой интеллигенции», «красной вороной» Карлова университета.

Он любил приглашать студентов к себе домой и вел с ними там откровенные разговоры. Дома он был еще свободнее, чем на кафедре. В тесный шумный круг собирались те, кто начинал сотрудничать с его боевым журналом «Вар» («Кипение»), который стал издаваться с декабря 1921 года. Во вступительной статье этого «журнала по вопросам культуры и политики» Неедлы изложил программу действий: «Фронт против фронта — это приказ времени. Фронту банкиров, помещиков и капиталистов надо противопоставить широкий фронт трудового народа». Но для этого надо пробуждать чешский народ, давать ему веру в конечную победу, работать терпеливо, упорно и решительно. «Как наши будители работали от Читателя к читателю, от слушателя к слушателю, так должны работать и мы». Фучик сразу разглядел, что «Вар» является «типом журнала действительно прогрессивного, не скрывающего своих симпатий к коммунизму».

Дружную, непринужденную атмосферу Каулихова дома воскресил позднее В. Незвал в «Стихах из альбома», посвященных семидесятилетию 3. Неедлы: