Франсиско Франко (Солдат и глава государства)

Незадолго до встречи с этим сложным партнером Франко реорганизовал свое правительство, все же убрав Бейгбедера и назначив министром иностранных дел Серрано Суньера, который был лучше знаком с предметом переговоров, а также с Гитлером и его окружением. Рейхсканцлер был в менее выигрышном положении. Его намерение провести германо-французские переговоры незадолго до встречи или вскоре после нее могло быть расценено испанцами как попытка давления исподтишка.

Однако Франко остался непоколебим. Германо-французский союз был для него немыслим, поскольку было совершенно очевидно, что последует за этим в Африке. Он также ни на мгновение не поверил утверждению Гитлера о том, что война с Англией уже выиграна. Именно потому, что это явно не соответствовало действительности, каудильо отказался от запланированной атаки на Гибралтар, так же как и от преждевременного присоединения Испании к тройственному пакту.

Беседа состоялась 23 октября 1940 года в вагоне германского диктатора на вокзале в Анде. Франко занял место напротив Гитлера. "Низенький и толстый, смуглый, с живыми черными глазами" - так охарактеризовал его главный переводчик Пауль Шмидт. Пока его партнер говорил, каудильо молчал. Затем он стал медленно, негромко и критически обоснованно анализировать каждую из произнесенных фраз.

Беседа длилась девять часов. К моменту прощания Гитлер и Франко в общих чертах обсудили будущий договор, который, однако, министры иностранных дел не смогли облечь в должную форму. Испанцы уведомили, что дополнительно представят свои контрпредложения, затем они пересекли границу и отправились в обратный путь. "В дороге, - вспоминает Антонио Товар, каудильо не произнес почти ни одного слова. Он так глубоко задумался, что не сразу обратил внимание на то, что поезд уже прибыл в Сан Себастьян".

Контрпредложение, которое Серрано Суньер на следующий день доставил в Анде, не пришлось по вкусу министру иностранных дел рейха. Но и последующие изменения не повысили ценность этого документа. В результате был составлен лишь секретный протокол, в котором Испания заявляла о своей готовности примкнуть к тройственному пакту и к итало-германскому военному альянсу.

На фоне предшествовавших успехов такой исход, невзирая на содействие Серрано Суньера, следует рассматривать как первое достойное внимания дипломатическое достижение каудильо.

Результат довольно точно соответствовал его стремлениям. В отличие от государств Южной Европы, которые уже в следующем месяце примкнули к тройственному пакту, Испания не взяла на себя никаких конкретных обязательств. Она также не подвергала себя опасности перед англосаксонскими державами, что имело едва ли не жизненно важное значение.

Гитлер и его окружение чувствовали, что в Анде потерпели поражение; об этом свидетельствует их брань, длившаяся довольно долго. Министр иностранных дел рейха назвал Серрано "иезуитом" и с ожесточением жаловался на "неблагодарность" каудильо. Гитлер заявил, что лучше даст вырвать себе три-четыре зуба, чем еще раз примет участие в подобном мероприятии.

Немцы также не признали себя побежденными. Гитлер уже постепенно отходил от стратегии получения помощи с периферии и все решительнее обращался к "восточному решению", плану нападения на СССР, который созрел окончательно после визита главы советского правительства в Берлин{92}. Однако итальянские неудачи в восточном Средиземноморье, оголившие южный фланг{93}, заставляли его еще серьезнее задумываться над целями, связанными с Гибралтаром (операция "Феликс").

Новая серия дипломатических шагов была призвана склонить каудильо к уступкам. Вначале был приглашен и принят в усадьбе Гитлера в горах под Берхтесгаденом Серрано Суньер. Затем Канарис снова отправился в Мадрид, где вскоре посол Германии огласил квази-ультиматум. В конце концов о помощи попросили Муссолини, и 12 февраля 1941 года он имел долгую беседу с Франко в Бордигьере.

Глава испанского правительства и после возвращения из Италии делал ставку на выигрыш времени и при этом оставлял себе две возможности для политических действий: империалистический набег на стороне победоносной Германии или возврат к жесткому нейтралитету. Франко не слишком беспокоило, что в этой ситуации испано-германские отношения стали более прохладными.

Кризис был преодолен довольно скоро, когда Гитлер 22 июня 1941 года совершил нападение на Советский Союз, а каудильо призвал ИТФ к формированию добровольческой дивизии. Трезвый политический расчет, которым обычно руководствовался глава государства, на этот раз уступил место его глубоко коренящейся ненависти к большевизму. Ибо участие испанских солдат в этой войне, в "крестовом походе на востоке", не могло принести мадридскому правительству ничего, кроме трудностей.

Послы англосаксонских стран внимательно наблюдали за тем, как страну охватывали милитаристские настроения, и сотни тысяч - во много раз больше, чем могла бросить на врага "голубая дивизия", - стекались под знамена дивизии каудильо. В Лондоне и Вашингтоне это воспринимали с раздражением, причем именно Великобритания, заключившая с Советским Союзом договор о совместных действиях, могла теперь оказывать на Испанию энергичное давление.

Бедственное положение с продовольствием усиливалось. Франко заявлял об "антигуманной блокаде", а вскоре усмотрел угрозу для Испании и с другой стороны. Из Нью-Йорка сообщили, что офицеры генерального штаба Соединенных Штатов и Великобритании подготовили план молниеносного захвата почти всех зарубежных испанских владений, а также принадлежащих Португалии Азорских островов и собираются задействовать в этой операции вооруженных испанцев-эмигрантов.

Координацией совместных оборонных мероприятий занялись Франко и прибывший в Севилью премьер-министр Португалии Антонио де Оливейра Салазар, однако это не могло устранить опасность агрессии со стороны Запада. Угроза продолжала существовать, несмотря на то, что Англия время от времени выступала с заманчивыми предложениями. Так, Черчилль, будучи в гостях у посла Испании, заявил о намерении пойти навстречу притязаниям мадридского правительства в Северной Африке за счет Франции.

К давлению и соблазнам из обоих лагерей иностранных держав прибавилось растущее беспокойство внутри собственной страны. После поражения Германии под Москвой зимой 1941/42 года. Оргасу и другим, казалось, удалось вместо фалангистского правления восстановить монархию, Взоры обратились к Дон Хуану{94}, которого король Альфонс XIII перед смертью, последовавшей в 1941 году, назначил главой дома Бурбонов.

Идея реставрации обрела приоритетное значение для конституционной политики. В случае ее победы дни диктатуры были бы сочтены. В Испании вновь утвердилась бы система правления, характеризующаяся разделением власти. Наряду с исполнительной властью в лице короля и правительства в соответствии с конституцией 1876 года в качестве законодательной власти снова выступал бы равноправный орган - парламент (кортесы).

Было ли необходимо возвращаться к старой, не слишком оправдавшей себя конституции и именно теперь - перед лицом войны и грозящей со всех сторон опасности - брать на себя дополнительный груз внутриполитического эксперимента, связанного с действием многочисленных, не поддающихся учету факторов? Захочет ли Франко, подобно генералам прошлого века, отдать власть и быть задним числом причисленным к категории таких фигур, как Эспартеро, Нарва-эс, Серрано, О'Доннелл, Прим и Пратс?

Ответ был дан 17 июля 1942 года. Франко объявил о созыве парламента. Депутаты (прокурадорес) не выбирались, а назначались общинами и различными органами или самим каудильо. При таком условии кортесы были, без сомнения, послушным инструментом главы государства, который сохранял всю полноту власти. Но поскольку комиссии могли принимать участие в законодательной деятельности, сторонникам реставрации не оставалось ничего другого, как только согласиться (nolens volens).

Впрочем, единство было необходимо, поскольку Гитлер, в отличие от многих социалистов и либералов, не видел точек соприкосновения между властью национал-социалистов и режимом Франко и вынашивал планы перехода через Пиренеи (операции "Изабелла" и "Илона") с целью сместить Франко и навязать Испании квислинга{95}. Германский диктатор уже рассчитывал, удастся ли использовать для этого "голубую дивизию" и ее командира, генерала Агустина Муньоса Грандеса, группу отборных "camisas viejas" и 40000 рабочих-испанцев, находящихся в эмиграции во Франции.