Франсиско Франко (Солдат и глава государства)

5 ноября близ Севильи был сформирован легион "Кондор"{75} под командованием генерала Хуго Шперле{76}, состоявший из 4500 немецких солдат (8 авиационных эскадрилий и 6 зенитных батарей, которым были приданы 2 танковые роты). В начале декабря генерал Марио Роатта во главе Corpo Truppe Voluntarie (CTV) отправился водным путем из Неаполя в Испанию. Незадолго до этого Италия взяла на себя обязательство тайно оказывать Саламанке активную поддержку в период войны.

CTV был направлен в распоряжение Кеипо, который взял Малагу. Легион "Кондор" подтянулся к Мадриду слишком поздно, и Франко 17 ноября распорядился прекратить наступление. В окрестностях университетского городка его войска натолкнулись на непреодолимое сопротивление. В результате трех сражений в течение зимы, в ходе которых предполагалось осуществить блокаду столицы, были достигнуты лишь скромные успехи локального значения в районе Боадильи, Харамы и под Гвадалахарой.

Франко, который руководил операциями из своей штаб-квартиры и часто выезжал на фронт, молча и с тревогой наблюдал за происходящим. Едва ли его обеспокоило поражение итальянцев под Гвадалахарой, свидетельствовавшее об их невысокой боеспособности. Гораздо серьезнее было то, что в первые три месяца нового года к средиземноморскому берегу подошли 26 советских кораблей, имевших на борту 770 специалистов и 5725 тонн груза, в том числе 312 сверхсовременных танков. Кроме того, Мексика в большом количестве поставляла республиканцам легкое огнестрельное оружие.

Задачами гражданского характера глава правительства занимался лишь от случая к случаю. Он вступил в войну не будучи политиком или государственным деятелем, стремящимся к проведению реформ, а в соответствии с традициями выполняя свой солдатский долг. Поначалу он считал вполне достаточным, что Николас Франко поддерживает связь между штаб-квартирой и "Junta tecnica" ("Техническим советом"), сформированной по типу кабинета комиссией комитета обороны, который находился в Бургосе и в значительной степени уже утратил свое значение.

Если принять во внимание разнообразие и многогранность административных и экономических задач, которые приходилось решать, необходимость поддерживать боевой национальный дух народа и проводить мобилизацию в испанской провинции, то станет очевидным, что подобная импровизация была практически непригодной, Она вряд ли могла внести существенный вклад в формирование политической воли и менее всего способствовала этому, например, в случае, когда Николас Франко, опираясь на тайную союзническую договоренность от 28 ноября прошлого года, отправился в Рим с целью склонить последний к принятию тайных мер против осуществления СССР морских перевозок.

Незадолго до этого брат генералиссимуса также пытался объединить политические силы национальной направленности - республиканцев и монархистов - в единое движение или партию, соответствующую современным идеалам. Его неоднократные попытки действовать в этом направлении закончились неудачей.

В момент, когда происходили выборы "главы правительства", Фаль Конде находился за границей. По возвращении лидер карлистов выступил с критикой решения, принятого военными в одностороннем порядке. В конце концов он, не заручившись предварительно согласием генералиссимуса, начал строить планы организации монархической офицерской академии. Терпению Франко пришел конец. Он дал своенравному политику срок 48 часов, чтобы тот покинул страну, что и произошло.

В результате "Традиционалистская партия" (ТП) лишилась личности, игравшей в организации роль лидера. Но и "Испанская фаланга" больше не имела твердого руководства, ибо Хосе Антонио Примо де Ривера, хоть и не принимал участия в Alzamiento и даже скептически относился к этому движению ввиду возможности возникновения в его среде реакционных идей, все же был приговорен "народным судом" республиканцев к смертной казни и 20 ноября 1936 года расстрелян в Аликанте.

Поскольку обе партии поставляли наибольшее число добровольцев, их объединение представлялось уместным. После неудачи, которую потерпел Николас Франко, Рамон Серрано Суньер, чудом уцелевший в ходе кровавой расправы над национально настроенными мадридцами, счел себя призванным к выполнению этой задачи. Во время совместных прогулок в саду епископского дворца в Саламанке он подробно обсуждал проблему со своим зятем.

Внутри Фаланги существовало три различных направления. Лидером наиболее сильной группы был Мануэль Хедилья, бывший рабочий, который выступал за социальные реформы, однако никоим образом не смог бы обеспечить интегрирующую силу. Справа и слева от его приверженцев находились так называемые старорубашечники и новорубашечники: ортодоксы (camisas viejas) и оппортунисты (camisas novas). И те и другие преследовали собственные цели и принимали режим Франко отнюдь не безоговорочно.

Когда возникла опасность кровавого столкновения, грозящего расколом Фаланги, и лидер удержался на своем посту лишь незначительным большинством голосов, Франко приступил к действиям. Было подготовлено постановление об объединении; Мола и Кеипо одобрили его, согласен был и Хедилья. 18 апреля 1937 года каудильо огласил декрет по радио.

Согласно постановлению, составленному Серрано Суньером, ТП и ИФ реорганизовывались в единую партию во главе с Франко под новым названием: "Falange Espanola Tradicionalista у de las JONS" (FET) - "Испанская традиционалистская фаланга и ОНСН" (ИТФ) - и объединяли свои отряды добровольцев, привлекая и небольшие группы милиции партий "Народное действие" и "Испанское обновление" (правда, внимание на этом не акцентировалось). Теперь все они носили синие рубахи старой Фаланги и красные береты (boina) карлистов-добровольцев.

Противники Alzamiento считали ИТФ фашистской партией, сплоченной и монолитной. Однако новая организация ни в коем случае не могла быть или стать таковой. Декрет об объединении не содержал никакого указания на идеологию или будущее политическое устройство страны. Это удовлетворяло и военных и монархистов. Но старые фалангисты (camisas viejas) считали, что их лишили программы. Они относились к правительству сдержанно, даже с некоторой долей неприятия.

Из рядов ИТФ уже поднималась волна пропаганды против Франко. К этому добавились сведения о нелегальных сходках "camisas viejas". Да и старый лидер партии, надежда на повторное избрание которого была шаткой, стал неуместен. В ночь на 25 апреля Франко нанес удар. Двадцать деятелей Фаланги, среди них и Хедилья, предстали перед военным трибуналом, четверо из них были приговорены к смертной казни (впоследствии, однако, их помиловали).

В результате акции с Хедильей Франко поднялся еще на две ступени своей и без того выдающейся карьеры. Теперь он был лидером партии, но выступал не в такой роли, как Гитлер и Муссолини, а в качестве воюющей стороны, и решающего успеха Франко достиг благодаря строгой дисциплине в собственных рядах, предусматривающей подавление всяческих раздоров. Кроме того, отныне каждому было ясно, что этот человек разграничивает применительно к себе функции руководителя государства и верховного судьи.

Левым республиканцам нелегко было укрепить свое положение. С момента потери Малаги дни кабинета Ларго Кабальеро были сочтены. Развал каталонского единого фронта, в который входили ВСТ, НФТ/ИФА, МОРП и левые, неизбежный после вероломных убийств и кровавых уличных столкновений, не оставлял "испанскому Ленину" никаких шансов. Москва требовала энергичного руководства.

Новым главой правительства стал Хуан Негрин{77}, министром обороны Индалесио Прието. Оба были социалистами и раздали остальные посты своим друзьям. Однако они предоставили широкую свободу действий и коммунистам, позволили уничтожить МОРП, ликвидировали автономию Каталонии и создали систему полицейского террора. Целью было создание "сильного государства".

В ответ на решительные наступательные действия, которые теперь предпринимались республиканцами, Франко вел себя осмотрительно, сколь резкой критике ни подвергали бы его за это немцы и итальянцы{78}. "Тактика в испанской войне, - заявил он в беседе с одним из дипломатов, - является функцией политики. Я не имею права истребить противника, разрушить города и деревни, промышленность и производство, и именно по этой причине я не слишком тороплюсь. Если бы я все же так поступал, то не был бы патриотом".