Из воспоминаний жандарма

Политических дел в то время на Дону никаких не было и не возникало: в этом отношении Донской край был совершенно спокоен и надежен для правительства.

Не представляйте себе, читатель, того, чтобы донские казаки того времени, в 70-х годах, изображали из себя дикарей, необразованных людей, употреблявших в пищу дохлую конину, как об этом говорили внутри России люди, совершенно не ознакомленные с донским краем. Казаки представляются необыкновенно индивидуально-развитым народом, в высшей степени сообразительным, ловким и грамотным. Нам приходилось, производя следствие, допрашивать в одной из отдаленных станиц, в качестве свидетелей, станичных депутатов, стариков, более десяти человек, из которых каждому было не менее 70-ти лет от роду и более, и все они оказались грамотными, свободно писавшими свои показания; грамотность в войске донском развилась сама и шла сознательным путем еще тогда, когда министерство просвещения находилось в колыбели к распространению грамотности среди народа. Введенные судебные уставы о гласном суде отнюдь не были новостью для Донской области, в которой искони суды были гласные, творившиеся публично под руководством дьяков и атаманов, приводившие на месте приговоры судов в исполнение.

Насколько вообще внутренняя Россия знала Дон и познания свои основывала на появлявшихся изданиях иностранных корреспондентов с Дона и их даже отдельных сочинениях о Доне, тому служит следующий факт.

Один англичанин, бывший в городе Новочеркасске, главном городе Донской области, в весеннее время года, описал прелестное расположение города на берегу Азовского моря, приняв весенний разлив реки Аксай, на которой г. Новочеркасск находится, за Азовское море. Вот как иностранцы хорошо и прелестно-внимательно изучают Россию и описывают ее.

В Донскую область входит земля калмыцкого кочевья, представляющая обширные незаселенные степи, на которых кочевали калмыки с своими кибитками, включавшими в себя невообразимый домашний, грязный скарб, с семьями и со скотом, им принадлежавшим и составлявшим их имущество. Калмыки представляли, в действительности, дикарей, годных лишь для должностей табунщиков, но по своему сложению негодных к отправлению военной службы. Исповедывали они буддийскую веру, были язычниками, страшно порабощенными их же духовенством, доводившим до обнищалости калмыков, которые, по верованию своему, лишены были права входа в свои храмы для моленья за самих себя, что принимало всецело на себя их духовенство, коему несли калмыки все свое достояние — лишь бы спасти душу молитвою духовенства. Распространение христианства между калмыками шло туго, а грамотность среди них еще туже распространялась.

Несмотря на отведенные обширные земли для содержания частных конских табунов, коневодство, в общем, и скотоводство сильно падало в войске Донском.

На Дону существовал громадный Привальский конный завод, который по числу маток, доходивших до 900 штук, мог считаться первым в мире.

Несмотря на существование на Дону такого завода, обширного частного коневодства в области, несмотря на принимаемые меры поддержания и улучшения производительских кровей, коневодство на Дону из года в год падало, и принимаемыми мерами улучшения производителей в станичных табунах — упразднилась донская порода лошади, столь известная своим складом и необыкновенною выносливостью. Восстановить эту породу донской лошади вряд ли представится возможным — по заключениями опытных конезаводчиков.

Земли Донской области — простирающиеся до 14 ½ миллионов десятин, со включением калмыцкого кочевья и земель частных конских табунов, при более-миллионном населении обоего пола — представляются ныне большой ценностью, и будущность Донского края — громадная, в каком бы тяжелом экономическом условии временно донское казачество ни находилось.

Во время поездок атамана Черткова в С.-Петербург, я при нем следовал, и при всей замкнутости его натуры и неразговорчивости, мне приходилось слышать от него различные рассказы, не лишенные, в общем, интереса; рассказы эти шли от безусловно-достоверного человека, совершенно неспособного ко лжи, преувеличению, каковым и представлялся М. И. Чертков в полноте; он ошибался во взглядах, в людях, в распоряжениях, но был незыблемо тверд и правдив в передаваемых рассказах о событиях, свидетелем, слушателем и очевидцем коих он был.

В бытность военным министром графа Д. А. Милютина, против него образовалась большая партия, во главе с близким к государю императору Александру II, — генерал-адъютантом князем Барятинским [55], порицавшая все нововведения по военному министерству, через что были собраны на совет в С.-Петербург, под председательством государя, генерал-губернаторы и командовавшие войсками военных округов, в том числе и М. И. Чертков, состоявший в должности войскового наказного атамана войска Донского и пользовавшийся правами военного генерал-губернатора. На этих советах, по рассказу Черткова, все выставляемые противниками Милютина доводы и основания против его системы, были спокойно, веско, сознательно и правдиво опровергаемы Милютиным, после чего Милютин еще более получил доверие государя, выражавшееся в том, что он, Милютин, почти исправлял должность министра иностранных дел, так как все депеши и переписка, касающиеся дипломатических сношений со всеми державами, препровождались государем к Милютину, для выражения его мнения и составления отчетов по всем важнейшим делам иностранной политики.

Генерал-адъютанту М. И. Черткову рассказывал шеф жандармов граф Шувалов, что, после получения великим князем Михаилом Николаевичем [56] от государя императора Александра II в подарок Боржомского имения на Кавказе большой ценности, приехал к нему великий князь Николай Николаевич Старший [57], и в самой обидчивой форме просил графа Шувалова передать государю, что он считает себя обиженным и просит, в виду его осложненных долгами средств, даровать и ему имущество, которое, по стоимости, равнялось бы Боржому. На это граф Шувалов ответил в отрицательном смысле, добавив, что он не считает себя в праве докладывать государю о делах, имеющих денежный интерес, распределяемый личным усмотрением государя среди его семьи, и еще тем более потому, что подарок Боржома, сделанный государем без надлежащих и нужных предварительных справок, влечет за собою уплату нескольких миллионов для удовлетворения претензий многих местных кавказских владельцев на Боржом, без чего не представляется возможным обойтись. На этом разговор и был покончен. Великий князь Николай Николаевич старший, по словам Шувалова, беспредельно любил государя, был предан ему глубоко, но боялся государя, который почему-то его недолюбливал и недостаточно уважал, за что и обходил и сопровождал, в общем, сухостью, каковой великий князь не заслуживал по своей преданности, доброте и мягкосердечности. Сожительница в. к. Николая Николаевича, Числова [58] была выслана из С.-Петербурга по выс. повелению административным порядком, что привел в исполнение градоначальник Трепов [59]. Великий же князь Михаил Николаевич, во всем уступавший великому князю Николаю Николаевичу старшему, по словам графа Шувалова, сумел войти в сердечную область расположения к нему императора Александра II.

IV

Харьковские беспорядки в 1872 г.

В бытность мою на Дону в 1872 году я был в отпуску у своих родственников в г. Харькове, куда прибыл на праздник св. Пасхи, в дни которого произошли в г. Харькове на улицах города большие беспорядки [60], сопровождавшиеся нападением народных толп на городские полицейские участки и на чинов городской полиции в продолжение почти трех дней. Быв личным добровольным свидетелем этих беспорядков, я постараюсь их воспроизвести в том виде, как я их видел воочию в различных частях города. Я был в форме казака и этим был застрахован от всяких насилий и нападений; из личной любознательности я был на улицах, площадях и в толпах, подвергая даже свою жизнь опасности от шальных солдатских пуль. В то время я решительно не имел никакого представления о политике, о социально-революционной пропаганде и движении; был далек от всякой мысли придавать этим уличным беспорядкам какой-либо оттенок или характер политического значения. Но впоследствии, после нескольких лет моей службы в корпусе жандармов и полного ознакомления движущегося на Россию и нараставшего в то время в пределах России социально-революционного движения, я не мог не прийти к положительному заключению и выводу, что беспорядки в г. Харькове в 1872 г. уже носили безусловно политический характер и окраску, поддерживаемые местными, только зародившимися в г. Харькове социал-революционерами, которых я лично не знал, но видел в толпе в качестве подстрекателей; причем они, представляя из себя интеллигентов, по наружному виду выделялись из толпы приемами, наружным видом, одеянием и ношением, в большинстве, очков с темно-синими стеклами — с целью изменения своей наружности и быть неузнанными. Дело беспорядков произошло от незатейливой и обыденной причины, но беспорядки — в дальнейшем своем развитии были обязаны подстрекательству толпы появлявшимися революционерами, воздействовавшими на толпу пьяных буянов, которых была масса по случаю праздничных дней, проводимых, обыкновенно, чернью в устраиваемых каждогодно на Михайловской (ныне Скобелевской) площади балаганах, с народными представлениями и качелями.