Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

Несмотря на все принятые меры — аресты, обыски, "изнурительные" допросы [158], использование лжесвидетелей и др., — ни одному представителю левых кругов предъявить обвинения не удалось. И то, что виновность их доказать не удастся, стало правительству ясно в первые же дни после пожаров. Как свидетельствует И. Е. Андреевский, Суворов лишь "несколько дней находился под сильным давлением этой мысли, что это — политические поджоги" [159], и все же правительство продолжало клеветническую кампанию, а Валуев и в дальнейшие годы неоднократно поддерживал эту давно опровергнутую жизнью версию.

Таков обширный материал, свидетельствующий против правительства и заставляющий считать власти — и в первую очередь Валуева — в какой-то мере причастными к поджогам. У нас нет прямых доказательств и неизвестно, будут ли они когда-нибудь найдены, но косвенные столь многочисленны и столь весомы, что подозрение граничит с уверенностью, и прав был Ф. М. Достоевский, отрицавший виновность студентов-революционеров, упрекавший "сваливающих страшную беду на молодое поколение", отвергавший связь между политическим движением и пожарами, между "Молодой Россией" и поджогами, намекавший на "некоторые указания" и "подземные <…> старания" и, очевидно, только обстоятельствами вынужденный умолчать о том, что мог позволить себе сказать Герцен: "Зажигателей вне полиции не нашли — а в полиции не искали… Не попробовать ли??" [160]

<СТАТЬЯ ПЕРВАЯ> [161] . "Пожары" [162]

Внимание целого Петербурга занято теперь пожарами. С половины мая пожары стали особенно учащаться; в некоторые дни их было по два, по три, а 23 мая было шесть. Наконец, пожар 28 мая в Духов день поднял на ноги целый Петербург. В этот день сгорело: Толкучий рынок, Щукин двор, Министерство внутренних дел, лесные дворы на правой стороне Фонтанки, Щербаков и Чернышев переулки. Задуматься есть над чем. Главная беда майских пожаров в том, что все страшные результаты их обрушились на голову преимущественно недостаточных наших классов, нашего бедного народа. На Охте и в Ямской живут главным образом бедняки, которые не могут приобретать себе дорогих помещений в центральных частях города. Толкучий рынок был преимущественно народным рынком. Там одевался, ел и пил простой мужик, потому что в Гостином дворе на семь копеек не найдешь себе обеда, и за каких-нибудь пять рублей не купишь себе одежи. Тысячи рабочих и торговых людей с пожаром Толкучего рынка и Щукина двора потеряли насущный кусок хлеба.

Но этого мало. Пожары и не думают прекращаться. На другой и на третий день после 28 числа были новые пожары. По два, по три, и даже более на каждый день. Пожары возобновляются с какою-то настойчивостью, и нет причин полагать, чтоб они перестали возобновляться на будущее время.

Ясное дело, что не все пожары произошли только от неосторожности. Неслыханное количество их самым естественным образом наводит на мысль об умышленных поджогах. Народ громко говорит о них; толкуют о пойманных мошенниках, о какой-то многочисленной шайке, которая с адскими целями поджигает столицу со всех сторон. Панический страх одолел всех. Каждый жилец, каждый домохозяин только и ждет, что вот-вот в каком-нибудь углу обнаружится пожар.

Кто же, спрашивается, эти поджигатели, мошенники, желающие на несчастье ближнего основать свое собственное счастье, или лучше, тоже несчастье?

Догадок в народе ходит довольно. Одна из таких, не скажем довольно распространенная, но достоверно существующая, касается нашего молодого поколения, наших бедных студентов. Надеемся, что нам в этом случае позволят быть откровенными: дело слишком важное и затрагивает самые горячие вопросы. Там, где делается самый страшный упрек русскому юношеству, посвятившему себя науке, на которое справедливо возлагаются надежды всей мыслящей России, нельзя молчать. Тут надо разъяснять дело до конца и все выводить на чистую воду. Итак, мы будем объясняться напрямки. В пожарах между прочим обвиняют студентов. И ведь это догадки не в одном только простом народе, а кое-где и в других сферах. Мы даже полагаем, что в народе они появились не сами собою, до них дошел не сам народ, а очень может быть, они перешли в него извне. Очень трудно предположить, что народ ни с того, ни с сего вдруг стал бы подозревать в таком страшном злодеянии студентов. Откуда же, спрашивается, это подозрение?

Недавно вышла возмутительная прокламация и, как все потаенное и запрещенное, прочитана с жадностью. По крайней мере, мы не встречали еще никого, кто не читал бы ее. Излишне было бы говорить, что она возбудила отвращение. Вот и говорят, что люди, напечатавшие "Молодую Россию", способны на все, что они не остановятся ни пред какими средствами, что поджоги — первые симптомы их деятельности. Положим так, хотя они в этом случае очутились бы в положении человека, желающего гладить своего друга по голове железной рукавицей, утыканной гвоздями. Но доказано ли, во-первых, что люди, производящие поджоги, — в связи с "Молодой Россией"… доказано ли, и это самое главное, то особенно важное обстоятельство, что настоящее наше молодое поколение и именно студенты солидарны с "Молодой Россией"? Не отвергаем, что нашлись люди, положительно доказывающие, что "Молодая Россия" принадлежит студентам. Но где эти факты, раскрытые следствием, которые ясно доказывали бы действительную солидарность студентов с подобными явлениями?

Мы понимаем всю естественность того явления, что студенты вообще упали во мнении народа и даже мало мыслящего большинства образованного общества.

Одна часть народа лишена крова, последней одежи, хлеба, другая в ожидании немедленных поджогов представляет себе в перспективе подобное несчастное положение. При всеобщем раздражении, увеличивающемся вместе со страхом за свою, какая там ни есть, собственность — ясное дело общественное мнение ищет поджигателей, и неудивительно, что при некоторых указаниях, причины которых можно искать или в жесточайшем невежестве, или в самом подлейшем, узком своекорыстии и эгоистичных целях, неудивительно говорим, что при подобных указаниях часть общественного мнения останавливается на бедных студентах. Даже [один не официальный, а официозный журнал] одна газета не постыдилась сопоставлением рядом двух статей указать на среду, где можно бы поискать подобных мошенников, а эта среда есть та среда, к которой обращается автор статьи в "СПб. ведомостях" "Учиться или не учиться", т. е. студенты. Мы, по крайней мере, так поняли две передовых статьи 143 № "Северной пчелы" и очень будем рады, если она основательно опровергнет наше недоразумение. Название студента стало теперь не только презренным словом, но даже и небезопасным, потому что в студентах, некогда ратовавших против личной свободы, данной крестьянам 19 февраля, а теперь выжигающих народ, он видит самых злейших своих и общих врагов. Для того, кто может скрыть свое студенчество под общепринятой тогой, подобное положение и не тяжело, но мы понимаем всю горечь и безвыходность положения бедного студента, принужденного теперь подобными обстоятельствами сидеть в душной комнате, за неимением другого, кроме форменного платья, доколе пожар в самой его квартире не заставит искать на улице спасения.

Людям, которым приходит в голову сваливать страшную беду на молодое поколение, не мешало бы помнить, что всякое подозрение должно прежде всего быть основано на фактах, что чем страшней подозрение — тем оно должно быть основательней, потому что в противном случае делается страшная, незаслуженная обида; что нужно исследовать дело прежде, нежели указывать его виновников явно ли, словами прямо, или самым молчанием на вопрошающее обвинение. Не к простому народу, не к людям, умеющим только повторять чужие слова, относится наше обвинение, наш протест. Он касается всех тех, кто или сознательно распространяет подобного рода догадки в народе, или намерены молчать ввиду грозных толков. Они должны помнить, что в каждом молодом студенте останется навсегда горькое воспоминание о когда-то возведенной жестокой клевете на всю корпорацию, к которой он принадлежал.