Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

Говоря о запрещенных в июне 1862 г. статьях "Времени", нельзя не остановиться на эпизоде, тесно связанном с тогдашними мыслями и чувствами Достоевского, приведшими его к Чернышевскому. Противоречия между тем, что будто бы, по словам Чернышевского, говорил при встрече Достоевский, и тем, о чем вспомнил позднее последний и о чем говорилось в статье "Пожары", столь разительны, что оставить их без внимания и выяснения нельзя.

В мае 1888 г. Чернышевский вспомнил свои встречи с Достоевским в заметке: "Мои свидания с Ф. М. Достоевским" [135]. Комментатор сочинений Чернышевского допускает возможность того, что Чернышевский написал ответ на воспоминания Достоевского о встречах с ним ("Дневник писателя" за 1873 г. — "Нечто личное"), где Достоевский, подчеркивая взаимное расположение обоих, хотел этим покончить со слухами о том, что он в свое время в повести "Крокодил" якобы посмеялся над Чернышевским. Комментатор отмечает ошибочно указанный в воспоминаниях Достоевского отъезд в Москву (вместо отъезда за границу), приводит ничего не говорящее свидетельство Страхова, что у Достоевского во время пожаров "тяжелое настроение не проходило" [136], что было естественно для всех жителей Петербурга в те дни, а не только для Достоевского, и все это комментатор указывает лишь для того, чтобы укрепить в читателе веру в точность воспоминаний Чернышевского и недостоверность таковых Достоевского. К этой же цели стремится и комментатор "Литературного наследия", т. III, говоря, что "рассказ Достоевского явно не точен" и "очень субъективный" [137]. Следует отметить, что в литературе широко распространилась версия Чернышевского.

Воспоминания Чернышевского и Достоевского полны противоречий: мелких — второстепенных и крупных — решающих, и если внимательнее вглядеться в них, то становится почти несомненным, что версия Достоевского ближе к истине. Окончательно решает вопрос статья "Пожары", написанная в день встречи.

Дело не в том, что Чернышевский вспоминал, что пришедшего к нему Достоевского он узнал по портрету, а Достоевский свидетельствует, что они неоднократно встречались и разговаривали уже с 1859 г.; не в том, сколько пробыл Достоевский у Чернышевского: несколько ли часов, по определению Чернышевского, или, как вспоминал Достоевский, в самом начале беседы "позвонил другой гость <…> я уехал"; не в том, прибежал ли Достоевский утром в панике, как вспоминал Чернышевский и повторяют исследователи, или, по рассказу Достоевского, пришел к концу дня и был спокоен. Важно, наконец, не то, что Достоевский будто бы, с известными комментатору целями, подчеркивает взаимное расположение, а Чернышевский многократно отмечает свое недружелюбное отношение к Достоевскому, выставляя последнего в комическом виде, вспоминая, что тот говорил потом, забыв о пожарах, часа два, а я "делал вид, что слушаю", что при ответном посещении Достоевского он просидел "сколько требовала учтивость", т. е. не так, как поступил Достоевский, и что Достоевский "говорил что-то в этом роде", а я "слушал, не противоречил, не выражал одобрения" и т. д. Даже в памяти В. Н. Шаганова рассказ Чернышевского о приходе к нему Достоевского запечатлелся в виде "потешного анекдота", хотя и тут имеется известное противоречие, свидетельствующее о неточности воспоминаний Чернышевского.

Шаганов, вспоминая рассказ Чернышевского, писал о Достоевском:

"Он ничему верить не хотел и, кажется, с этим неверием, с отчаянием в душе убежал обратно" [138].

Похоже ли это на то, как описывал встречу Чернышевский:

"Он схватил меня за руку, тискал ее, насколько доставало у него силы, произнося задыхающимся от радостного волнения голосом восторженные выражения личной его благодарности мне за то, что я по уважению к нему избавляю Петербург от судьбы быть сожженным…"

Еще раз повторяем, что все перечисленные расхождения имеют второстепенное значение, главное же то, что из публикуемой ныне статьи "Пожары" непреложно вытекает, что разговор шел не о поджогах, а о прокламации, и Достоевский просил Чернышевского воздействовать на революционные круги, чтобы удержать их от прокламаций, подобных "Молодой России", а не от поджогов, как вспоминал Чернышевский.

Когда Достоевский был у Чернышевского? Последний сам дает возможность уточнить дату: "Через несколько дней после пожара, истребившего Толкучий рынок", а о посещении им Достоевского он пишет: "через неделю или полторы". Пожар рынка начался 28 мая к вечеру и длился два дня. Следовательно, быть у Чернышевского Достоевский мог лишь 30-31 мая, вернее 31-го, т. е. в тот самый день, когда, как мы уже установили, была написана статья "Пожары", которая сходится с тем, о чем он, по его воспоминаниям, говорил Чернышевскому, и находится в полном противоречии с рассказом последнего. "Эта прокламация в то утро как бы ошеломила меня…", — вспоминал Достоевский и с ней-то он и пришел к Чернышевскому, прося воздействовать на выпускающих такие прокламации, настаивая, что "их надо остановить во что бы то ни стало".

Достоевский подчеркивает:

"Долгом считаю заметить, что с Чернышевским я говорил искренно <…> я убежден, что сам Чернышевский подтвердит точность моего рассказа о нашей встрече, если когда-нибудь прочтет его".

Мог ли Достоевский просить Чернышевского воздействовать на революционные круги, будто бы виновные в поджогах, когда в редакционной статье "Пожары" выражалась совсем иная точка зрения: "доказано ли <…> что люди, производящие поджоги, в связи с "Молодой Россией"?" и что "они в этом случае очутились бы в положении человека, желающего гладить своего друга по голове железной рукавицей, утыканной гвоздями", а во второй статье, написанной через день, делалось уточнение: "мы положительно отвергаем", что "эти пожары имеют что-нибудь общее с политическим движением".

Остановить прокламации, подобные "Молодой России", а не поджоги, просил Достоевский Чернышевского. И так ли смешна была просьба Достоевского? Так ли не прав он был, придя с этой просьбой именно к Чернышевскому? Разве посылка Чернышевским Слепцова в Москву с целью воздействовать на издателей "Молодой России", чтобы они предприняли какие-нибудь шаги для смягчения впечатления от некоторых излишних пунктов требований прокламации [139], не есть именно то, о чем Достоевский просил Чернышевского? А прокламация "Предостережение", которая не вышла только потому, что была в рукописи забрана при обыске у П. Д. Баллода, если и не является, как это считал Баллод, в какой-то степени результатом поездки в Москву Слепцова и Утина [140], то разве она не могла быть вызвана именно тем, что Достоевский выразил в словах: "Вам стоит только вслух где-нибудь заявить ваше порицание, и это дойдет до них"? А обращение "К нашим лучшим друзьям", которое готовил Чернышевский и которое не вышло из-за его скорого ареста, не подчеркивало ли самим словом "лучшим" известную близость при различии взглядов с авторами "Молодой России"? И не носили ли ответы Чернышевского, как их запомнил Достоевский, особенно вначале, тактический характер?

" — Николай Гаврилович, что это такое? — вынул я прокламацию.