Тухачевский

Еще один из судей Тухачевского, командарм Н. Д. Каширин, был арестован 19 августа 1937 года, всего через два с небольшим месяца после того, как сам был членом Специального присутствия. Он написал Ежову, что тогда, 11 июня, он «чувствовал себя подсудимым, а не судьей». Его тоже притянули к «заговору Тухачевского» и расстреляли годом позже, 14 июня 1938-го.

Против бывшего начальника Штаба РККА маршала А. И. Егорова, одобрившего на Военном совете расправу над Тухачевским и его товарищами, применили тот же самый прием, что и против Михаила Николаевича. Жена Егорова Т. А. Цешковская была объявлена польской шпионкой и арестована. Маршал 25 января 1938 года был снят с должности и направлен командовать Закавказским военным округом. При этом в постановлении Политбюро утверждалось, что он «пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского», а также «решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного». Егоров 28 февраля обратился со слезным письмом к Ворошилову: «Я не безгрешен… Но со всей решительностью скажу, что я тотчас же перегрыз бы горло всякому, кто осмелился бы говорить и призывать к смене руководства… Дорогой Климент Ефремович! Я переживаю исключительно тяжелую моральную депрессию. Я знаю и сознаю, что показания врагов народа, несмотря на их вопиющую гнусность и клеветничество, надо тщательно проверить. Но я об одном не могу не сказать, а именно: конечно, партия должна получить исчерпывающие данные для окончательного решения моей судьбы. Решение будет являться следствием анализа показаний врагов против меня и анализом моей личности и совокупности всех моих личных свойств… Я подал записку СТАЛИНУ с просьбой принять меня хоть на несколько минут в этот исключительный для моей жизни период. Ответа нет. Я хочу в личной беседе заявить ему, что всё то светлое прошлое, наша совместная работа на фронте остается и впредь для меня самым дорогим моментом жизни и что это прошлое я никогда и никому не позволял чернить, а тем более не допускал и не могу допустить, чтобы я хоть в мыслях мог изменить этому прошлому и сделаться не только уже на деле, но и в помыслах врагом партии и народа. Прошу Вас, Климент Ефремович, посодействовать в приеме меня тов. СТАЛИНЫМ… Еще раз заявляю Вам как своему непосредственному начальнику, соратнику по боевым дням гражданской войны и старому другу (как выразились Вы в своем приветствии по случаю моего пятидесятилетия), что моя политическая честность непоколебима как к партии, так к родине и народу».

Но Сталин Егорова, в отличие от Тухачевского, так и не принял. Теперь уже не было нужды поддерживать какие-то иллюзии у опального маршала: никаких резких движений, зная характер Егорова, Иосиф Виссарионович от него всё равно не ожидал. Друг и соратник Клим ничем не помог. 2 марта Егорова вывели из кандидатов в члены ЦК. На следующий день он вновь написал Ворошилову: «Это тяжелейшее для меня политическое решение партии признаю абсолютно и единственно правильным, ибо этого требует непоколебимость авторитета ЦК ВКП(б), как руководящего органа нашей великой партии… Вы простите меня, Климент Ефремович, что я надоедаю Вам своими письмами. Но Вы, я надеюсь, понимаете исключительную тяжесть моего переживания, складывающегося из двух, совершенно различных по своему существу, положений.

Во-первых, сложившаяся вокруг меня невообразимая и неописуемая обстановка политического пачкания меня врагами народа и, во-вторых, — убийственный факт вопиющего преступления перед родиной бывшей моей жены является неоспоримым фактом, то первое, то есть политическое пачкание меня врагами и предателями народа, является совершенно необъяснимым, и я вправе назвать его трагическим случаем моей жизни.

Чем объяснить эту, сложившуюся вокруг меня чудовищную обстановку, когда для нее нет никакой политической базы и никогда не было такого случая, чтобы меня, или в моем присутствии, кто-либо призывал к выступлению против руководства партии, Советской власти и Красной Армии, т. е. вербовал как заговорщика, врага и предателя».

Егоров все еще на что-то надеялся, еще верил, что старый друг не выдаст, еще доказывал свою невиновность очевидными, как казалось маршалу, вещами: «Дорогой Климент Ефремович! Я провел в рядах нашей родной Красной Армии все 20 лет, начиная с первых дней ее зарождения еще на фронте в 1917 г. Я провел в ее рядах годы исключительной героической борьбы, где я не щадил ни сил, ни своей жизни, твердо вступив на путь Советской власти, после того, как порвал безвозвратно с прошлым моей жизни (офицерская среда, народническая идеология и абсолютно всякую связь, связь, с кем бы то ни было, из несоветских элементов или организаций), порвал все мосты и мостики, и нет той силы, которая могла бы меня вернуть к этим старым и умершим для меня людям и их позициям. В этом я также абсолютно безгрешен и чист перед партией и родиной. Свидетелем моей работы на фронтах и преданности Советской власти являетесь Вы, Климент Ефремович, и я обращаюсь к вождю нашей партии, учителю моей политической юности в рядах нашей партии т. Сталину и смею верить, что и он не откажет засвидетельствовать эту мою преданность делу Советской власти. Пролитая мною кровь в рядах РККА в борьбе с врагами на полях сражений навеки спаяла меня с Октябрьской революцией и нашей великой партией. Неужели теперь, в дни побед и торжества социализма, я скатился в пропасть предательства и измены своей родине и своему народу, измены тому делу, которому с момента признания мною Советской власти я отдал всего себя — мои силы, разум, совесть и жизнь. Нет, этого никогда не было и не будет».

Свидетельствовать о преданности Егорова советской власти Ворошилов не стал. А от «вождя и учителя» ответ пришел довольно скоро. 27 марта Егорова арестовали. Дальше — по стандартной схеме: отрицание вины — пытки — признание всех нелепых обвинений и оговор товарищей. По свидетельству одного из чекистов, Ежов пообещал Егорову сохранить жизнь, если он «раскается и вскроет преступную деятельность других лиц». Егоров вскрыл, но Ежов при всем желании обещания исполнить не мог: его сняли с поста наркома внутренних дел еще до окончания следствия по делу маршала. Расстреляли Егорова уже при Берии, в День Красной армии — 23 февраля 1939 года.