Иван Ефремов

«Дорога ветров», посвящённая Гобийской экспедиции, — подлинная поэма, и вряд ли когда ещё появится книга, в которой более поэтично и образно показана работа палеонтолога.

Блестящими описаниями Ефремов доказывал, что наука может быть предметом художественного осмысления.

Работая над романами, Иван Антонович продолжал обдумывать тему популярной палеонтологии. Закончив «Лезвие бритвы», взялся было за неё, но внезапная болезнь — отёк лёгких — не позволила выполнить задуманное.

Однако в 1968 году в издательстве «Знание» была опубликована брошюра в 64 страницы — «Тайны прошлого в глубинах времён». Это своеобразное введение в палеонтологию. Иван Антонович сжато, просто и доступно объясняет основы, на которых строится палеонтология. Главы последовательно рассказывают о том, что такое геологическая летопись, как научились читать историю земной коры, как протекают процессы накопления осадков на поверхности Земли. Взгляд рассказчика обращается к осадочным породам — документы прошлого Земли, которые как раз и хранят в себе остатки растений и живых организмов. Земная кора изменяется, и палеонтологу важно понять общие причины этих изменений, которые в конечном итоге ведут к неполноте геологической летописи.

Кратко описав новые методы исторической геологии, Ефремов подходит к своей любимой теме: последняя глава называется «История Земли и жизни — окно в космос».

К сожалению, тираж брошюры был невелик и оформление её оставляло желать лучшего.

В 1967 году Ефремов по просьбе издательства «Наука» написал статью «Космос и палеонтология». Она предназначалась для научно-популярного сборника «Населённый космос». Выход сборника задерживали. Два года спустя оказалось, что в статью без согласования с автором внесли редакторские правки, которые частично изменили её содержание, и разгневанный Иван Антонович отказался публиковать свою работу. Напечатана она была в сокращении только в 1972 году. [308]

Друзья, конечно, читали статью в машинописи. Владимир Иванович Дмитревский писал Ефремову: «Блестящая аргументация делает Ваши выводы не только смелыми, но и почти неопровержимыми. Вот когда я понял, что палеонтология это — ого!

Глубоко философским показалось мне положение Вашей статьи, где говорится, что антропоцентризм неизбежно порождает ощущение бесцельности существования жизни. Это очень здорово у Вас получилось». [309]

Автор задаётся вопросом, который волновал всех — и фантастов, и учёных, чьи специальности были связаны с космосом, и простых читателей: «Каковы вообще могут быть жизненные формы не только на планетах отдалённых звёзд, но и на соседях Земли по Солнечной системе? Не окажутся ли эти формы настолько не похожими на наши, земные, что, даже если они будут разумны, мы никогда не найдём их и тем более не поймём друг друга?»

И тут мы словно переносимся в кабинет профессора Давыдова, героя «Звёздных кораблей»: к нему только что приехал друг и коллега профессор Шатров, чтобы увидеть «небесную бестию». Вот Давыдов открывает шкаф, чтобы достать череп, но Шатров вдруг вскрикивает: «Подождите! Закройте!» Он хочет сначала прочитать свои теоретические предположения о том, как, по мнению учёного, должен выглядеть космический пришелец.

Дорогой читатель! Открывая статью «Космос и палеонтология», представьте, что это те самые листы, где изложены догадки профессора, догадки, за которыми стоит неумолимая научная логика.

Статью можно разделить на две части. В первой изображается история отношения науки к проблеме иных обитаемых миров. Ефремов с помощью данных геофизики, астрофизики, химии, биологии показывает, что планет, где могла бы возникнуть жизнь, бесчисленное множество, что процесс возникновения жизни должен быть устойчив во времени и направлен на усложнение и усовершенствование биологических механизмов, и приходит к выводу: «Появление мысли, разумных существ есть также неизбежное следствие длительного развития живой материи».

Затем Ефремов обращается к палеонтологии: как ответит на вопрос фактическая документация пути исторического развития земной жизни? Автор утверждает, что «эволюция не идёт в любом случайном направлении», что «слепая сила естественного отбора становится «зрячей» в том смысле, что получает направленность, непрерывно действующую в течение всей органической эволюции на Земле».

Автор полемизирует с фантастами, которые представляют разумную жизнь на других планетах в самых различных видах: «…никакой скороспелой разумной жизни в низших формах в виде плесени, грибов, растений, крабов, тем более мыслящего океана быть не может. Это, впрочем, знали ещё две тысячи лет назад. «Нет разума для несобранного! — восклицает индийский поэт-философ в «Бхагават-гите». — И нет для несобранного творческой мысли…».

Баланс энергетики организма, гомеостазиса должен совмещаться с высоким уровнем физиологической организации, только так можно обеспечить работу развитого мозга, способного видеть, запоминать и анализировать информацию.

Спираль эволюционной лестницы, по мысли Ефремова, «будет широкой в основании и очень узкой в вершине». Через этот образ учёный выходит на общую закономерность развития Вселенной — борьбу с энтропией в замкнутых системах.

Итак, наша планета — гигантская лаборатория эволюции жизни. Палеонтология, изучая древнейшие организмы, способна предугадать явления пока недоступных нам других миров — так она становится «окном в космос».

…Иван Антонович не успел написать популярную книгу о любимой науке. Однако, если мы мысленно суммируем всё сделанное им, то увидим: его работа сыграла огромную роль в сегодняшнем повсеместном увлечении палеонтологией.

«Капли жизни»

«Легенда о Тайс» захватывала всё глубже. Разворачивались, оживали перед глазами страницы древней истории, как когда-то оживали картины полёта «Тантры». Мир, окружающий Тайс, приобретал объём, цвет, запах и вкус, насыщался идеями и чувствами. Осенью 1969 года Ефремова особенно захватили изыскания по древним религиям. В учении орфиков, в верхнеегипетском культе жён Иеговы, в образах трёхликой Гекаты было столько сложного, разнообразного и захватывающе интересного, что трудно было переключаться, обращаясь к текущим делам.

И вновь, как прежде, то, что представлялось писателю маленькой повестью, превращалось в масштабное полотно, воссоздающее жизнь древности во всей её полноте.

Ефремов двигался во времени, а его книги продолжали двигаться по миру. Переводчик Н. Иида сообщал, что он без сокращений перевёл на японский язык «Звёздные корабли», написанные полтора десятка лет назад, и «Туманность Андромеды» и они уже поступили в продажу. Ефремов, окунаясь в светлые воды юности, в письмах рассказывал Ииде о своём единственном посещении Японии в 1925 году, просил прислать альбомы с видами этой чудесной страны. Переводчик и друг поспешил выполнить просьбу.

Иван Антонович глубоко и искренне радовался тем дарам, которые преподносила ему жизнь — здесь и сейчас. Ценнейшие из них — творчество и общение. Это помогало преодолевать болезни, переживать сложности с публикацией «Часа Быка». Он обладал чувством юмора, в котором не было иссушающего сарказма. Однажды Ефремовы отдыхали в дачном посёлке при деревне Грязно Ленинградской области у профессора Юрия Петровича Маслаковца. Здесь же жили учёные Бышовец, Маховец и Крепе. Ефремова это сочетание фамилий неизменно приводило в шутливое расположение духа. «Вам бы сюда ещё Пружинера», — смеялся он.

Как-то Таисия Иосифовна вышла на веранду. На ступеньках сидели два профессора и серьёзно обсуждали какой-то вопрос. Иван Антонович сосредоточенно чертил схему веточкой. Женщина прислушалась и долго не могла прийти в себя: учёные вынашивали план мести агрессивному петуху. Петух был какой-то редкой породы, и Юрий Петрович, привыкший к послушанию охотничьих собак, не на шутку обиделся: как посмел он клевать своего хозяина! Было решено взять чучело глухаря, добытого на охоте, и ночью, разобрав крышу курятника, на верёвочке спустить чучело аккурат перед петухом. Узрев столь грозного доминирующего самца, петух должен был, по гипотезе профессоров, навсегда прекратить клеваться, получив на всю жизнь экзистенциальный шок и став заикой. Тася хохотала от души.