Жизнь Ленина. Том 2

Тут Ленин упомянул об Энгельсе, который, по его словам, учит, «что всякое государство, в котором существует частная собственность на землю и на средства производства, где господствует капитал, что, как бы демократично оно ни было, оно есть государство капиталистическое, оно есть машина в руках капиталистов, чтобы держать в подчинении рабочий класс и беднейшее крестьянство. А всеобщее избирательное право, Учредительное собрание, парламент — это только форма, своего рода вексель, который нисколько не меняет дела по существу».

«Какими бы формами ни прикрывалась республика,— говорил далее Ленин,— пусть то будет самая демократическая республика, но если она буржуазная, если в ней осталась частная собственность на землю, на заводы и фабрики и частный капитал держит в наемном рабстве все общество... то это государство — машина, чтобы угнетать одних другими. И эту машину мы возьмем в руки того класса, который должен свергнуть власть капитала. Мы отбросим все старые предрассудки о том, что государство есть всеобщее равенство,— это обман: пока есть эксплуатация, не может быть равенства. Помещик не может быть равен рабочему, голодный — сытому. Ту машину, которая называлась государством, перед которой люди останавливаются с суеверным почтением и верят старым сказкам, что это есть общенародная власть,— пролетариат эту машину отбрасывает и говорит: это буржуазная ложь. Мы эту машину отняли у капиталистов, взяли ее себе. Этой машиной или дубиной мы разгромим всякую эксплуатацию, и когда на свете не останется возможности эксплуатировать, не останется владельцев земли, владельцев фабрик, не будет так, что одни пресыщаются, а другие голодают,— лишь тогда, когда возможностей к этому не останется, мы эту машину отдадим на слом. Вот точка зрения нашей коммунистической партии».

В утопическом «Государстве и революции» Ленин пообещал, что государство начнет отмирать сразу после прихода большевиков к власти. Теперь он отложил эту окончательную развязку до греческих календ, до той поры, «когда на свете не останется возможности эксплуатировать».

В заключении Ленин сказал свердловцам: «Надеюсь, что к этому вопросу мы в следующих лекциях вернемся — и неоднократно». Хотел ли он бросить еще один камень в стеклянную утопию «Государства и революции» Возможно. 29 августа 1919 года он прочел в Свердловском университете еще одну лекцию, запись которой, как утверждают редакторы собрания его сочинений, не сохранилась⁸⁶. Случайно ли она не сохранилась, или была уничтожена, сказать трудно. Что еще мог Ленин сказать после того, как по сути дела отказался от одной из важнейших своих теоретических работ?

Две души жили в груди у Ленина — душа теоре-тика-пропагандиста и душа государственного деятеля. Эти две души никогда не соприкасались, потому что, если бы они встретились, мирно сосуществовать они не смогли бы. Ленин не обременял свою деятельность абстракциями. Его абстракции жили в несуществующем мире, совершенно отдельно от его практической деятельности.

Не были ли его постоянные пророчества о скором приходе мировой революции одной из таких абстракций, вроде той, что он повторял в 1917 году, настаивая на скором отмирании государства? Он повторил этот неизбежный припев 20 июля 1919 года в ответ на вопросы агентства «Юнайтед Пресс». «Капитализм дозрел и перезрел,— утверждал Ленин.— Он пережил себя... Крах капитализма неизбежен... На смену ему пришла Советская республика... Победа международной Советской республики обеспечена».

Ленин не верил, что мирное сосуществование возможно в мире реальности. Он ставил извечный вопрос, вопрос о борьбе: «Кто кого?» — и предлагал ответ: коммунизм уничтожит капитализм. Но срока Ленин не назначил.

Покамест, и в заключение, он дал агентству «Юнайтед Пресс» образчик своего юмора: Советская Россия готова соревноваться с Америкой или с любой иной страной. «Маленькая иллюстрация,— писал Ленин о подавлении свободы в капиталистическом обществе: — американская буржуазия обманывает народ, хвалясь свободой, равенством, демократией в ее стране. Но ни эта, ни какая иная буржуазия, ни одно правительство в мире не сможет принять, побоится принять состязание с нашим правительством на началах действительной свободы, равенства, демократии; допустим, договор обеспечивает за нашим правительством и за любым иным свободу обмена... брошюрами, от имени правительства издаваемыми на любом языке и содержащими текст законов данной страны, текст конституции, с объяснением ее превосходства над другими. Ни одно буржуазное правительство в мире не осмелится пойти на такой мирный, цивилизованный, свободный, равный, демократический договор с нами. Почему? Потому, что все, кроме Советских правительств, держатся угнетением и обманом масс»¹.

Все это было сказано до эпохи железного занавеса, берлинской стены, заглушения советскими зуммерами иностранных радиопередач и всех других приемов, с помощью которых коммунисты препятствуют свободному обмену мнениями. К этим приемам некоторые демократии прибавили свои собственные.

В книге «Государство и революция» Ленин объявил, что свобода и государство несовместимы. Отказавшись от идеи отмирания государства, он похоронил и идею несовместимости государства и свободы. Советское государство демократично, заявил он. В письменном интервью с журналистом «Чикаго Дэли Ньюс» Айзаком Дон Левином он пошел еще дальше, собственноручно написав по-английски в ответ на вопрос журналиста: «Да, советское правительство самое демократичное правительство из всех правительств мира. Мы готовы это доказать»^{87 88}.

Как он мог бы это доказать?

28

БЕЗРАДОСТНАЯ ПОБЕДА

Осенью 1919 года армия адмирала Колчака насчитывала 103 000 человек; «силы большевиков были приблизительно такие же». Эта оценка принадлежит генералу Деникину¹. Ее следует принимать со щепоткой соли и не без скептицизма, так как дезертирство и отсутствие действий на широких участках так называемого фронта должно было сильно уменьшить число боеспособных войск.

Северный театр военных действий, с центрами в Мурманске и Архангельске, «в силу отдаленности своей, дикости природы Приморья и трудности сообщения с ним... являлся всегда театром второстепенным»,— пишет Деникин.

Юденич в сентябре 1919 года, во время петроградской операции, располагал армией в 17000. Силы противостоявшей ему 7-й советской армии Деникин оценивает в 24000, «при возможности подхода к ней значительных подкреплений»^{89 90}.

Под командованием самого Деникина было в октябре 1919 года 93 000 бойцов. Большевики выставили против него 130 000. Одно время, однако, у Деникина было 98 000, а у большевиков — от 140 000 до 160 000. Эти войска были растянуты на огромное расстояние — от Орла в Средней России до самого Кавказа⁹¹. Советская действующая армия составляла лишь менее половины войск, проходивших военную подготовку или находившихся в пути. Суровый климат, недостаток вооружения, бездорожье и скверное состояние железнодорожной сети вели к малой интенсивности боевых действий.

К ноябрю 1919 года Юденич исчез. Деникин описывает обстоятельства, которые повели к разгрому его похода на Петроград, похода, так сильно встревожившего Ленина. Юденич признавал Колчака «Верховным правителем». Колчак сносился прямо с ген. Юде-

ничем, и только с Юденичем, игнорируя правительство Северо-западной области, в котором Юденич состоял министром обороны. Правительство было этим недовольно, и отношения между ним и Юденичем установились натянутые. У Юденича была одна армия. Командовал ею генерал Родзянко. Юденич же носил звание «главнокомандующего фронтом»: командные функции таким образом совмещались. Это было причиной трений между двумя генералами. Третьим военачальником в лагере Юденича был «батько» Булак Балахо-вич. Этот предпочитал погромы и грабежи борьбе с большевиками и, совместно с членом кабинета Юденича Н. Н. Ивановым, готовил переворот в свою пользу. Ему содействовали эстонские власти. Позже Родзянко арестовал Булака, но тот бежал к эстонцам. Эстонцы же, несмотря на давление со стороны англичан и Юденича, отказывались поддержать поход на Петроград. Победа Юденича и Колчака положила бы конец эстонской независимости. С советской же стороны, 18 августа 1919 года, наркоминдел Чичерин предложил Эстонии начать мирные переговоры «для разрешения вопросов, связанных с признанием Эстонской республики».