Сакен Сейфуллин

Это был экзамен и для зрителей, не привыкших еще к подобным зрелищам. Кто бы ни пел, в зале стоял невообразимый шум. Голос веселоглазой женгей не смог его перекрыть. К тому же она стеснялась — ей раньше никогда не приходилось выступать перед такой аудиторией.

Жюри выбрало из всех исполнителей человек десять, Сакена беспокоило, насколько удачно выступит «Бирлик» на «Сибирском вечере». Беспокоило и то, что от Баязита нет ни слуху ни духу.

В один из дней, когда он сидел и готовил уроки, вдруг появился Нуртаза, младший брат Шаймердена.

— Вас вызывает мой ага, — сказал он.

— Никого посторонних нет дома?

— Кто-то приехал из Казани.

Сакен вскочил с места, как будто его укололи иголкой. Наскоро одевшись, побежал, не обращая внимания на Нуртазу. Запыхавшись, вошел в дом. Увидел Баязита.

— Радуйся, кайным, с тебя причитается! — встретила его веселоглазая женгей.

Шаймерден протягивал ему книжечку в белой обложке, напоминавшую тоненький кусок белого хлеба. На обложке вверху написано и дважды подчеркнуто «Садуакас Сейфуллин». Слова «Минувшие дни» набраны ниже жирным, крупным шрифтом. А затем еще пониже: «Издатели — Казахская молодежь (Омск)». В самом низу обложки — слова, набранные арабским шрифтом: «Матбугат Каримия», Казан, 1915», и тут же на русском: «Казань, типография Т. Д. «Бр. Каримовы», 1914».

— А почему так: по-мусульмански написан 1915 год, а по-русски — 1914-й? — спросил Сакен.

— Наверное, потому, что она вышла в декабре, между старым и новым годом, — пояснил Шаймерден.

— Нет, нет, это не совсем так, — возразил Баязит. — Татары в типографии считали, что эта книга выйдет в новом году, потому что совсем немного оставалось дней до рождественского праздника христиан, А я поднес русским печатникам водочки, и они пообещали отпечатать до рождества. 29 декабря весь тираж был уже готов.

— А что такое тираж? — спросил Сакен.

— Эх ты, сын пастуха. Ведь скот баев тоже имеет счет. Каримовы выпустили тысячу штук таких книг — это и есть тираж. Кстати, пятьсот штук они оставили себе, а тебе отдали остальные пятьсот. Они продадут эти книги и деньги положат себе в карман.

Сакен развернул книгу. Красиво выстроившиеся буквы заговорили, запели. И все это благодаря Шаймердену, и Баязиту. Как же мне теперь отблагодарить их за это, подумал Сакен. Ему вспомнилась та бутылка со словом «Ром». Выскочил из дома, даже не ответив на вопрос Шаймердена: «Куда же ты?..»

— Шакирты странный народ, — заметил Баязит. Сакен пришел в винный магазин.

Его взгляд остановился на бутылке со словом «Ром». Но цена! Страшно дорого. За эту цену целого барана можно купить. Хотя в кармане не густо, что поделаешь. Приказчик удивился, когда Сакен сказал: «Заверните мне две бутылки».

— Может быть, возьмете коньяк?

— А что, это тоже вино?

— Да, но чуть дешевле рома. Около пятидесяти копеек сэкономите.

— Хорошо, давайте. — И, схватив две бутылки коньяку, Сакен помчался обратно. По пути забежал в магазин тканей и на оставшиеся пятьдесят копеек купил три метра тонкого шелка для платья.

Влетел в дом, протянул женгей сверток: «Вот вам коримдик» [22]

— Я ведь пошутила, кайным, зачем ты тратишься? — стала отказываться женгей. Но куда же теперь денешься — приняла подарок.

Когда Сакен начал осторожно расставлять коньяк на круглом казахском столе, Баязит смущенно рассмеялся:

— Садуакас, дружок, да ты, оказывается богатей.

— Ну, зачем это надо было делать, скажи? Ведь и взял-то самое дорогое, — корил Сакена Шаймерден.

Налили коньяку и Сакену, который в жизни не брал в рот спиртного. Попробовал было отговориться. Но Баязит заставил, да и вправду грех не выпить в такой радостный день.

Наконец Сакен собрался уходить. Связал в пачку около пятидесяти книжек — приготовил взять с собой.

— А это вам, — протянул одну книгу Баязиту. Тот в ответ, еле ворочая языком, съязвил:

— Ай-ай, казах. Книгу-то дарят с автографом.

Сакен не совсем понял, что это значит. Но он слышал, что авторы дарят свои книги с собственноручной подписью. И он вывел на внутреннем листе: «Уважаемый Баязит-ага, всю жизнь обязанный за ваш труд Сакен Сейфуллин. 25 марта, 1915 г.».

— Вот теперь все в порядке, — удовлетворенно пробормотал Баязит.

И Шаймердену тоже подарил Сакен свою книгу.

Слух о том, что «вышла книга Сейфуллина», поднял на ноги весь интернат.,

Александр Иванович Покровский перед началом урока поздравил Сакена:

— Ну, Садуакас, с удачным началом.

Сакен, вынув из нагрудного кармана, словно из-под сердца, завернутую в красивую бумагу книжечку, подарил своему наставнику.

— Спасибо, спасибо. Я рад, что не пропал мой труд. В истории семинарии были воспитанники, которые писали в газеты и журналы, но еще не было таких, которым бы выпустили книгу. Это событие должно послужит всем примером.

Пора весенних каникул. Молодежь «Бирлика» ходит по домам казахов, собирает вещи, нужные для сцены, одежду для участников концерта. Из аула Каржас, что под Омском, привезли большую юрту с орнаментом.

Желающих побывать на «Сибирском вечере» оказалось много. Представление наметили провести в самом большом театре Омска. Свыше тысячи человек вмещает этот театр.

Зал переполнен. В переднем ряду сидят члены Западносибирского отделения Географического общества во главе с Григорием Николаевичем Потаниным. Среди них А.Н. Седельников и А.И. Покровский. Где-то в центральной части зала преподаватель пения Я.В. Россихин. Судя по аплодисментам зрителей, кажется, представление началось удачно, и чем дальше, тем становится интереснее, особенно четко был исполнен украинский танец «Гопак». Чувствуется, что он хорошо отрепетирован. Попросили исполнить на «бис». Вот и дошла очередь до казахов. Открылся занавес. На сцене стояла казахская юрта, расцвеченная красными и зелеными электрическими лампочками. В ней сидели домбристы и певцы.

Сакен по-русски пояснил, что начинается представление, подготовленное омской казахской молодежью. На нем была национальная одежда: черные сапоги на высоком каблуке, облегающий талию бешпет, на голове — шапка, отороченная шкуркой выдры. На левом боку висят концы атласного пояса. Сакен подчеркнул, что свой концерт они построили так, чтобы показать этнографическую сторону национального искусства. Пояснил содержание исполняемых песен.

Когда на сцену вышел аксакал в тымаке, [23] с домброй, многие зааплодировали.

Казалось, выступления казахов пройдут неплохо. Но не все шло гладко. После того как закончили свои выступления русские и украинцы, многие зрители, не знавшие казахского языка, стали покидать зал. Поднялся шум.

Распорядители вечера Новоселов, Березовский, Седельников старались навести порядок, но это удалось только отчасти. Сакен со сцены видел, как Кольбай — этот непримиримый враг казахских националистов, сгруппировавшихся вокруг газеты «Казах», возмущенно качал головой и что-то говорил сидевшему рядом с ним писателю Антону Сорокину.

Сакен понимал, конечно, что зрители уходят не потому, что хотят продемонстрировать свое пренебрежение к казахской культуре, что им просто не хочется сидеть в зале, ничего не понимая, и все же на душе у Сейфуллина остался нехороший осадок.

Да и не только у Сакена. На следующий день сибирский писатель Антон Сорокин, автор многих произведений на казахскую тему, выступил со статьей «Не пойте песен своих». Сорокин упрекал зрителей в том, что она обидели старого певца, привыкшего у себя в степи к тому, что слушатели внимают каждому его слову. Он вышел и начал петь монотонную песню, аккомпанируя себе на домбре. Звучная в юрте, здесь, в театре, домбра звучала тихо и хрипло, как будто большой зал поглощал всю силу и чистоту ее звука. Зрители зашумели. Послышались смешки. Старый знаменитый певец, не докончив своей грустной песни, встал и ушел. Вышел молодой казах и внешне равнодушно сказал: