Бетховен

Вегелер описывает первые публичные концертные выступления Бетховена 29 и 30 марта 1795 года в благотворительной «академии» в пользу вдов и сирот музыкантов. Сальери, дирижировавший оркестром, выдвинул в качестве солистов на концерте двух своих учеников — итальянца Картельери с ораторией и Бетховена с фортепианным концертом (по всей вероятности, концерт № 2, опус 19).

Бетховен был болен и написал финальное рондо концерта только за день до «академии»; четыре переписчика нот, сидя в его передней и скрипя гусиными перьями, тут же торопливо переписывали свежие черновые страницы рондо. На репетиции Бетховену пришлось играть свою партию на полтона выше, так как рояль был настроен на полтона ниже духовых. Эту труднейшую задачу Бетховен выполнил с поразительной легкостью. Вегелер отмечает исключительное умение Бетховена читать с листа. «В быстрых темпах нельзя различать отдельных нот, — замечает по этому поводу Бетховен. — Это и не нужно: когда быстро читаешь, то не замечаешь массы опечаток, если только язык тебе знаком».

16 декабря того же года состоялась «академия» Гайдна. Хотя отношения между старым маэстро и Бетховеном были натянутые, Гайдн все же пригласил своего уже знаменитого ученика участвовать в этой «академии». Бетховен играл свой концерт и имел огромный успех.

В этот же период самолюбие Бетховена было удовлетворено еще одной победой. Для ежегодного бала художников лучшие композиторы Вены писали танцы: вальсы, экоссезы, немецкие танцы, контрдансы (кадрили), менуэты и т. д. Танцы Гайдна, Кожелуха, Диттерсдорфа, Зюсмайера и других композиторов имели успех, но никогда вторично не исполнялись. На долю бетховенских танцев, написанных в 1795 году, выпала редкая честь: они были повторены через два года с тем же неизменным успехом и, кроме того, были изданы в переложении для фортепиано.

В том же 1795 году были изданы три трио (опус 1) для фортепиано, скрипки и виолончели. Свыше ста аристократов-любителей подписалось на это издание. Издательская фирма Артариа предоставила композитору четыреста экземпляров по гульдену за экземпляр и право продавать их по любой цене. Бетховен сбывал их по дукату (в пять раз дороже). Произведения эти сразу завоевали огромный успех. Один из величайших мировых пианистов того времени, Крамер, прослушав в Лондоне только что вышедшие трио, сказал: «Этот человек вознаградит нас за потерю, понесенную со смертью Моцарта!»

Значительным событием в жизни и деятельности Бетховена была его концертная поездка в Прагу и Берлин. Молодой артист, в полном расцвете своих творческих сил, после блестящих триумфов в салонах венской аристократии и публичных концертах, отправился в Прагу, куда его повез князь Лихновский. Это произошло в феврале 1796 года. Семь лет назад тот же князь Лихновский представил Праге Моцарта, и «Свадьба Фигаро» блистала на сцене пражского театра.

Художественная жизнь Праги была скромнее венской. Представления не носили столь пышного характера, но не было и столичного чванства в салонах. Все было проще и приятнее. Публика, любящая музыку, легче и лучше оценивала великие явления музыкальной культуры. Очередным событием явилось творчество и исполнительское мастерство молодого Бетховена. Публичных выступлений Бетховена в Праге не было, но аристократия, по-видимому, щедро одарила виртуоза. Бетховен пишет 19 февраля своему брату: «Мои дела хороши, очень хороши. Мое искусство порождает уважение окружающих и привлекает друзей… На этот раз я получил достаточно денег».

Из Праги Бетховен направился в Берлин. Прусская столица, как и Прага, жила значительно менее напряженной музыкальной жизнью, чем Вена. Единственный значительный композитор, автор песен и зингшпилей, Иосиф Рейхардт, был выслав из Берлина за политическую неблагонадежность и симпатии к Французской революции. Инструментальная музыка была в немилости. Зато Берлин мог гордиться хоровым коллективом в девяносто человек, именуемым «Певческой академией». «Академия» исполняла многоголосные хоровые композиции Генделя, Баха и руководителя «Академии» Фаша. Здесь процветала преимущественно церковная музыка, и оба руководителя этого учреждения — Фаш и Цельтер (впоследствии друг Гёте) — вовсе не стремились к знакомству с передовыми идеями в музыке.

Однако гениальные импровизации Бетховена при дворе и в «Академии» вызвали необычайный восторг. Бетховен написал для придворного виолончелиста короля прусского, француза Дюпора, две сонаты (опус 5) и получил от Фридриха-Вильгельма II золотую табакерку, наполненную луидорами. Композитор тщеславно гордился тем, что табакерка была не простая, а «посольская» (такое наивное тщеславие проявлялось у этого демократа нередко). Впрочем, Берлином Бетховен остался недоволен. Публика казалась ему «романтической», то есть попросту сентиментальной, неглубокой: его возмущало, что она выражает восторги не овациями, а слезами.

Черни [54] со слов очевидцев так описывает берлинские импровизации Бетховена: «Его импровизация была в высшей степени блестяща и достойна удивления. В чьем бы обществе он ни находился, Бетховен умел на каждого слушателя произвести такое впечатление, (что ни одни глаза не оставались сухими, а многие разражались громкими рыданиями… Однажды, кончив одну из своих импровизаций, он разразился громким смехом и стал издеваться над своими слушателями, столь несдержанными в выражении душевных движений, коих он был причиной. «Глупцы! — говорил он, точно чувствуя себя оскорбленным подобными знаками участия. — Кто может жить среди этих избалованных детей?»

В 1812 году Бетховен сам рассказывал об этом Гёте и Беттине Арним: «Слушатели со слезами на глазах теснились около меня не аплодируя. Я им сказал: «Это не то, чего мы, художники, желаем. Мы требуем аплодисментов». Презираемый им «романтизм» берлинцев послужил главной причиной, по которой Бетховен отклонил предложение прусского короля занять место придворного музыканта в Берлине.

С берлинскими музыкантами Бетховен сходился туго. Цельтер, консерватор по убеждению, терпеть не мог Бетховена и много лет поддерживал предубеждение Гёте против последнего. О взаимоотношениях Бетховена с берлинскими музыкантами говорит следующий любопытный инцидент. Лучший берлинский пианист Гиммель импровизировал в модной, столь ненавистной Бетховену, сентиментальной манере. Бетховен долго слушал его и вдруг произнес: «Когда же вы, наконец, начнете играть?» В ответ на возмущение Гиммеля Бетховен спокойно сказал: «А я думал — вы только слегка прелюдируете [55]!» Гиммель не остался в долгу. Внешне оставаясь с Бетховеном в приятельских отношениях, Гиммель в отместку однажды сообщил Бетховену в Вену о «новом изобретении» — «фонаре для слепых». Бетховен поверил в этот абсурд. Проявляя живейший интерес ко всем новым идеям и изобретениям, он возбужденно рассказывал об этом чудодейственном фонаре друзьям и знакомым и требовал от Гиммеля подробностей. Гиммель всласть посмеялся над наивной доверчивостью великого композитора.

Бетховен покинул Берлин в июне 1796 года. Летом он, по всей вероятности, поехал в Венгрию (Пресбург и Пешт) и, очевидно, перенес там какую-то тяжелую болезнь [56].

Поздней осенью 1796 года мы вновь встречаем Бетховена в Вене. Политическая обстановка стала тревожной. Наполеоновские войска разгромили австрийцев в Италии и ввергли в панику австрийское правительство и командование. В Вене формировались батальоны добровольцев. Некто Фридельберг, молодой офицер австрийской армии, изготовил стихотворные тексты патриотического содержания и весьма посредственного качества. Бетховен написал на эти тексты две песни, которые, впрочем, успеха не имели. Трудно понять, почему прекрасная героическая «Походная песня» [57] не сделалась в то время популярной. Впрочем, бетховенское патриотическое творчество не способствовало военным успехам австрийцев. Разгромленные наголову, они в панике бежали, и к концу года Вена была наводнена немецкими беженцами из Италии. Среди них были и знаменитые виртуозы, братья Ромберг (скрипач Андрей и виолончелист Бернгардт), товарищи Бетховена по боннской капелле. В начале 1798 года они объявили «академию» в Вене. В те тревожные времена публике было не до концертов. Чтобы привлечь публику, требовалось что-нибудь из ряда вон выходящее. Братья Ромберг пригласили к участию Бетховена — и не ошиблись: в известной мере успех их предприятия был обусловлен именем Бетховена, всегда привлекавшим публику.