Гарибальди

С этого момента все помыслы Гарибальди принадлежали родной Италии, ее борьбе за свободу.

ВЕСТИ О РЕВОЛЮЦИИ. ДОМОЙ, В ИТАЛИЮ!

До далекого Уругвая доходили лишь отрывочные сведения о начавшемся в Италии новом революционном подъеме. Одним из первых событий, ставших известными Гарибальди, были «реформы», проведенные летом 1846 года папой Пием IX под давлением революционного брожения в массах. 16 июля папа объявил амнистию политическим заключенным, и в тот же день заключенные замка св. Ангела были выпущены на волю. Пий IX разрешил также организовать национальную гвардию и провозгласил свободу печати, разумеется в очень узких рамках.

Этот либеральный жест папы, вызванный главным образом боязнью революции и стремлением обмануть массы, произвел сильное впечатление на католические слои итальянской буржуазии, усмотревшей в этом «начало новой освободительной эры». Энгельс иронически пишет об этом поступке Пия IX, «первого буржуа Италии»: «Италия показала нам необычайное зрелище того, как человек, занимающий самый реакционный пост во всей Европе, представляющий собою окаменевшую идеологию средневековья, — как римский папа стал во главе либерального движения» [15].

«Трудно, — пишет Кунео, — описать впечатление, которое производили на Гарибальди эти известия из Италии. На лице его появилось новое выражение. Он был очень возбужден, часто задумывался, а на устах его появлялась легкая улыбка, словно у человека, которого ждет большая радость… Уругвайское правительство никак не могло примириться с потерей такого человека. Оно пыталось удержать его, бесконечно откладывая день его отъезда в Европу. Все эти проволочки и препятствия причиняли Гарибальди глубокое огорчение: он говорил, что «каждый лишний день, проведенный в чужом краю, украден у родины».

«Подобно прочим, — говорит Гарибальди в «Мемуарах», — и я поверил, что Италия вступает в новую эру свободы. Я тотчас решил поддержать папу в его великодушных намерениях, предложив ему помощь мою и моих товарищей по оружию». 12 октября 1847 года Анцани и Гарибальди написали письма папе, выражая восхищение его реформами. Они рассказывали об успехах Итальянского легиона в Америке и предлагали «реформатору» свои услуги. Увы! Их наивный энтузиазм не встретил в Ватикане никакого отклика. Тем не менее Гарибальди и часть легионеров твердо решили уехать в Италию. (Уже после их отъезда, в Монтевидео был получен ответ от папского нунция Бедини — человека, впоследствии терроризовавшего всю Романью и превзошедшего жестокостью даже австрийских оккупантов. В письме выражалось удовлетворение «патриотизмом и набожностью» Гарибальди, но Бедини лицемерно «сожалел», что «дальность расстояния, равного половине земного шара, мешает воспользоваться его великодушным предложением».)

Расстояние в целое полушарие не могло остановить такого человека, как Гарибальди, когда речь шла об освобождении родного итальянского народа. Полный новых сил и радостного возбуждения, он стал готовиться к поездке на родину. «Я намерен был, — писал он, — оказать поддержку революции всюду, где она вспыхнула, и разжигать ее там, где она еще не дала себя знать, например в Абруццах.

А пока… ни у кого из нас не было ни гроша на поездку…»

Что же происходило в это время в Италии?

Вплоть до 1848 года в итальянских государствах непрерывно росло возмущение против иноземного гнета и всего феодально-деспотического строя. Большую роль сыграла и революционная пропаганда «Молодой Италии», которая непрерывно продолжалась, несмотря на провал мадзинистских заговоров. Писатели и ораторы помещали свои пламенные сочинения в подпольных листках и журналах, передававшихся из рук в руки, из одного конца Италии в другой. Сочинения эти распространялись в огромном количестве. Время от времени вспыхивали заговоры, кончавшиеся для их участников трагически. Так, болонский заговор мадзинистов 1843 года закончился преданием его участников военному суду. После подавления восстания на морском берегу у Роданины в мае 1844 года было казнено двадцать человек. 23 сентября 1844 года вспыхнуло восстание в Римини, также окончившееся неудачей.

Особенно памятны были события 1844 года в Калабрии: восстание, стоившее жизни многим участникам и вождям повстанцев — Доменико Моро и двум братьям Бандиера. Неаполитанский король Фердинанд, искавший предлога для расправы с калабрийскими и сицилийскими революционерами, подослал к сыновьям адмирала Бандиера, Аттилио и Эмилио, шпиона корсиканца Боккечиампе. Этот негодяи, выдававший себя за революционера, вкрался в доверие братьев Бандиера и уверил их, что в «Италии все готово», что национальное восстание нуждается в таких вождях, как они, что их появления там ждут с огромным нетерпением. Напрасно Мадзини (находившийся в это время в лондонской эмиграции) пытался в письмах отговорить энтузиастов Бандиера от их намерения, советуя быть осторожными. Как выяснилось впоследствии, переписка Мадзини с братьями Бандиера вскрывалась английским правительством и пересылалась неаполитанскому королю.

12 июня 1844 года восемнадцать человек во главе с Аттилио и Эмилио Бандиера высадились на берегу Калабрии, чтобы освободить из козенцской тюрьмы политических заключенных, а затем соединиться с партизанами гор. В числе этих восемнадцати был и шпион Боккечиампе. По прибытии в Сан Северино он поспешил донести обо всем властям. В Спинелло революционеров встретил полицейский отряд в семьдесят человек. Первая стычка окончилась не в пользу полиции: начальник отряда и один солдат были убиты, остальные обратились в бегство. Но из Неаполя и Козенцы уже двигались новые правительственные отряды. Вскоре семнадцати храбрецам пришлось иметь дело с тысячным войском. Сопротивление было бесцельным. Военный суд приговорил братьев Бандиера и их товарищей к расстрелу. Казнь состоялась 25 июля. Неустрашимые революционеры до последней минуты пели:

«Кто умирает за отечество, тот жил уже достаточно!»

Но репрессии и казни не могли остановить национально-освободительного движения, которое нарастало по мере того, как капитализм пробивал себе дорогу сквозь рогатки феодально-деспотического строя.

В сороковых годах XIX века машинное производство, до того сосредоточенное только в Ломбардо-Венецианской области, начинает распространяться и по другим государствам полуострова. Развивается машинная текстильная индустрия. Постепенно механизируется добывание серы на сицилийских рудниках, обработка оливкового масла в Центральной Италии. К тому же времени относится и постройка первых железных дорог (линии Неаполь — Портичи, Милан — Венеция и Ливорно — Пиза). Этим создавалась основа для широкого торгового оборота на пространстве всего полуострова.

Однако в своей промышленной деятельности буржуазия продолжает встречать сопротивление отдельных монархов. Феодально-абсолютистский строй ощущался теперь особенно остро как препятствие для развития капитализма, для создания внутреннего итальянского рынка. Добиться этого можно было только одним путем — объединением Италии в единое государство. Вот почему итальянская буржуазия проявляет в конце сороковых годов особенную активность в борьбе с пережитками феодализма и остается основной движущей силой национально-освободительного движения.

Широкие массы народа страдали от феодального гнета еще больше, чем буржуазия. Бедственное положение итальянских ремесленников, рабочих и крестьян принимало грозные размеры. Так, например, доход многих крестьянских семей в Апулии не превышал 0,75 лиры в день. Чтобы представить себе, что это значит, достаточно сказать, что килограмм хлеба стоил 1 лиру 20 чентезими, то есть на заработанные деньги крестьянская семья могла купить всего 625 граммов хлеба! В городах рабочий день был равен 12–15 часам. В Ломбардии рабочие хлопчатобумажной промышленности зарабатывали от 0,87 до 1,35 лиры в день, ткачи — от 0,82 до 1,45 лиры. Особенно тяжело было положение крестьянских масс в Сицилии. Там «условия аренды по большей части настолько тяжелы, что огромное большинство земледельцев работает исключительно на сборщика податей и на барона, почти ничего не производя сверх того, что необходимо для уплаты налогов и рент. Сами они живут или в полной нищете, или, по меньшей мере, в сравнительной бедности. Хотя они культивируют знаменитую сицилийскую пшеницу и выводят прекрасные фрукты, сами они круглый год питаются исключительно бобами» [16]. Недовольство существующим строем нарастало повсюду: «В настоящее время политический, административный и фискальный гнет тяготеет над всеми классами народа» [17], — писал Маркс.