Гарибальди

В течение получаса неприятель ничем не обнаруживал своего присутствия. (Позже мы узнали, что в роще Тапеви прятался сильный отряд, поджидавший, пока мы выйдем в открытое место, чтобы неожиданно напасть на нас.) Но вот впереди начался бой: наша кавалерия, атакованная большими неприятельскими силами, вынуждена была отступить. Тогда Гарибальди обратился к легионерам со словами: «Неприятельский отряд силен, но для нас это количество невелико, не правда ли? Итальянцы, этот день вас прославит! Предупреждаю: стреляйте только тогда, когда неприятель подойдет вплотную!» На нас надвигалась кавалерия, и мы надеялись, что справимся с ней: но каково же было наше смущение, когда мы увидели, что позади каждого кавалериста на крупе его лошади сидит еще один пехотинец. Таким образом, на нас двигалось свыше тысячи человек! Спрыгнув с коней, пехотинцы пошли в атаку, а тем временем кавалерия стала заезжать с флангов и тыла. Когда атакующие находились в тридцати шагах, мы встретили их таким ураганным огнем, что они вынуждены были остановиться. Командир их упал с лошади. Среди вражеской пехоты начался переполох. Ободряемые примером Гарибальди, мы бились врукопашную и совершенно уничтожили неприятельский отряд! Этим воспользовалась и наша кавалерия, атаковавшая в три раза более сильного неприятеля… Казалось, что в каждого из итальянских воинов вселилась душа Гарибальди, — там, где появлялся Гарибальди, наши силы возрастали во сто крат, — а он был повсюду! Возле каждой группы солдат слышался его успокаивающий голос. Он умел воодушевить и заставить драться даже людей, которые, казалось, уже обессилели: я видел юношей с восемью и даже десятью ранами, продолжавших сражаться…

Но, несмотря на победу, положение наше было критическим. У нас разрывалось сердце при виде умирающих страдальцев, просивших дать им напиться, а у нас не было ни капли воды! Мы сами изнемогали от жажды, и за глоток воды многие отдали бы жизнь; некоторые собирали в башмаки мочу и утоляли ею жажду! Оставшиеся в живых почти все были ранены. Наша энергия истощалась, и на смену ей пришла апатия… Некоторые бросались на землю, и им казалось, что они уже не встанут… Плохо бы нам пришлось, если бы в эту минуту противник напал! Тут только проявилось во всем своем блеске величие души Гарибальди: он умел всех воодушевить и поднять бодрость каждого… Он объяснил, что нам безусловно удастся отступить, как только стемнеет… Укрывшись от назойливых пуль за грудой человеческих и конских трупов, мы дожидались ночи. Это время мы использовали на то, чтобы ухаживать за ранеными, и изорвали свои рубашки, превратив их в бинты.

Вдруг среди общей тишины прозвучал громкий голос Гарибальди, певшего национальный уругвайский гимн; к нему присоединились голоса всех, не исключая раненых:

Эта дружная огненная песня так неожиданно грянула среди безмолвия ночи, прерываемого лишь слабыми стонами раненых, что неприятеля охватил ужас. Паника в его рядах была настолько велика, что, несмотря на все уговоры и угрозы офицеров, им не удалось организовать новой атаки… Тогда они послали к нам парламентера, предлагая условия сдачи, но мы и слышать не хотели о том, чтобы сдаться».

Чтобы вывести своих людей к Уругваю, протекавшему на расстоянии мили от места боя, Гарибальди придумал ловкий маневр. Тихо, в полном порядке, итальянский легион двинулся к роще, где находились неприятельские части. Ошеломленные этой неожиданностью, вконец растерявшись, они пропустили итальянцев.

«Замечательнее всего, — продолжает Сакки, — что ни один итальянец не вышел из рядов, не бросился к реке утолить жажду. Все наши бойцы рассыпались цепью и в абсолютном молчании ожидали приближения неприятельских эскадронов. Вскоре прозвучали трубы, возвещавшие появление белых, и, дождавшись, пока они приблизились на расстояние двадцати шагов, мы «приветствовали» их убийственным залпом, обратившим их в бегство.

И только тогда Гарибальди крикнул нам, что можно напиться! Утолив жажду, мы отступили к Сальто».

Геройский подвиг легиона гарибальдийцев был отмечен особым декретом республиканского правительства Уругвая.

«Желая выразить благодарность отечества храбрым воинам, столь героически сражавшимся на поле битвы Сант Антонио 8 февраля с. г., правительство. с согласия Государственного Совета, постановляет:

§ 1. Сеньор генерал Гарибальди и все сопровождавшие его в этот славный день удостоены звания заслуженных граждан Республики.

§ 2. Вышить золотом на знамени Итальянского легиона следующие слова: «Славное дело 8 февраля, совершенное Итальянским легионом по приказанию Гарибальди».

§ 3. Всем, участвовавшим в этом деле, поставить на левой руке значок с надписью, окруженной лавровым венком: «Непобедимые сражались 8 февраля 1846 года».

Весть о подвигах Гарибальди в борьбе за свободу Уругвая достигла, наконец, Италии. Газеты печатали подробные сообщения, поэты сочиняли оды и гимны, была открыта подписка на «почетную шпагу для полковника Гарибальди».

Оказав такие услуги стране, в которой он жил и за которую сражался, Гарибальди оставался бедняком. Современники поражались необычайному бескорыстию Гарибальди: он всегда отказывался от денежных наград, подарков и земель, которыми уругвайское правительство хотело наградить его и легионеров. Уругвайский посланник в Париже Пачеко-и-Обес рассказывал: «В доме Гарибальди, главы Итальянского легиона, человека, отдавшего жизнь за Монтевидео, по ночам не было света, так как свечи не входили в солдатский паек (а это было все, на что жил Гарибальди с семьей). Я, занимавший тогда пост военного министра, послал Гарибальди со своим адъютантом Торресом 100 патаккони. Но тот, удержав для себя только половину, другую половину передал одной вдове, которая, по его мнению, нуждалась больше, чем он. Итак, 50 патаккони — это все, что Гарибальди получил от Уругвайской республики. Семья его жила в бедности, сам он одевался так же, как все прочие солдаты. Часто его друзьям приходилось прибегать к хитрости, чтобы заставить его купить себе новое платье вместо изношенного».

Желая вознаградить итальянских легионеров, президент Фруттуозо Рибера в 1845 году написал письмо Гарибальди, предлагая ему и товарищам в дар участки земли. Гарибальди ответил следующим письмом:

«Многоуважаемый сеньор!

Полковник Пароди, в присутствии всех офицеров Итальянского легиона, передал мне ваше любезное письмо от 30 января и акт, которым вы дарите Итальянскому легиону часть принадлежащих вам земель — между Арройо де Авенас и Арройо Гранди, к северу от Риу Негру; кроме того, все стада и фактории, которые находятся на этой территории. Вы говорите, что это дар за услуги, оказанные нами Республике. Итальянские офицеры, выслушав текст письма и акта, единодушно заявили от имени Легиона, что, получив оружие и предложив свои услуги Республике, они вовсе не предполагали получить иной награды, кроме чести делить все опасности с жителями страны, оказавшей им гостеприимство. Поступая так, они повиновались голосу своей совести и считали свои поступки просто исполнением долга… Они не желают иной награды, кроме этой. Имею честь, ваше превосходительство, сообщить вам ответ Легиона, вполне соответствующий и моим убеждениям и чувствам. Прилагаю оригинал дарственного акта.

Джузеппе Гарибальди»

Несмотря на блестящие победы Итальянского легиона в Уругвае, на горячую признательность и любовь к нему уругвайского народа, Гарибальди стал заметно охладевать к уругвайскому освободительному движению, когда из письма Мадзини узнал, что в Италии поднимается новая могучая волна народного движения.