Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века

Эти мистериальные культы сохранились в самом сердце северных саг, в древних кельтских легендах и обрядах друидов. Их концепции нашли отражение в принципах астрономии и землеизмерения, которыми пользовались строители солярных и лунарных мегалитических храмов древней Британии, а также в утончённой науке форм, измерений и пропорций, по которой возводились христианские памятники архитектуры, в особенности в эпоху готики, и которая получила наименование священной геометрии. В этой последней, как мы увидим несколько позднее, были зашифрованы также и тайны алхимической науки, хитроумно замаскированные под христианский и ветхозаветный символизм. Эзотерические интерпретации Торы, Талмуда и каббалистическая книга «Зогар» несли то же самое древнее учение, но в несколько иной форме — в виде символического отображения последовательных эманации Безграничного (Айн Соф) как сефирот Древа Жизни.

Так посвящённые оказались хранителями обширного корпуса знаний, мирских и духовных, зародившихся задолго до возникновения основных мировых религиозных систем. Пользуясь этим знанием, посвящённый мог совершить попытку возвыситься духовно, а если хотел, то и физически. Он мог подняться на другие планы бытия, или, если угодно, на иные уровни сознания, и обрести более глубокое понимание природы человека и его взаимоотношений с Богом и Вселенной. Он мог попытаться выделить жизнетворный дух из органической материи, и, в случае успеха, синтезировать и концентрировать его с помощью, как он искренне верил, самого Бога и Природы. Этот путь и получил название поисков Философского камня.

Для внешнего наблюдателя эти практики, штудии, упражнения в самодисциплине и медитации выглядели как занятия магией — алхимия, прорицания, гадание на магическом кристалле, геомантия, ясновидение, общение с духами, некромантия и колдовство. По мере того как такое восприятие эзотерической работы укрепляло свои позиции, необходимость в секретности и маскировке истинного знания посредством аллегорий становилась всё более и более насущной. Одни предпочитали работать в полном одиночестве, другие — группами, как Франциск Ассизский, Фома Аквинский, святой Иаков де Компостелла и другие христианские святые, мирно практиковавшие Делание под респектабельным покровом монастырской жизни. [90] Время от времени информация о подлинной внутренней духовной работе этих мистиков просачивалась во внешний мир, приводя к тому, что многих учёных, вроде Роджера Бэкона, Корнелия Агриппы [91] и Альберта Великого, начинали клеймить причастностью к дьявольщине, колдовству и Чёрным («мудрым») искусствам. Как уже говорилось, эти тайные занятия достигли своих вершин в школах сарацинской Испании, испытавших влияние суфизма и каббалы, а оттуда распространялись по всей остальной Европе в течение четырёх или пяти сотен лет.

Теперь давайте рассмотрим несколько исторических личностей, сыгравших ключевые роли в этом процессе, начало которому положили суфийские и каббалистические учителя, получившие алхимическое искусство в наследство от египтян. И хотя у нас нет возможности неопровержимо доказать, что каждый из этих адептов был звеном тщательно организованной и оберегаемой цепи передачи знания, мы постараемся, где представится такая возможность, показать, что каждый из них прямо или косвенно поддерживал контакт с основными школами и учителями Испании. В этой части своей книги я утверждаю, что именно этот процесс — в чём-то похожий на передачу эстафеты — привёл к появлению в наше время людей, подобных Фулканелли, словно по святому обету несущих факел традиционного алхимического искусства.

Современная западная цепь преемственности, судя по всему, началась с Майкла Скотта, родившегося между 1175 и 1180 годами в Файфе, в Шотландии, и являвшегося, по преданию, потомком семейства Болуэри.

Образование он получил в Роксбургской школе, в Соборной школе в Дареме и в Оксфорде. Затем он вступил в орден цистерцианцев и получил степень доктора теологии в Париже. Между 1200 и 1213 годами он отправился на Сицилию, чтобы занять там место личного наставника принца Фредерика, впоследствии ставшего королём Фредериком II. В то время Сицилия всё ещё непосредственно соприкасалась с исламским миром, и поэтому Скотт быстро научился там арабскому языку. Он прочёл работы Разеса и Аверроэса, [92] а в 1209 году по случаю брака четырнадцатилетнего Фредерика и Констанции, дочери короля Арагонского, двадцатичетырёхлетней вдовы короля Венгрии, написал в качестве свадебного подарка работу под названием «Физиономия». В своей работе, посвящённой Скотту, преподобный Д. В. Браун отмечает очевидное влияние Разеса на этот трактат, посвящённый вопросам продолжения рода, анатомии и физиогномики. [93]

По восшествии на престол молодого короля Фредерика Скотт стал его придворным астрологом. Он изучал алхимические тексты арабских авторов и сам написал два труда по этой теме — «Liber Luminis Luminum» [94] и «Об алхимии». [95] И Скотт, и его царственный ученик страстно интересовались природой жизни и часто экспериментировали с живыми растениями и животными, что в дальнейшем, без сомнения, укрепило репутацию Скотта как волшебника. Сэр Вальтер Скотт ссылается на него как на «волшебника из Болуэри» [96] в своей «Песни последнего менестреля». Упоминает его и Данте в «Божественной комедии» («Ад», песнь XX, 115–117):

Когда на Сицилии разразилась чума, король Фредерик со свитой покинули двор и перебрались в Чефалу, что по дороге в Мессину и Катанию, а Скотт уплыл в Испанию, где около 1210 года присоединился к Толедской школе эзотерических исследований. То были остатки великой еврейской школы Кордовы X века, те немногие, кто выжил после изгнания евреев Абд-аль-Мумином около 1150 года и сожжения великой библиотеки халифа Хакима, насчитывавшей 400 000 томов. Известно почти наверняка, что во время своего пребывания в Толедо Скотт совершил паломничество в Кордову к могиле Аверроэса.

Около 1220 года король Фредерик и Майкл Скотт, его друг и наставник, вернулись на Сицилию. Как и великий Парацельс впоследствии, они весьма интересовались медициной и способами врачевания. В анонимной рукописи того времени говорится, что Скотт нашёл способы лечения проказы, подагры и водянки, а также написал два текста медицинской тематики — «О моче» и «Pillulae Magistri Michaelis Scoti». [98]

Факты жизни Майкла Скотта со временем опутала паутина легенд, которые при буквальном восприятии кажутся полной фантастикой. При более близком изучении они, однако, наводят на мысль о возможности суфийского влияния.

Особенно интересна одна из них — она либо намекает на чисто суфийскую способность выходить за границы времени, либо свидетельствует о гипнотических талантах высочайшего уровня.

По преданию, это произошло в Палермо в ноябре 1220 года на приеме в честь годовщины коронации короля Фредерика. Пажи как раз обносили гостей кувшинами и чашами с ароматной водой для омовения рук и вышитыми полотенцами, когда в пиршественный зал вошли Скотт со спутником, оба в восточных нарядах. Погода была ужасно жаркая, и король попросил Скота вызвать дождь, чтобы как-то сбить жару. Скотт немедленно вызвал грозу и ливень, которые затем прекратились так же быстро, как и начались. Когда король спросил Скотта, какую награду тот желает получить, маг и астролог попросил позволить ему выбрать одного из присутствующих сеньоров в качестве своего защитника в битве против неких врагов. Выбрал он некого немецкого барона по имени Ульфо. Как показалось Ульфо, они немедля отправились в путь на двух судах и в сопровождении целого войска. Они поплыли на запад по Средиземному морю в неведомые края, не нанесённые на карты, пока не приплыли к некой земле, где их встретили весьма странные люди, которые присоединились к армии под командованием Ульфо. Во время успешной осады Ульфо убил местного короля, женился на его дочери и воссел на трон, а Скотт и его одетый по-восточному спутник тем временем отправились на поиски новых приключений. Ульфо и его жена счастливо прожили двадцать лет, растя детей в мире и согласии, пока в один прекрасный день не явился Скотт со спутником и не спросил, не желает ли Ульфо посетить родные пенаты. Тот согласился и внезапно обнаружил себя в пиршественном зале, где всё было точно так же, как перед его отъездом, Пажи всё ещё сновали среди гостей с чашами для воды. Скотт и его спутник исчезли, а Ульфо провёл остаток жизни, оплакивая потерю своих детей и прекрасной жены, с которой прожил двадцать лет.