Истоки (Книга 1)

- Потом я увидел, братушка, что и прежняя моя работа на заводе была не ахти как хороша: рубил в два топора, да работа не спора. Печальный опыт научил многому. Понимаешь, перетряхиваю, пересматриваю всю жизнь.

И тут Денис заметил: перед ним сидит, расстегнув китель, усталый, с нервным румянцем на лице человек, оглушенный свалившимся на него несчастьем.

- Гроза бьет по высокому дереву. Наверху голова кружится. Ну а в чем же, Савва, твоя главная вина?

- А в том, что заграницу не обставили по качеству стали.

- Это плохо. Ведь и за границей, я думаю, не сплошь дураки, а через одного, - усмехнулся Денис. - Но не по твоей же, черт возьми, оплошности мы меньше Америки выплавляем стали! Не ты и не я задержали Россию на сотни лет. Мы, коммунисты, не испугались отсталости, взялись догонять и обгонять. Так в чем вина твоя? Правду режь!

"В чем вина?" - Савва думал тяжело и напряженно.

В силу данной ему большой единоначальной власти и оказанного доверия он привык действовать решительно. Он познал вкус власти, нравилось ему командовать тысячами инженеров, рабочих, мастеров, среди которых, как он подозревал, наверное, были люди умнее и сильнее его, способные занять его место и с таким же успехом и вкусом командовать. Но какие бы они умные и пытливые ни были, смысл жизни и деятельности всех этих нерядовых и рядовых работников он видел в том, чтобы они усиливали и поддерживали его волю, его единоначалие, направленное к одной цели - выполнению планов. Он с глубокой искренностью поддерживал в людях и особенно в самом себе представление о начальнике как твердокаменном человеке, силой воли избавленном от тех раздумий, душевных затруднений, какие бывают у людей обыкновенных, "естественных", сырых - так называл он всех, кто не проявлял таланта к руководству. Если Савва хотел руководить (а иначе ему его жизнь до сих пор и не представлялась), он должен быть всегда решительным, смелым, бодрым, свободным от излишнего раздумья. Этого же он требовал от других. Он чувствовал себя аккумулятором целесообразных устремлений и повелений государства. Вся его жизнь без остатка представлялась ему орудием высокой, для него самого несколько таинственной исторической неизбежности.

Но так было прежде, до тех пор, пока он поднимался по служебной спирали. И ему казалось, что с каждым новым подъемом он становился умнее, сильнее, необходимее в жизни государства. Окружающие говорили ему то же самое.

Теперь же внезапный провал, как замыкание тока в сердце, потряс его, и ему стало казаться это катастрофой. Но причин катастрофы Савва не знал и потому не мог сказать старшему брату, в чем его вина...

- Теперь-то что делать собираешься? - прервал Денис его невеселое раздумье.

- А? Что делать, говоришь? Опять директором на завод послали... Пока, значит, послали...

- Ну, что ж, опыт у тебя теперь наркомовский. Берись за завод.

- Делом займемся, а стыд побоку!

- И стыд твой, Савва, другому не подкинешь. Горек хлеб руководителей, ответственность не штаны, не сбросишь ее. Однако духом-то не падай, не нудься. Бывает хуже... Приходи к нам, потолкуем, с теоретической стороны заглянуть на твою осечку поможет Матвей. У Юрия тоже глаз свежий.

- У вас я был, поплакался на груди Любови Андриановны. А Матвей что? Удачник. Сияет, острит. Юрий - секретарь парткома. Трудно ладить с ним, Денис Степанович. Был он в ЦК, с докладом о заводе. Мимоходом под ложечку двинул. Словом, облил и меня густо.

- Дуги гнул? Не похоже на Юрия, - сказал Денис, грозно хмурясь. Вернется из горкома - поговорю.

- Сгущал краски. Горяч и нетерпим. Хотя я и любил прежде сталкиваться с ним - искры летят, - однако сработаюсь ли сейчас?

- Ты старше, подскажи парню. К хорошему слову Юрий не глух. Не дипломатничай с ним, зоб не надувай. Правда выше жалости, Савва. Виноватых не ищи. И откуда взялась у тебя привычка смотреть сверху вниз? Назвала братом - норовишь в отцы.

- Почему прежде не говорил мне об этом? Эх, братка, лежачего бить легко.

- Поутихни. Говорил я тебе и раньше. Ты улыбкой заслонялся от меня, не пускал слова в душу. Сколько гордыни и сейчас: "лежащего бить". Если ты не замнаркома, то уже повержен? Выходит, я, рядовой, на усах да бровях по жизни ползу? Начальники стоят и все видят? Ты же не цапля, какая стоит на одной ноге, нос задрала, - безжалостно говорил Денис именно потому, что жалел брата, огорчался его неудачами, пока не примиряясь душой с крутыми мерами по отношению к нему.

Савва сказал, что заводу поручили в порядке эксперимента варить броневую сталь, правда, в небольшом пока количестве. Можно справиться на одном мартене.

Денис задумался. Эта новость связалась в его сознании с тем, что говорил ему Матвей о напряженности в мире. И еще вспомнилось: последний раз завод выпускал бронепоезда в 1919 году. С тех пор мартеновский цех выдавал обычный прокат, машиностроительные цехи - сельскохозяйственные машины, в том числе колесные тракторы.

- Так вот, Денис Степанович, возьмись-ка ты за броневую. С главным металлургом обсудите, изучите документацию.

- С молодежью возьмусь - с Сашей и Рэмом Солнцевым.

Секретарша просунула в дверь веселую, завитую голову, доложила, что вызванные на совещание люди собрались в приемной.

- Пусть входят, - сказал Савва. - Денис Степанович, ты мне вроде отца родного... Посиди, посмотри, как я прыгну сейчас в холодную воду. - Он прошел за дубовый на двух тумбах стол, резким движенцем загнал мягкое кресло в угол, сел на жесткий стул.

Как только вошли в кабинет начальники цехов, технологи и конструкторы, Савва объявил, подчеркивая каждое слово, будто читал декларацию:

- Ставлю вас в известность: во-первых, я освобожден от работы в наркомате.

Он умолк, предоставляя людям время прийти в себя. Убрал со стола в ящик различные мелкие предметы, которые накопил его предшественник: модель колесного трактора, кубок заводской спортивной команды, пепельницу, даже чернильный прибор с двумя башенками, туго забитыми цветными карандашами. Обладая редкой памятью, Савва никогда ничего не записывал.

- Не справился, братцы. Взлет орлиный, а слет куриный. - Савва прищурил жесткие глаза, закончил, как угрозу: - Во-вторых, директором завода, назначен я!