Оружие особого рода

В тот же день, 25 апреля, примерно часа через полтора после полного окружения Берлина, генерал А. С. Жадов доложил по ВЧ Маршалу Советского Союза И. С. Коневу, что части 5-й гвардейской армии в районе Торгау соединились с передовыми подразделениями 12-й американской армейской группы генерала О. Брэдли. Тем самым фронт немецко-фашистских войск оказался рассеченным на две теперь уже несоединимые части.

Но, как мы впоследствии уточнили, первая встреча с союзниками произошла в районе города Риза.

25 апреля начальник штаба 4-й гвардейской танковой армии генерал К. И. Упман и член Военного совета генерал В. Г. Гуляев поставили в известность Военный совет фронта о том, что в Бабельсберге освобожден из фашистского концлагеря бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио с супругой. Начальник штаба фронта генерал армии И. Е. Петров приказал немедленно доставить его к нам.

Поделившись впечатлениями о встрече с Эррио и другими освобожденными, член Военного совета 4-й гвардейской танковой армии генерал Гуляев сказал мне по телефону, что он, кроме всего прочего, рассматривал у французского государственного деятеля чудом сохранившиеся диковинные старинные часы с выгравированной надписью: "Мэру города Лиона Эдуарду Эррио от лионских ткачей". Сообщение о редкостных часах невольно вызвало у меня улыбку и напомнило давнюю историю. Впервые я услышал ее в Ленинграде, когда учился там в академии, а потом прочел в "Записках следователя" Л. Шейнина.

Активный сторонник франко-советской дружбы Эдуард Эррио впервые посетил нашу страну в 1922 году, когда империалистические державы упорно не желали признавать первое в мире социалистическое государство. Но визит зарубежного друга был омрачен неприятным инцидентом. Когда лидер французской радикал-социалистической партии сенатор Эррио осматривал Эрмитаж, какой-то карманник ловко похитил у него старинный брегет, возможно, как раз тот самый, о котором рассказывал мне генерал В. Г. Гуляев. На ноги был поставлен весь уголовный розыск. Часы удалось найти и вернуть владельцу несколько оригинальным способом. Под наблюдением работников милиции временно отпущенный из тюрьмы король карманников тряхнул стариной и виртуозно, совершенно незаметно водворил брегет в карман высокого французского гостя.

— А часы-то на месте, — удивился Эдуард Эррио. — Как я их не заметил раньше? Оказывается, они вовсе не пропадали.

Поведав Гуляеву об этой забавной истории, я спросил его:

— Давно к нам отправили французского государственного деятеля?

Но Василий Георгиевич неожиданно замялся и сбивчиво сообщил, что Эррио не отправился к нам, а вернулся опять в концлагерь.

— Это зачем же?

— У него там остались книги и вещи.

— Багаж могли привезти и люди, которые помоложе. Зачем же обременять пожилого человека?

— Но Эррио пожелал непременно поехать сам и проститься с товарищами по заключению, записать адреса некоторых друзей, завершить свои личные дела.

Я вынужден был упрекнуть Гуляева в непродуманных действиях. Ведь в этом районе продолжался бой, туда прорывалась и 12-я немецкая армия Венка. А вдруг видного французского деятеля убьет шальной снаряд или сразит пуля? Что мы доложим Верховному Главнокомандующему?

Василий Георгиевич как мог успокаивал меня и разъяснял, что Эррио отправлен на бронетранспортере в сопровождении десяти автоматчиков, что вместе с ним находится заместитель начальника политотдела подполковник М. Н. Иваненко.

Прошло несколько томительных часов, прежде чем Василий Георгиевич сообщил, что Эррио благополучно вернулся из поездки в концлагерь, усажен с супругой в восьмицилиндровый трофейный «хорьх» и в сопровождении того же бронетранспортера с автоматчиками направлен в штаб фронта.

Наступила полночь, а Эррио все еще не появлялся. Об освобождении видного французского государственного деятеля узнали корреспонденты, радио тоже передало информацию об этом. Ставка и Главное политическое управление потребовали от нас донесения, а мы не могли сообщить ничего определенного, пока не прибыл Эррио. Признаться, я немало поволновался в ту ночь. Возникали и тревожные мысли: а вдруг бывший премьер Франции нарвался на блуждающий котел гитлеровцев, которые в различных местах норовили пробиться на запад?

Но опасения оказались напрасными. Глубокой ночью Эдуард Эррио и сопровождавшие его лица добрались до штаба фронта. Конев, Петров и я сердечно приветствовали господина Эррио и его супругу, предложили им подкрепиться и отдохнуть.

Эррио был сильно истощен. Его изможденное лицо подергивалось нервным тиком. Но глаза смотрели молодо и весело.

С помощью переводчика Эдуард Эррио рассказал, что по пути в штаб фронта он встречал большие группы французов, освобожденных Красной Армией из фашистской неволи. Многие бывшие узники узнавали Эррио, обнимали, целовали, пытались качать на руках. Словом, трогательно было до слез.

На митингах, стихийно возникавших на фронтовых дорогах, Эдуард Эррио несколько раз выступал перед своими соотечественниками. Он выражал сердечную благодарность Советскому Союзу и Красной Армии за спасение французских граждан и народов Европы от гитлеровской тирании. Об этом Эррио взволнованно говорил и нам. Особую признательность он выразил молодому советскому лейтенанту, который вошел в концлагерь как вестник свободы и оказал французскому государственному деятелю внимание и заботу. Эррио просил передать благодарность командиру и начальнику штаба войсковой части, освободившей узников концлагеря. Мы знали, что речь идет о командире 63-й гвардейской танковой бригады полковнике Фомичеве и начальнике штаба майоре Черныше, но фамилия молодого лейтенанта стала известна гораздо позднее. Маршал Конев, опубликовавший фронтовые воспоминания, получил письмо от В. С. Езерского, оказавшегося тем самым лейтенантом, командиром роты автоматчиков 63-й гвардейской танковой бригады. В письме говорилось, что первой сообщила гвардейцам о томившемся в фашистском концлагере французском государственном деятеле Тамара Прусаченко из Сталинграда и показала, где он находится.

Эдуард Эррио, убедившийся в годы тяжелых испытаний в честной, открытой и искренней дружбе советских людей, в послевоенное время стал еще более ревностным поборником франко-советского сближения, мужественным борцом против возрождения фашизма и германского милитаризма, против агрессивного империалистического блока НАТО. Будучи уже тяжелобольным, он прибыл в Национальное собрание Франции, чтобы произнести страстную обличительную речь против поджигателей новой войны и предателей его родины, против создания планируемой реакционерами европейской агрессивной армии. Со стороны Эррио, находившегося в тяжелейшем физическом состоянии, это было проявлением героизма.

И в апреле 1945 года, когда мне довелось познакомиться и побеседовать с видным французским государственным деятелем, он твердо заявил, что будет до конца дней своих самым решительным борцом против фашизма, принесшего народам кровь и страдания.

После дружеской беседы с бывшим премьер-министром Франции, проходившей глубокой ночью, я позвонил генералу Гуляеву и сообщил, как прошел прием Эдуарда Эррио. Сказал о том, что бывший премьер-министр дружественного нам государства и его супруга будут специальным самолетом доставлены в Москву. Оттуда они отправятся в родную Францию.

— А я все не спал, с тревогой ждал сообщения от вас, — признался Василий Георгиевич.

— Теперь спите спокойно, — сказал я ему. — Все в полном порядке.

Но Гуляев вдруг ответил, что спать ему, видимо, не придется: он получил информацию об освобождении нашими танкистами бывшего главнокомандующего вооруженными силами Норвегии генерала Отто Рюге.

— Окажите норвежскому главнокомандующему максимум внимания и при первой возможности направьте его в штаб фронта, — попросил я. — А сейчас время позднее, и беспокоить генерала Отто Рюге не надо. Немного отдохните и вы. Ведь у нас с вами впереди еще много больших и трудных дел.

Если во время Висло-Одерской наступательной операции войска 1-го Украинского фронта освободили из фашистской неволи немногим более 25 тысяч советских граждан и военнопленных союзных армий, то в апреле эта цифра исчислялась уже сотнями тысяч человек. Их всех надо было обеспечить питанием, а в ряде случаев и одеждой. Многие из них нуждались в медицинской помощи и даже госпитальном лечении. Требовались также и транспортные средства для доставки их на родину.