Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

– Как это было? Да очень просто. В ту пору я уже немного знал Шолохова, с большим наслаждением прочитал его «Донские рассказы», «Лазоревую степь», первые две книги «Тихого Дона». Признаться, мою душу взволновал светлый шолоховский дар, его чистая правдивая натура, его жажда народного счастья. Я уже знал, как он живет, трудится, как целыми днями пропадает он в бригадах, пристально вглядываясь в первые шаги вешенских колхозов. Все волновало писателя. И ко всему, что происходило в станице, он относился по-партийному, этот тогда еще молодой беспартийный писатель, – продолжал Луговой. – И вот – это было ноябрьским вечером 1930 года – я спросил Шолохова, как он относится к вступлению в партию.

– Я давно об этом думаю, и у меня уже есть два поручителя. Один из них писатель Серафимович, – ответил Михаил Александрович..

– В ту пору полагалось иметь пять поручителей. Поэтому я и сказал Шолохову, что недостающие рекомендации он сможет подыскать в самой станице. И они, конечно, быстро нашлись. Рекомендации в партию Шолохову дали старый коммунист Кулаков, завэлектростанцией Огнев и я. Спустя день Михаил Александрович принес в райком заявление, а еще через несколько дней открытое партийное собрание в Вешенском Доме культуры единодушно приняло его кандидатом в члены нашей партии. Между прочим, во время этого собрания, помнится, один из коммунистов, кажется, агроном Шевченко, упрекнул Шолохова в том, что он почти не пишет о рабочих.

– Я пишу всегда лишь о том, что хорошо знаю, – откровенно признался чуть смущенный писатель. – Вот сейчас я сижу над «Тихим Доном»… А книга о рабочем классе – это, возможно, одна из будущих работ. То, о чем пишешь, надо знать непременно очень хорошо, насквозь знать…

На следующий день секретарь Вешенского райкома партии Петр Луговой вручил Михаилу Шолохову карточку кандидата в члены партии. Писатель принял ее из секретарских рук со скрытым волнением, хотя ничего тогда и не сказал. Но Петр Кузьмич ощутил это душевное состояние Шолохова и по всему понял, что молодой коммунист готов отдать все свои силы делу нашей партии.

– Спустя некоторое время Шолохов стал членом партии. И я вручил ему партийный билет, – говорит Луговой. – Я знал и был уверен, что Шолохов всегда останется верным долгу коммуниста. С этой поры мы еще больше сблизились, беседы стали более доверительными, сердечными, разнотемными и, конечно, много говорили о литературе. Сначала мы были с Шолоховым на «вы», а потом как-то само по себе пришло дружеское «ты». И вот однажды летним вечерком, прогуливаясь по станичной улице возле его дома, мы заговорили о его литературных занятиях.

Луговой поднялся, достал с полки «Поднятую целину», положил перед собой книгу, не забывая набить новые гильзы, закуривая и неторопливо продолжая свой рассказ:

– Я знал, что Шолохов в эту пору писал третью книгу «Тихого Дона», что она целиком поглотила его, что он думал о ней днем и ночью. Но вот однажды он пришел в райком и сказал:

– Я решил на время отложить «Тихий Дон» и уже взялся за новую книгу о нашей колхозной жизни…

Тогда же выяснилось, что Шолохов не только начал, но уже написал несколько глав новой книги и отправил их в Москву в редакцию журнала «Новый мир». Но как будет называться книга?

– «С потом и кровью», – ответил Шолохов.

Спустя несколько дней из редакции «Нового мира» в станицу пришла телеграмма. В ней сообщалось, что главы прочитаны и будут опубликованы, но нельзя ли изменить название книги? «Товарищество» обсуждало эту новость, собравшись у Михаила Александровича дома. Собрались, собственно, для того, чтобы послушать первые главы новой книги в чтении автора. Шолохов не заставил себя долго просить. Он прочитал одну страницу, другую, третью, наконец, дошел до того места романа, когда колхозники вспахивают целину.

– Стоп, минуточку, Михаил Александрович! – воскликнул Луговой. – А что, если назвать книгу «Поднятая целина»?

Шолохову, видимо, это название уже тоже пришло на ум… Он тут же отправил телеграмму редакции «Нового мира» о том, что книга будет называться «Поднятая целина».

Теперь весь мир знает эту книгу, написанную, как и все, что писал и пишет Шолохов, у нас, в Вешенской, на донской земле, среди донской природы, – замечает Луговой. – Об этом, вероятно, тоже можно многое рассказать, ибо нельзя представить себе Шолохова без тихого Дона, без наших запашных лесов и зеленых степей, как сам писатель не представляет себе жизни без Дона, рыбалки и охоты.

…Однажды заядлые рыбаки – Шолохов и Луговой – заночевали на берегу Дона. На рассвете их разбудили обильная роса и взошедшее солнце. Петр Кузьмич отлично помнит и то утро, помнит, как, бережно подняв травинку, Шолохов сказал ему:

– Гляди, Петро, какая чудная росинка на траве. Смотри, как, освещенная солнцем, она переливается всеми красками радуги. Приглядись! Крайние лучики – оранжевые, а здесь они становятся синими. Ходим по траве и не видим, а ведь это диво!

– Признаться, ничего такого тогда я и не заметил – трава как трава и роса как роса. А ведь он целую картину разглядел…

В другой раз мы заночевали в поле, на копне сена. Мне казалось, что сено пахнет обычно – сеном, а он перечислил запахи многих трав и цветов, которые росли вокруг… Окружная степь, и лес за Вешками, и Дон с Хопром – все они верные друзья Шолохова.

– «Поднятую целину», помнится, он писал очень быстро, что-то около года. Работал, как всегда, напряженно. В ту пору у нас в Вешенской электричество «отпускалось» только до двенадцати часов ночи. Как в станице выключат свет, Шолохов, бывало, зажигает керосиновую лампу и до петухов работает над рукописью. Придешь, бывало, к нему утром, стекло закопчено, керосина в лампе нет: значит, опять сидел до рассвета… А потом взял на плечо двустволку – и айда в лес. До завтрака «убьет» верст двадцать и возвратится домой свежим, бодрым. Чаще всего он приходил с добычей, ибо охоту не просто любил, но и понимал в ней толк. И в рыбалке тоже.

Однажды осенним днем 1931 года Шолохов позвал Лугового поохотиться на вальдшнепов.

– Вальдшнеп – хитрющая птица. Он не летит прямо, а непременно петляет, выкидывает «вольты» и прочие коленца. Поэтому свалить вальдшнепов трудно, но Шолохов управлялся и с этой птицей. Я отстрелял в то утро весь свой патронташ да еще у Михаила Александровича взял патроны, а убил всего лишь три птицы. А он сделал двенадцать выстрелов и восемь вальдшнепов сложил в сумку. И рыбак он такой же умелый. Приключилась однажды с нами такая «сазанья» история. Шолохов позвал пред. РИКа Логачева и меня порыбалить на Хопре. День был облачный, реку слегка рябило, рыба не клевала. Час ждем, другой, третий… Вдруг самая маленькая шолоховская удочка согнулась и упала в воду. Шолохов с Логачевым вскочили в лодку, выплыли на середину реки и здесь едва выловили удочку. Добрых полтора часа они маялись, пока подтащили к берегу огромного сазана.

Михаил Александрович и сейчас частенько бывает на охоте и рыбалке, после работы уходит в лес…

Родная природа всегда человеку силы дает и в дни радости, и в дни испытаний, без которых тоже не обошлось. Потому он всем сердцем любит ее. – Сказав это, Петр Кузьмич извлек из старенькой папки адресованные ему письма Шолохова. – Я их редко достаю, еще реже читаю кому-либо. Но сегодня, пожалуй, нужно это сделать…

4. Письма к другу

Этих писем у Петра Кузьмича сохранилось семь. В разное время и по разным поводам посылал их ему Шолохов. О первом из них, особенно важном, датированном 13 февраля 1933 года, Луговой говорит пространно, с понятным, поднимающимся со дна сердца волнением.

– В 1932 году я заболел и, чтобы иметь возможность лечиться, просил райком перевести меня на работу в другой город. Просьба была учтена, и меня назначили парторгом ЦК по второму эксплуатационному району Северо-Кавказской дороги. Дел в районе было по горло – тысяча километров пути, двадцать пять тысяч рабочих, три тысячи коммунистов… Обстановка на транспорте тогда была сложной, как, впрочем, и обстановка на Дону. Это была пора чудовищных перегибов в сельском хозяйстве. В частности, в Вешенском районе. Люди старшего поколения, конечно, хорошо помнят, как тогда некие, с позволения сказать, руководители подвергли незаконным репрессиям многих честных людей. Обманывая партию и народ, эти подлецы разоряли колхозы, преследовали стойких коммунистов.