Япония по контракту

— Это Вы! Я сейчас же позову мужа! Он уже здесь, рядом!

Хидэо ответил так быстро, словно ждал её звонка:

— Я так счастлив! — Его голос слегка дрожал. — А статью я отправил, уступая Вашим настойчивым просьбам…

Под Новый год она получила открытку в незапечатанном конверте. Поздравления из Японии всегда посылали так, заправляя внутрь пакета язычок, может, для того, чтобы облегчить работу проверяющим? Письмо Хидэо было тихим, грустным:

- Я стал старым, у меня родился внук. А кактус, который Вы оставили нам маленьким, высотой пять сантиметров, вырос втрое и теперь собирается цвести. Мы с Намико часто любуемся им и вспоминаем, как Вы были у нас…

Долгие дни весны

Идут чередой… Я снова

В давно минувшем живу.

Бусон

Если умолкнешь

Что ты тогда, соловей?

Зелёная птичка.

Оницура

Она вставала в пять утра, как положено японке. Заваривала в чашке из серой глины Кюсю зелёный чай Сикоку, ставила в проигрыватель японский компакт-диск. Печальные звуки кото, наплывая тихими волнами, возвращали её в Японию. Она пыталась положить на бумагу запах моря в узких улочках и невыразимую грусть японских островов. Она пробовала даже писать японские стихи:

Круги на воде, оставленные

Порхающей стрекозой,

Круги моей памяти…

За окнами московской квартиры падал мокрый мартовский снег, приходила убогая городская весна, поднималось асфальтовым чадом лето, шли нудные октябрьские дожди и опять падал снег… А в Японии вышла замуж Митико, стал пенсионером Нагаи, а его ассистент Мицугэ, не дождавшись в Токио профессорского места, уехал в провинцию, на Кюсю. Маленькая Харуно выросла и раздумала заниматься музыкальными шкатулками. Она готовилась поступать в университет на отделение "английский язык и литература".

— Харуно до сих пор любовно хранит русского деревянного старичка, — они с Сумико обменивались письмами под Новый год.

Митиё подарила Хидэо второго внука… А в России, в Москве, появлялась повесть о них — тонкий мостик протягивался, соединяя Россию и Японские острова.

Яркие кусочки чужой жизни мельтешили пёстрой мозаикой, переплетались, путались… И вдруг складывались в цельную картину, исполненную смысла. Всё складывается, если стать на правильный путь. Она писала, и откуда-то брались компьютеры, время, силы… А однажды, выйдя из дома, она увидела на стене возле своего подъезда цветущую сакуру. Её рисовал худенький парнишка.

— Почему ты рисуешь здесь сакуру? — спросила она.

— Не знаю, — улыбнулся парнишка, — я рисую везде, где можно. А здесь мне захотелось нарисовать сакуру.

Силы небесные, повелевшие ей написать книгу, посылали привет. Было пятнадцатое апреля — время, когда в тех местах, где она жила в Японии, расцветает сакура.

Книга появлялась по-японски медленно, постепенно. Книга возвращала её в прошлое. Вела в будущее. Дарила настоящее — движение, Путь. А ведь это самое главное — быть в Пути.

Послесловие. Шесть дождей

Лист летит на лист,

Все осыпались, и дождь

Хлещет по дождю.

Гёдай

Дождь набегает за дождём,

И сердце больше не тревожат

Ростки на рисовых полях.

Басё

Тот, кто знаком лишь с победами и не знает

поражений, плохо кончит

Японская пословица

Ночью её разбудил телефонный звонок. За окнами шумел дождь — тоскливый, октябрьский, московский. Ольга нехотя встала, взяла выползший из аппарата факс, плохо разбирая спросонья английский текст, прочла:

— Сегодня утром умер профессор Охара…

Ольга окончательно проснулась. Охара умер!

Охара. Когда она впервые услыхала это имя? Пожалуй, лет двадцать будет. Тогда Ольга была ещё птенцом, её наука — младенцем. Всё только начиналось. Её первая аспирантка Валечка вбежала в лабораторию, размахивая фотографией.

— Смотрите! Смотрите! Этот снимок подтверждает наши расчёты! Он сделан на самом лучшем электронном микроскопе в мире! Японском! Кто сделал? Какой-то Охара. Из Японии.

— Интересно, какой он, этот Охара? — Валечка взяла карандаш, задумалась. — Да что там! Японцы все одинаковы!

И она нарисовала скуластое лицо с узкими глазами. Валечка часто так развлекалась — рисовала коллег. Немецкий профессор Хальтер получался у неё длинным и тонким, американец Джонсон толстым и круглым, а француз Бернар безумно элегантным — коллег они знали только по именам и никогда не видели в лицо — на международные конференции ездил один человек в институте — директор. А они с Валечкой писали для него доклады. Только в конце восьмидесятых что-то изменилось и Ольга решила устроить международный конгресс в Москве.

— Ну, конгресс — это слишком для Вас — рядового профессора! — презрительно хмыкнул чиновник в Академии наук. — Вот разве что маленький семинарчик, совсем маленький, человек на десять. И лучше из одной страны.

— Пусть это будет Япония! — сразу решила Ольга.

Почему? Да потому, что там Охара. И Ольга написала ему. Охаре идея понравилась. Он поручил своему ассистенту Ногучи собрать делегацию из девяти японских профессоров и согласился её возглавить.

Октябрь в девяностом году выдался холодный. Дождь лил ледяной.

— Замёрзнут японцы! — забеспокоилась Ольга и отправила в аэропорт самого бойкого из своих аспирантов — бывшего комсомольского босса. — Он сумеет быстро прокрутить всё, что надо.

Администраторша академической гостиницы бросила бесцеремонно:

— Одноместных номеров нет! Подумаешь, японцы! Важность какая! Поспят подвое!

Дама величественно сложила руки в кольцах на шёлковом животе, демонстрируя презрение ко всем профессорам вообще и к японским в частности. Призывы защитить честь родной страны к её отвисшим под тяжестью золота ушам не пробивались. Чередуя угрозы с комплиментами, Ольга выбила в конце концов одноместный номер для Охары и поспешила в вестибюль гостиницы, где комсомольский босс, выгрузив японцев из автобуса, выстраивал их в шеренгу, резвясь:

— Первое, чему вы должны научиться в Советском Союзе, это становиться в очередь!

Японцы опасливо улыбались — за железный занавес они попали впервые. Вперёд выступил улыбающийся Ногучи — на правах старосты делегации он представлял её членов. Названный делал шаг вперёд, пожимал Ольгину руку — из уважения к обычаям её страны и низко кланялся, храня верность своей.

Человек с ясным, умным лицом выступил из строя.

— Профессор Охара!

Перед ней стоял сам великий Охара! — от волнения Ольга смешалась, замешкалась, дольше положенного задержала его руку в своей. И тут же одёрнула себя — для хозяйки все гости должны быть равны. Но японцы улыбались понимающе — знаменитого Охару полагалось приветствовать особо.

Гостиничный ресторан оказался закрыт на санитарный день. Потоптавшись возле запертой двери, японцы несмело заговорили что-то про другой ресторан. Посланный на разведку комсомольский босс вернулся с неутешительным сообщением — в округе по причине диких очередей никуда попасть не удастся, и тут же вызвался сбегать в соседний гастроном. А Ольга отправилась звонить маме — жарь котлеты и вези на такси — чёрт с ними с расходами — люди в России в первый раз! Японцы сгрудились в полутёмном вестибюле, прихватив привезённую с Родины бутылку сакэ, устроились на корточках вокруг журнального столика. Подоспевший комсомольский босс, сумевший прорваться в гастрономе без очереди, вынул из портфеля водку, батон, колбасу. У горничной нашёлся нож, правда, тупой. И газетка, на которой и был сервирован ужин. Шустрый комсомолец отправил гостей за стаканами в свои номера, а сам взялся резать бутерброды. Газетка ёрзала и рвалась. Японцы смотрели на засаленную бумагу с ужасом и с интересом. Но голод — не тётка и смуглые руки потянулись к лохматым ломтям. Мучительно скривив губы, японцы добросовестно пытались повторить русское "со свиданьицем". И заходились стонами и кашлем от непривычного сорокаградусного питья. Когда прибыла мама с котлетами, блюдечками и салфетками, повеселевшие гости, не обращая внимания на бурные протесты комсомольского босса, подливали водку в чай — так получалось нечто похожее на их родное сакэ — горячее и слабое.