Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1

Ответ от Наблюдателя пришел незамедлительно. Но ведь нашелся же такой Адам, сказал он. Он был дома, ты позвонила ему, и он тебе помог. Что толку теперь гадать, если бы да кабы.

Я походила по столовой, размышляя, что такое еще сидит внутри меня, с чем я должна столкнуться и сознательно признать, после чего этот мучительный так называемый процесс оставит меня в покое.

Нас ждут еще какие-то сюрпризы, да?! Может быть, мне нужно посмотреть своим недостаткам в лицо? Своим неспособностям, своим провалам? Но разве я уже не насмотрелась на большинство из них? Разве мне этого было мало?

Я стояла около стола и смотрела на корзину с зимними апельсинами в центре стола, когда почувствовала что-то, приближающееся ко мне сзади. Я замерла на одном месте, по спине побежали мурашки. На меня надвигалась ненависть, самая злобная ненависть, которую мне только приходилось ощущать. Смертоносная, презрительная ненависть такой силы, что у меня рот открылся от шока. И эта ненависть была направлена на меня, на все, чем я была. Что-то хотело, чтобы я сгинула, разрушилась, уничтожилась и никогда не существовала.

О, Боже мой! Откуда ЭТО взялось?! Что может ненавидеть меня настолько сильно?! И это находилось внутри меня всю мою жизнь?!

Я вдохнула поглубже и стала пробираться на ощупь назад в гостиную, под укрытие дивана, стараясь оставаться открытой навстречу тому, что происходило. Я села на диван и закрыла аза.

Я оказалась в лесу рядом со старым заброшенным колодцем. Я перегнулась через край колодца, всматриваясь в темноту, которая была на дне.

Я вижу себя - какой-то перевернутый, расплющенный образ самой себя. Трудно полностью рассмотреть его контуры, для этого нужно как следует приглядеться. Да. О Господи. Похоже на мерзкую маленькую розовую личинку. Грязную. Отвратительную. Личинка чувствует ненависть и презрение и знает, что заслуживает их. Отчего же? Потому что она личинка, и она противная и невыносимая. •

Я обхватила руками свои колени. Потом открыла глаза, чтобы осмотреться по сторонам, и увидела комнату, в которой уже сгустились синие сумерки. Я знала, что должна вернуться обратно к колодцу.

Мне нужно установить с этой личинкой связь, точнее, с этим ужасным образом самой себя и с его чувствами. Я должна сделать это. В противном случае, этот образ снова заявит о себе. Хорошо. Я должна проникнуть внутрь его.

Я устроилась поудобнее, поджала ноги и оперлась на подушки. После чего закрыла глаза и в мгновение ока снова перенеслась в лес, к колодцу.

Эта личинка - часть меня самой, которая верит, что лишь она реальна, что она является моей сутью. Она знает, что невыносима и что ее нельзя полюбить. Она отождествляет себя с чудовищем, с тошнотворным куском дерьма - Господи! Это то, что Юнг называл Тенью? Это моя Тень?!

Я мысленно связалась с личинкой и почувствовала, какую страшную боль и пронзительное унижение испытывает она оттого, что ее обнаружили и изучают.

Раздался телефонный звонок. Звонила Венди, она спрашивала, когда я приеду к ним. Сквозь оцепенение до меня дошло, что сегодня был тот день, когда я должна была ехать в округ Марин и побыть с Венди и Брайаном (Энн уехала учиться в колледж). Я услышала свой охрипший и тусклый голос, который объяснял дочери, почему я должна была изменить свои планы: «Милая, у меня ужасный насморк! Я не могу сдвинуться с места! Со мной такого уже давно не случалось».

- О, мамочка, бедная моя! Тогда не беспокойся за нас. Я все скажу Брайану, и мы просто позаботимся о себе сами. Увидимся на следующей неделе, когда ты выздоровеешь.

- Спасибо, моя сладкая. Мне выписали рецепт, и я поправлюсь через день-два. Я позвоню вам, когда все пройдет. Прости, что не позвонила вам раньше, малышка. Не могла ни о чем думать, кроме как о пульсирующей боли в голове!

- Обязательно отдохни, - посоветовала мне Венди. - Позаботься о себе. Поговорим попозже, когда будешь чувствовать себя лучше.

Положив трубку, я закурила. Я подумала о своих детях, о почти болезненной гордости за них.

Я хорошая мать. Несмотря на все свои промахи, я все-таки чертовски хорошая мать.

По моим щекам катились горячие слезы.

И как это сопрягается с душераздирающим образом мелкой личинки? Или эта гнусная, грязная тварь, лежащая на дне колодца, осталась во мне с детства? Она жила там с той поры, когда я была ребенком, стараясь, чтобы ее не замечали?

- Да, - был мне ответ.

А ненависть? Эта убивающая ненависть, она тоже живет во мне с детства? Это я сама ненавижу себя? Откуда это взялось во мне?

Я вспомнила себя маленькой и услышала, как кто-то говорит мне, что от моей одежды всегда неприятно пахнет.

Кто-то сказал мне это в детстве. Ребенок интуитивно знает, что это означает. Твой запах - это продолжение тебя самого, все пахнут собой. В итоге получается, что я девочка, чья душа дурно пахнет. Мое «я» плохо пахнет. «Я» - это неприятный запах.

Кто мог сказать мне такое? Гувернантка? Обычно у нас с братом были добрые, любящие нас гувернантки, но попались нам две женщины, которых нельзя было отнести к таким. Одна из них была немка с вечно поджатыми губами. Она не любила нас, мы чувствовали и знали это, Бой и я, но она долго у нас не задержалась. Гораздо позже нам сказали, что она восторгалась очень плохим человеком по фамилии Гитлер.

Могла ли она успеть сказать мне это? Угрюмая фашистка, которая заботилась о детях еврея?

За последние десять лет мои отношения с матерью наладились; я любила ее и знала, что она любит меня. Однако я всегда считала, что она не любила меня по-настоящему, когда я была маленькой. Тогда она была несчастлива с моим отцом, и, когда она говорила со мной, я улавливала в ее голосе те же самые чувства, что и в ее разговорах с отцом, - нетерпение, досаду и раздражение. По старым фотографиям я знала, что она носила меня на руках и прижимала к себе, когда я была малышкой, но я не могла припомнить, чтобы она с любовью прикасалась ко мне или крепко обнимала, когда мы с Боем подрастали уже в Италии.

Ее любимцем был мой брат, и ему было об этом известно. В это трудно поверить, но он не пользовался своим положением, вместо этого он стал моим союзником. Помню, однажды он взял вину на себя, когда я что-то натворила. Как и я, он знал, что наша мать никогда не будет сердиться на него по-настоящему.

Бедная моя мать! Неужели я накопила в себе ее прорывавшееся порой нетерпение и разочарование и создала из них такого монстра? Неужели гувернантка-немка лишь что-то добавила к тому, что уже обрело форму в моем подсознании как мой образ самой себя в виде чего-то дурно пахнущего и ужасного?

Ненависть, подумала я. Откуда я ее взяла?

Если бы ты подозревала, что, по сути, ты всего лишь отвратительное грязное пятно, что бы ты захотела с собой сделать? Отвергнуть, разумеется. Убить, бесследно истребить. Та часть тебя, которая отождествляла себя с могущественными взрослыми, и то, что ты воспринимала как негативные чувства по отношению к себе, превратились бы в судью, склонного выносить смертные приговоры, в палача.

Мой отец всегда относился ко мне с любовью, теплотой и заботой. И мой брат - тоже. Почему, с удивлением подумала я, я не смоделировала свой образ на основе чувств, которые питали ко мне они?

Другая часть тебя сделала это, иначе ты давно уничтожила бы себя.

Я открыла глаза и встала с дивана. Я пошла на кухню и приготовила себе чашку горячего чаю.

Хватит. На сегодня я сделала предостаточно. Больше ничего не буду. Перерыв.

Внезапно я почувствовала острую боль под левой лопаткой. Она кольнула меня и исчезла. Я задержала дыхание. Эта боль означала, что я должна продолжать. Никаких перерывов не будет. Время для передышки еще не пришло. Боль также была символичной иллюстрацией того, что может произойти в теле, когда игнорируются потребности психики.

Ладно, я все поняла. Но я хочу немного передохнуть. Я действительно устала. Ради Бога, может, хватит на сегодня?!

Колющая боль пронзила меня снова, на этот раз в плече. Я с изумлением поняла, что эти части тела были выбраны не случайно. Боль под лопаткой или в плече не заставила меня думать, что всему виной какое-то повреждение или болезнь.