Борис Ельцин. Послесловие

Ельцину тут же подобрали государственную дачу — раньше на ней жил Горбачев. В отпуск или в командировку секретарь ЦК летал теперь не рейсовым, а спецсамолетом. Ни за дачу, ни за отдых в государственной резиденции платить ничего не надо было. Люди из 9-го управления КГБ взяли на себя заботу не только о его безопасности, но и о всех бытовых проблемах — его собственных и всей семьи.

Ельцин с трудом привыкал к московским нравам и обычаям. Провинциал, он втайне боялся показаться смешным и нелепым и потому настороженно относился к москвичам. Борис Николаевич никак не мог привыкнуть к цековским нравам, удивлялся, что в шесть вечера здание на Старой площади пустело, — он привык работать допоздна.

Ельцин получил квартиру на четвертом этаже нового дома у Белорусского вокзала. Этот из светлого кирпича дом, построенный для начальства, стоит в глубине квартала, укрыт от нескончаемого потока машин на улице Горького (теперь Тверская), но после Свердловска район показался Борису Николаевичу грязным и шумным.

В квартире — два туалета, большая кухня, лоджии, обширный холл, две спальни, кабинет Бориса Николаевича, комната дочери Татьяны и ее мужа Алексея Дьяченко и небольшая комнатка внука Бориса. В квартире развесили много картин, большей частью уральские пейзажи.

В этом же доме получит квартиру сотрудник идеологического отдела ЦК КПСС Геннадий Андреевич Зюганов. Несколько лет они будут соседями, пока Ельцин не переберется на дачу.

Хозяин Москвы

Столичного начальника Горбачев сменил одним из первых.

Тут, несомненно, были и личные мотивы — первый секретарь МГК КПСС Виктор Васильевич Гришин когда-то не очень приветливо встретил человека из Ставрополья. Горбачев это запомнил. А когда умирал Константин Устинович Черненко, ходили упорные слухи, что Гришин вознамерился сменить его на посту генерального секретаря. Это, разумеется, исключало возможность совместной работы Горбачева и Гришина.

23 декабря 1985 года, в неурочный день, в кабинете генерального секретаря собрались члены политбюро — не позвали только Гришина. Зато сверх списка Горбачев пригласил секретаря ЦК по строительству Бориса Ельцина. Михаил Сергеевич коротко сообщил коллегам, что член политбюро и первый секретарь Московского городского комитета партии Виктор Гришин подал заявление об уходе на пенсию. Горбачев рассказал, что накануне у них была беседа. Разговор шел трудно. По его мнению,

Виктор Васильевич неадекватно воспринимает ситуацию. Не хотел уходить, просил отложить решение этого вопроса. Он настаивал. Гришин попросил разрешения подумать. Ну а потом все-таки принес заявление.

Члены политбюро тут же постановили: заявление Гришина удовлетворить. Затем Горбачев коротко предложил:

— Если у товарищей нет возражений, то в работе пленума Московского горкома можно было бы принять участие мне. Теперь о кандидатуре на пост первого секретаря Московского горкома КПСС. Речь идет о столичной партийной организации. Поэтому целесообразно рекомендовать на этот пост человека из ЦК КПСС, с опытом работы в крупной партийной организации, знающего вопросы экономики, науки и культуры. Есть предложение рекомендовать товарища Ельцина Бориса Николаевича. Я беседовал с товарищем Ельциным. Он не возражает.

Горбачев сделал вопросительный жест в сторону Ельцина. Тот подтвердил,

— Он понимает место и значение московской партийной организации, трудность и сложность работы на посту первого секретаря. Столица есть столица.

Ни замечаний, ни вопросов у членов политбюро не было.

Почему выбор остановился именно на Ельцине?

Москва должна была стать витриной перестройки — и как можно скорее. Горбачев и Лигачев резонно предполагали, что Борис Николаевич, человек со стороны, способен быстро добиться успеха, стать примером для всей страны, продемонстрировать колеблющимся реальные результаты перестройки.

Против кандидатуры Ельцина — и то лишь во время предварительного разговора с Горбачевым, а не на политбюро — высказался один только Рыжков.

Вечером в кабинете генсека Рыжков горячо говорил, что столице нужен другой человек — умный, гибкий, интеллигентный руководитель. А Ельцин человек другого склада.

— Он — разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его из Свердловска в Москву, в ЦК, не делайте еще одну, роковую.

Доводы Рыжкова ни на Горбачева, ни на Лигачева не произвели впечатления. На прощание Николай Иванович сказал:

— Я вас не убедил, и вы пожалеете об этом. Будете локти кусать, но будет уже поздно!

В словах Рыжкова звучит что-то очень личное. Вероятно, совместная работа в Свердловске оставила у Николая Ивановича тяжелый след. Или же эта оценка — наслоение более поздних политических столкновений с Ельциным? В любом случае к Николаю Ивановичу Горбачев не прислушался…

24 декабря, на следующий день после заседания политбюро, собрался пленум Московского горкома, который должен был решить кадровый вопрос. Несколько опасаясь враждебной реакции гришинского окружения, на пленум приехал сам Горбачев.

Тогдашний начальник управления КГБ по Москве и Московской области генерал-полковник Виктор Алидин вспоминал: «Как всегда в небольшой комнате, примыкающей к залу заседаний, собрались члены бюро горкома. Вскоре в комнату вошли Горбачев, Гришин и Ельцин. Поздоровались. Стало очевидно, что первым секретарем Московского городского комитета партии будет Ельцин. Гришин представил каждого члена бюро Горбачеву и Ельцину, сели за стол пить чай…»

Выступая на пленуме, Горбачев предложил членам городского комитета освободить от должности Гришина и избрать Ельцина. Помощник генерального секретаря ЦК КПСС Анатолий Черняев записал в дневник: «Сегодня день ликования всей Москвы: сняли наконец Гришина, заменили Ельциным…»

Борис Николаевич перебрался из ЦК в соседнее здание, где располагался горком, с твердым намерением показать, на что он способен. Москва, конечно, больше Свердловска, но эта работа ему знакома. И наконец-то он опять сам себе хозяин. Ельцин не сомневался, что справится с задачей, и принялся за новое дело со всей свойственной ему энергией. Он исходил из того, что ключ к решению всех проблем — это кадры. Надо решительно убирать неумелых и разленившихся гришинских людей, поставить вместо них новых и дельных работников.

24 января 1986 года на городской партийной конференции Ельцин сделал свой первый доклад.

На конференцию — небывалый случай! — приехали все члены политбюро во главе с Горбачевым. Михаил Сергеевич хотел поддержать Ельцина, если понадобится, а заодно посмотреть, как справляется новый первый секретарь и как к нему отнесется городской актив.

Ельцин произнес невиданную по тем временам речь — о бюрократизме и показухе, о том, что московская парторганизация оказалась вне зоны критики. Впервые за десятилетия первый секретарь горкома говорил о провалах и о бедственном положении столицы. Причины — старое мышление руководителей и оторванность партийного аппарата от жизни. Горком производит тонны бумаг, а на предприятиях партийные руководители не бывают.

Его речь напечатала «Московская правда», за скучной городской газетой утром выстроились очереди. Ее читали, не веря своим глазам. Вся Москва обсуждала Ельцина, которого еще никто не знал. С этого момента и началась его слава.

На первом после XXVII съезда партии пленуме ЦК Ельцина избрали кандидатом в члены политбюро. Из третьего класса партийных руководителей он перешел во второй и был уверен, что в самом скором времени займет место среди членов политбюро. Первый секретарь Москвы по партийной традиции всегда был членом высшего руководства.

Ельцин на съезде получил слово вторым — после первого секретаря ЦК Украины Виктора Васильевича Щербицкого. Но Щербицкий был уходящей фигурой, а на Ельцина смотрели с нескрываемым интересом. В его речи прозвучало именно то, что люди хотели слышать, и зал встречал его резкие пассажи одобрительными аплодисментами.